Дориэй сказал:
— Страна смерти моего отца встречает меня огнем и грохотом. Этого знака вполне достаточно. Я уже знаю, почему овечьи кости указывали на запад.
Микон же заявил:
— До сих пор удача сопутствовала Дионисию, и он привел нас сюда. Пусть он командует нами и впредь.
Я тоже полагал, что боги не для того уберегли нас от смерти в морских глубинах, чтобы дать нам утонуть в этом проливе.
Итак, совет решил подчиниться воле Дионисия. В ночной тиши наш предводитель принес в жертву безжалостным богам пролива финикийских лоцманов. Когда утром я заметил, что лоцманы исчезли, мне стало жаль их, так как я привык беседовать с ними, чтобы научиться их языку, и обнаружил, что они, хотя и были чужестранцами, все же не слишком отличались от нас.
Несмотря на кровавую жертву, пролив оказался достойным своей печальной славы, и много дней, сил и терпения понадобилось нам, чтобы миновать его и уберечь наши корабли от скал и мелей. Из города Занклы к нам подошло быстроходное судно, и с палубы прокричали, что мы должны зайти в порт и заплатить пошлину за проход по проливу. Но Дионисий объяснил, что наши корабли военные и что мы возвращаемся после боев с персами на место новой постоянной стоянки. Военные же корабли, в отличие от торговых, пошлину не платят. Потом он скромно умолк, давая возможность нашим рулевым самим рассказать таможеннику из Занклы о многочисленных подвигах в битве у Лады. Рулевые не поскупились на похвалы Дионисию, так что таможенник слушал с открытым ртом и совершенно забыл о своих обязанностях.
Мы были полуживыми от усталости, когда, наконец, вышли на просторы по-осеннему синего Тирренского моря и попутный ветер погнал наши суда вдоль голубоватого и гористого побережья Сицилии. Дионисий принес благодарственные жертвы, вылил немного вина в море, отрубил ноги у финикийского бога и выкинул его за борт как самую главную жертву со словами:
— Ты мне уже больше не нужен, о бог, кем бы ты ни был, ведь здешние воды все равно неизвестны.
При проходе через пролив наши суда еще больше пострадали, течь увеличилась, и мы с трудом продвигались вперед, мечтая о высадке на сушу, чтобы напиться свежей воды и наесться яблок и винограда. Но Дионисий отказывался приближаться к берегу, так что мы вынуждены были довольствоваться свежей рыбой, купленной у рыбаков. Дионисий частенько беседовал с ними; наконец он собрал всех нас и сказал:
— Если я правильно понял, между городами Сицилии сейчас нет согласия и время от времени они воюют друг с другом. После нашего путешествия через проклятый пролив я стал спокойным человеком и не ищу ни с кем ссоры. Давайте обратимся к богам, чтобы они дали нам знак, где мы должны остановиться. В гадание на овечьих костях я не верю, так обратите же внимание на свои сны этой ночью; они, я знаю, будут пророческими.
Мне показалось, что Дионисий говорил так только затем, чтобы выиграть еще одну ночь на раздумья. Я полагаю, сам он не верил в сны, но хотел показать людям, будто боги подтолкнули его к решению, которое он давно уже принял.
На следующее утро он притворился очень удивленным, когда проснулся и подбежал к борту, чтобы помочиться. Он внимательно всматривался в горизонт. За ночь нас снесло очень близко к берегу, и Дионисий сказал:
— Боги и впрямь помогают нам. Я видел во сне именно этот мыс и эту гору, которая напоминает старого скрюченного осла. Давайте обогнем этот мыс и подплывем к берегу. Я уверен, что там есть ручьи и источники, поля и фруктовые деревья.
Люди тут же бросились к веслам, позабыв о завтраке, ибо очень хотели почувствовать под ногами земную твердь. Еще накануне вечером мы помылись, натерли себя благовониями и переоделись в чистое. Многие из нас заплели волосы в косы и побрились прекрасными бритвами, которые мы нашли на финикийских судах. Старую одежду мы бросили в море, а затем воскурили на корабле благовония, чтобы избавиться от плохого запаха и облегчить доступ божественным сновидениям.
Гребцы изо всех сил налегли на весла, желая поскорее обогнуть покрытый лесами мыс, Дориэй же горестно нахмурился и громко сказал:
— Дионисий из Фокеи, я не знаю, чьи сны более вещие — твои или мои, но мой сон был ярче, чем явь. Я видел моего предка Геракла, который стоял передо мной и ростом был выше всех земных мужей. На правом плече у него была палка, громадная, как ствол дуба, а на левом плече стоял на одной ноге петух и кукарекал. Я намерен следовать указаниям моего сна, а не твоего.
Дионисий засмеялся и спросил:
— А как ты его объяснишь?
