Даю команду:
— Осмотреться в отсеках!
Докладывают: в аккумуляторной яме разбиты два плафона. В одной из обмоток размагничивающего устройства сопротивление изоляции «ноль». Сгорели предохранители ревунной системы и предположительно повреждена носовая цистерна главного балласта. Вот и все наши потери.
Тем временем К-407 выполняет маневр прослушивания кормового сектора. Акустик докладывает, что слышит уходящую подлодку. Тут уж я скрываться не стал: врубил активный тракт и измерил параметры уходящей АПЛ — скорость 16–18 узлов. Перевел ее за корму — всплыл. Передал радио. Дал команду боцману — отпереть дверь ограждения рубки. Вышли на носовую надстройку, осмотрели корпус. Огромная вмятина была измазана своеобразной пастой. Я знал, что американские подлодки покрывают нижнюю часть своего корпуса специальной противообрастающей пастой для улучшения гидродинамики. Понял четко — лодка американская. Приказал радисту выйти на международные частоты в эфир и запросить неизвестную ПЛА, не нуждается ли она в помощи?
Я готов был оказать любую помощь, если бы потребовалось. Мало ли что у них после такого удара могло случиться? Однако американец на связь не вышел. Но ведь и я мог нуждаться в помощи! Ведь и у меня могли быть более серьезные повреждения. И мой визави на помощь бы не пришел. Порядочные люди так не поступают. Вот и верь после этого во всеобщее морское братство.
Конечно, была досада, была злость — ведь столкновение случилось за три дня до окончания трудного, но в целом удачного похода. Утешал себя тем, что экипаж жив, раненых нет — и это главное. А значит — слава Богу!
Как ни расстроился, а служба правилась. Засекли с помощью радиотехнических средств, что два «ориона» полетели в северные районы Баренцева моря, засекли интенсивный радиообмен в сетях НАТО. Установили, что к долбанувшей нас атомарине побежала «Марьятта» (норвежский разведывательный корабль. — Н. Ч.).
Все это случилось в несчастливый для моряков день — в пятницу. И в тот же день московское радио передало сообщение ИТАР-ТАСС о столкновении в Баренцевом море «российской подводной лодки с неопознанным подводным объектом». Оттого, что так оперативно сработали средства массовой информации США — от неожиданности должно быть — подтвердили факт столкновения (никогда такого за ними не водилось!) и даже назвали подводную лодку — «Грейлинг», которая вскоре вернулась в Норфолк.
Президент Клинтон был взбешен. Командира сняли с должности. Повреждения атомарины были столь значительны, что лодку вскоре вывели из боевой линии, списали и утилизировали.
Нас тоже поставили в ремонт, но на плаву — в Полярнинскую Палу-губу…
Потом на корабле работала серьезная комиссия под руководством вице-адмирала Владимира Григорьевича Бескоровайного, опытнейшего подводника. Он лично изучал наш вахтенный журнал, прокладку, документы. Сделал вывод — командир К-407 не виноват.
Главный штурман ВМФ контр-адмирал Валерий Иванович Алексин, после изучения наших карт, сказал мне: «Командир, твоей вины нет». Знаю доподлинно, что приказ о моем наказании переделывался трижды. И только в третьем варианте Главком объявил мне НСС (неполное служебное соответствие) и приказал списать ремонт корабля за счет командира.
Я просил разрешить нанести на рубку цифру «1» — за сбитие корабля вероятного противника. Не разрешили.
* * *Итак, вмятина с пробоиной по правому борту сразу же привлекла особое внимание экспертов. Предположение, что она могла быть получена при неудачной швартовке, многие подводники отмели: атомарины такого класса как «Курск» швартуются не с ходу, а с помощью буксиров. Да и вмятины такой глубины, что и пирсу бы не поздоровилось.
— Подводная лодка после такой швартовки пошла бы не в море, а в док! — заключает бывший главный инженер судоремонтного завода Владимир Стефановский.
Некоторые специалисты полагают, что пробоина и вмятина могли образоваться из-за вакуумного втягивания корпуса после высокотемпературной вспышки внутри первого отсека и пожара. Но почему такая вмятина образовалась только по правому борту? По законам физики должен был втянуться и левый борт.
Председатель комиссии Илья Клебанов обещает проработку всех версий на 80 % после подъема носового отсека. Но представить себе 80 %-ную истину я не могу. Истина на части не делится, она либо есть, либо ее нет… Может быть, поэтому с новой силой вспыхнула обличительная волна в прессе. Опять старая песня: «Что помешало подводникам выбраться из кормового люка? Сначала говорили, что при ударе лодки о грунт люк просто заклинило. Однако позже норвежские водолазы все же открыли его».
Но автор этой сентенции забыл добавить, что норвежцы открыли злосчастный люк не голыми руками, а с помощью механического робота…
Когда-то на «Курске» считали походные мили и точные залпы, сегодня тела и ракеты. Всего из отсеков «Курска» вынесено (к середине декабря) 70 тел, это вместе с теми, кто был поднят в 2000 году, а из контейнеров извлечены все 22 ракеты. Однако очевидно, что предать земле всех подводников «Курска» не удастся. Как заявил Артур Егиев — «там, где срез по второму отсеку, — человеческих тел не видно. Один металл. Даже фрагментов нет». Похоже, что и командир «Курска» капитан 1-го ранга Геннадий Лячин навсегда остался в море, там, где «один металл».
Командование флота было шокировано сообщением, что в каюте командира был обнаружен труп. Лячин?! Но он должен был находиться в центральном посту! Однако вскоре выяснилось, что взрывная волна впечатала туда иного подводника. Кого именно? Это уточнит судебная медицина.
Сынишка матроса Ильи Налетова, тело которого доставлено в Вологду, глядит на мир глазами отца. Точь-в-точь, как о том метафорически сказал поэт: погибшие глядят на нас, как в перископы, через глаза своих детей.
* * *К седьмому кильблоку положили венок из живых цветов…
Кто-то вспомнил, что начальник штаба дивизии, вышедший на «Курске» старшим на борту, капитан 1-го ранга Владимир Багрянцев написал незадолго до рокового похода пророческие строки:
Ну, а если случится такое
По отсекам пройдет ураган,
Навсегда экипаж успокоя…
Я за них поднимаю стакан.
За семь лет до гибели «Курска» в калининградском порту трудами и хлопотами замечательного писателя-моряка Юрия Иванова был воздвигнут поминальный крест из четырех якорей. На нем надпись: «Всем, кто погиб в море». Это — и в честь моряков «Курска».
Между «Курском» и «Варягом»
Морской мартиролог ХХ века начался для России с крейсера «Варяг» и закончился подводным крейсером «Курск». Есть нечто общее между двумя этими трагедиями: эта и изначальная обреченность в силу чрезвычайного превосходства врага — «Варяг» против целой эскадры, «Курск» — против огненного урагана, предназначенного целой эскадре. А главное — воинское мужество самой высокой пробы. Одна только записка капитан-лейтенанта Колесникова ставит экипаж «Курска» вровень с экипажем «Варяга»: «отчаиваться не надо…» — «Не думали, братцы, мы с вами вчера, что нынче умрем под волнами». Ничуть не сомневаюсь, что в кормовых отсеках умирающего «Курска» моряки пели «Варяга», как пели эту гордую прощальную песнь в подобном же безысходье моряки опрокинувшегося линкора «Новороссийск», как пели эту героическую отходную песнь подводники «Комсомольца», замерзавшие в Норвежском море на плоту. Пели. «И стал наш бесстрашный и гордый „Варяг“ подобен кромешному аду». Стал. Сами видели кратер второго отсека, забитый искореженным металлом и изувеченными телами. Был отменный экипаж, был лучший корабль Северного флота. Но…
Смерть дала команду «Разойдись!»
Из стальных отсеков они разошлись по цинковым гробам. И полетели эти «цинки» по всей России, поплыли они, увенчанные черными флотскими фуражками, по волнам горя и скорби, накрытый каждый своим, но общим для всех синекрестьем Андреевского флага. Лишь командир остался в море навсегда, а вместе с ним и полусотня его бойцов, не найденных экспертами, но отнюдь не пропавшими без вести.
Итак, «Курск» поднят, разоружен, исключен из корабельного списка флота. Физически этот корабль больше не существует. Но он отправился в бесконечное плавание по вечным волнам нашей памяти. Вослед ему уже написаны книги и стихи, написаны иконы и вырублены мемориальные доски, переназваны улицы и поставлены часовни… Боль конечно же однажды притупится, потускнеет и позолота на мраморных плитах. Но лучший памятник «Курску» — флот. Океанский, боеготовый российский флот. Его еще нужно возродить. Но в те дни, когда земле предавались последние тела моряков «Курска», на северодвинских причалах, где рождался этот корабль, передавался Флоту новый подводный атомный крейсер, с которым не стыдно вступать в третье тысячелетие, — «Гепард».
