В детстве у королевы Виктории дома обязательно стояла рождественская елка, которую она с любовью наряжала, а ее тетя, королева Аделаида, всегда ставила елку и на рождественских вечеринках для детей (Olwen Hedley, «How the Christmas tree came to the English Court», The Times, 22 December 1958).
Бильярдная комната, гостиная и столовая расположены рядом, объединены общим пространством и украшены небольшими колоннами, которые разделяют эту территорию на три равные части. «Преимущество этого открытого пространства заключалось в том, что все придворные и слуги находились в пределах видимости, а не прятались в больших комнатах в других частях здания. Таким образом, члены королевской семьи могли в любой момент позвать кого-нибудь из придворных или слуг, не прилагая при этом никаких серьезных усилий» (Mark Girouard, The Victorian Country House, 80).
В отличие от многих придворных и других своих современников королеву Викторию никогда не шокировали картины с изображениями обнаженных женщин. Однажды директора художественной школы, где учился Уильям Малреди, предупредили, чтобы он не выставлял картины с обнаженными женщинами во время выставки в 1853 г., однако королева осталась очень довольна, с восторгом отзывалась об этих произведениях и даже купила одну из картин (Early Victorian England, ed. G.M. Young, ii, 113).
Надо признать, что далеко не всем членам королевской семьи нравился этот дом и всё его окрестности. Только жена ее внука принцесса Мэй, будущая королева Мэри, которая впервые приехала в Осборн в 1892 г., была в восторге не только от самого дома, но и от живописной природы. Ей нравились огромные окна, высокие потолки, просторные комнаты, окна которых выходили на море, и огромная столовая, украшенная картинами и портретами Винтерхальтера (James Pope-Hennessy, Queen Mary, 1959, 228).
«Даже в раннем детском возрасте я был очень удивлен безобразным оформлением этого дома, который тогда часто называли «семейным некрополем», — писал сын королевы Виктории король Эдуард VIII, — Полы в коридорах и других проходах были выложены мозаикой, а стены дома заполнялись огромными мраморными статуями живых или уже умерших родственников «бабушки». Королева Виктория давно и страстно мечтала о том, чтобы этот дом стал пристанищем для ее старшего сына, однако к тому времени пристрастия моего дедушки больше склонялись к новому дому в Сандрингеме. К тому времени он уже окончательно решил навсегда избавиться от Осборна и, несмотря на все протесты со стороны некоторых его сестер, все же передал эту недвижимость государству для превращения ее в пансионат для армейских офицеров, искалеченных в годы Англо-бурской войны» (A King's Story: The Memoirs of HRH. The Duke of Windsor, 14).
Следует отметить, что до смерти принца Альберта королева Виктория живо интересовалась одеждой других людей и часто отмечала в своем дневнике те или иные детали одежды. «Нас принимала леди Бакли, платье которой я сейчас опишу...» Таких записей в дневнике королевы можно найти превеликое множество. А когда ее старшая дочь покинула отчий дом и уехала в Германию, королева настойчиво требовала, чтобы та подробнейшим образом описывала, как и во что одета. «Какую шляпу ты надела по приезде в Германию? А какая шляпа была у тебя на следующий день?.. Я узнала из газет, что на концерт в Кёльне ты пошла в зеленом платье. Это то платье, на котором черные кружева? Мне очень хочется знать, как используется весь мой туалет... Я просто с ума схожу от того, что ничего не знаю о твоих платьях. Пусть твои немецкие леди напишут мне подробный отчет о твоем гардеробе» (Roger Fulfort, ed., Dearest Child: Letters between Queen Victoria and the Princess Royal, 1858-1861, 32, 34-35, 38). В самом деле, почти вся ее одежда была куплена в Кале у торговца тканями с Виндзор-Хай-стрит. Черное шелковое платье было охарактеризовано леди Уолсли как сделанное «кое-как и никак».
Однако позже она рассказывала леди Солсбери, что замок Уолмер произвел на нее неприятное впечатление и был «самым неудобным и некомфортным из всех, в которых ей доводилось бывать» (Kenneth Rose, The Later Cecils, 44).
Королева вспоминала, что их поезд двигался быстро, хотя и не так, как, например, «Грейт Вестерн», на котором королева впервые прокатилась за год до этого. Семнадцать миль пути они проделали за двадцать три минуты со средней скоростью сорок четыре мили в час. Принц Альберт считал такую поездку слишком опасной и часто повторял: «Не так быстро, мистер кондуктор, если это возможно». А когда королевская семья ехала на поезде в августе 1854 г. из Лондона в Шотландию, личный секретарь королевы проинструктировал железнодорожное начальство, что «ее величество предпочитает путешествовать со скоростью сорок миль в час» (Public Record office, RAIL 236/6061, quoted in Jack Simmons, «Railways», 253).
В Кембридже, как отметила в своем дневнике королева, они получили весьма радушный прием, а «студенты мгновенно сбросили с себя мантии, чтобы поближе познакомиться с нами, как это сделал, например, сэр Уолтер Рэйли» (RA Queen Victoria's Journal, 25 October 1843). А теперь этот недавний визит. В начале 1844 г. Чарльз Гревилл услышал, что в «Сити поговаривают, будто королева не совсем в своем уме... постоянно демонстрирует беспокойство, чрезмерную подвижность, нервозность и нездоровое возбуждение».
Королева не принимала участия в отстреле животных и была решительно против того, чтобы женщины вообще брали в руки ружья. Когда она узнала, что ее внучка принцесса Виктория Гессенская отправилась на охоту со своим отцом и стреляла в животных, она тут же написала ей: «Дорогая малышка, я была просто в шоке, узнав, что ты стреляла из ружья вместе с папой и что ты вообще любишь охотиться с ружьем. Наблюдать за охотой вполне допустимо, но убивать животных своими руками для любой почтенной леди должно быть невозможным. Я очень надеюсь, что ты больше никогда не будешь этого делать. Это не принесет тебе никакой пользы, так как подобные занятия характерны только для легкомысленных простолюдинок» (Advice to a Grand-daughter: Letters from Queen Victoria to Princess Victoria of Hesse, ed. Richard Hough, 26).
Леночкой. — примеч. пер.
«Вкус бабушки в отношении обоев и покрытий не отличается изяществом и совершенством!!! — писала королева Александра королеве Марии в 1910 г. — Эти выгоревшие на солнце и потертые розовые обои в гостиной производят жалкое впечатление, а обои в спальне вообще представляются мне жуткими. Однако я никогда не осмеливалась трогать что-нибудь в этом доме, поэтому оставила все как есть... Интересно, а вы сделали хоть какие-то изменения?» (RA/CC/ 42/81, quoted in Georgina Battiscombe, «Queen Alexandra», 1969, 220). Королева Мария, по утверждениям ее биографа, действительно «произвела немалые перемены в Балморале, поскольку унаследовала от отца страстное желание все делать по-своему и постоянно затевать ремонты. Одним из ее первых шагов в этом направлении была перекраска всех панелей в светлые тона, и сейчас последние следы старой краски можно обнаружить только в задней части дома в конце коридора» (James Pope-Hennessy, «Queen Mary», 1867—1953, 205).
«Позже королеву все-таки убедили в целесообразности и эффективности освещения газом Букингемского и Виндзорского дворцов. Однако до своих последних Дней в Балморале королева предпочитала свечи, так как считала их соответствующими древним обычаям и создающими в доме особый уют. В конце жизни королевы Сара Тули вспоминала, что королева «никак не соглашалась на внедрение электрического освещения в своих королевских покоях и до конца сопротивлялась попыткам провести его». («The Personal Life of Queen Victoria», 1900, 266). И все же, несмотря на отчаянное сопротивление королевы, электричество было проведено в 90-х гг. XIX в. не только в Букингемском и Виндзорском дворцах, но и в Балморале. «Оно очень хорошо освещает комнаты, — писала леди Литтон, — однако королева не любит электрического освещения, так как ей кажется, что слишком яркий свет вредит ее глазам и что в гостиной электрический свет сделан не совсем хорошо» («Lady Litton's Court Diary», 1961, 142).
Разумеется, домашняя прислуга в замке Балморал имела гораздо больше оснований для недовольства своим положением и состоянием дома, чем члены кабинета министров, придворные или другие высокопоставленные гости королевы. «Низшие слуги живут в Балморале в ужасных условиях, — писала леди Литтон в своем дневнике в 1890-х гг. — Так, например, четыре прачки ютятся в одной крошечной комнате и спят на одной кровати» («Lady Lytton's Court Diary», 1895-1899, 77).
Однажды Джон Кауэлл получил от королевы очень резкую отповедь. Он написал ей письмо, в котором пожаловался на одного священника, сына местного пэра, который, по его словам, требовал, чтобы все называли его «ваше преподобие». Королева прочитала это письмо и вернула его Кауэллу с припиской: «Королеве совершенно безразлично, как ой предпочитает себя называть» (Quoted in Elizabeth Longford, «Victoria R. I.», 576).