Дориэй взялся за меч, который всегда был при нем, и сказал:
— Я не могу его объяснить, но мы, спартанцы, редко видим сны, а если уж они нам снятся, то мы всегда поступаем в соответствии с ними. Поэтому я вынужден буду драться за мой сон против твоего, Дионисий, если ты откажешься поверить, что мои сновидения — вещие.
Тут Дионисий понял, что Дориэй говорит серьезно, и, в то время как гребцы продолжали грести, обратился к нам с вопросом, что все мы видели во сне. Микон рассказал:
— Я видел город с невероятно высокими стенами, за которыми бушевал страшный пожар, видел убегающих мужчин, которые несли сундуки с сокровищами и домашних богов, а также женщин, которые тащили за собой на борт корабля плачущих детей, торопясь покинуть пылающий город.
Дориэй радостно улыбнулся и сказал:
— Твой сон объясняет мой сон. Ты видел пожар Трои. Те, кому удалось спастись из объятой пламенем Трои, сумели добраться до Сицилии, основали Эрике и Сегесту и подчинили себе местные племена сиканов. Но потом сюда пришел мой предок Геракл и победил троянцев. С той поры западная Сицилия стала наследственным владением гераклидов. Мой отец Дориэй хотел завоевать этот край, но, наверное, пал в бою, ибо бесследно исчез и я о нем больше не слышал. И вот, вопреки моей воле, боги привели меня на запад, чтобы я мог продолжить дело отца. Это петух победы пел на левом плече Геракла в моем сне. Давайте поплывем в Эрике и завоюем его.
Дионисий стал рвать на себе волосы, крича:
— Уберите с моих глаз этого спартанского безумца! Если бы даже наши корабли и выдержали плавание до Эрикса, то там мы бы наверняка погибли мучительной смертью, ибо те области защищают карфагеняне, а африканский Карфаген — это самый жестокий город, который когда-либо господствовал на море.
Тут вмешался Микон и мягко сказал:
— Сны многозначны, Дориэй. Быть может, твое Длительное воздержание привело к тому, что ты вспомнил во сне поющих петухов Афродиты из Акр и почувствовал, что ничем как мужчина не уступаешь своему предку Гераклу, почему тебе и привиделась длинная палка. Но как бы то ни было, мы ничего не потеряем, если сначала последуем указаниям сна Дионисия и найдем себе приют на этом манящем берегу.
И тут рулевые и гребцы радостно закричали. С другой стороны мыса перед нами открылась прекрасно защищенная бухта с плавными очертаниями берегов, покрытых зелеными лугами и поросших фруктовыми деревьями и темными лесами. Вдоль побережья тянулся земляной вал, укрепленный кольями, за которым можно было разглядеть храм и много недавно построенных домов. Над водой плыли веселые звуки пастушеских свирелей, блеяние овец и мычание коров.
Но Дориэй внезапно пришел в бешенство. Скрипнув зубами, он вытащил меч, плашмя ударил Микона по голове, а затем направил острие против Дионисия.
— Плыви дальше, — приказал он. — Голос Геракла внутри меня говорит, что высаживаться на берег еще рано. Искать пристанища нам можно лишь после того, как наше судно затонет. Не вздумай ослушаться меня, Дионисий из Фокеи!
Я испугался взрыва его гнева, но так как мы были друзьями, я вынужден был встать рядом с ним. Дионисий попытался успокоить спартанца, но в конце концов сам впал в неистовство. На его губах выступила пена, и он метнул свой боевой топор так, что тот рассек щит Дориэя и поранил ему ладонь.
— Вот тебе твой петух на левом плече! — рявкнул он и схватил с палубы копье, чтобы вонзить его в грудь Дориэя. Но в это мгновение налетел мощный порыв ветра, тяжело нагруженные суда накренились так сильно, что вода ворвалась внутрь через отверстия для весел, и гребцы закричали, что мы тонем.
Дионисий приказал быстро развернуть суда по ветру и поднять паруса, чтобы, дрейфуя, мы не стали добычей огромных вспененных волн. Ветер тащил нас вдоль прекрасного берега, и мы отходили от гостеприимной бухты все дальше и дальше. Холодный осенний дождь обрушился на наши головы, и Дориэй, потерев свою занемевшую ладонь, слизнул с нее кровь и сказал:
— Ты должен был поверить в мой сон, Дионисий, не вступая в спор со мною. Если бы ты получше пригляделся, то увидел бы, что сам Геракл взошел на наш корабль и начал надувать паруса, чтобы доказать мою правоту.
Фокейцы кричали и плакали, уверенные в скорой гибели. Микон и я торопливо сняли часть одежды, готовясь добираться до берега вплавь, однако Микон при этом сказал:
