Когда служанка вышла, Амелия оправила платье, причесала волосы и стала с любопытством осматривать помещение, куда привезли ее. Мебель была хотя старинная, но изящная. Кресла с медальонами, кушетка с грациозными изгибами, покрытая материей, где были вытканы танцующие пастухи и пастушки. Инкрустированный стол посреди комнаты – все напоминало прошлый век. В глубине виднелся альков кровати, нарядно убранной кружевами и бантами из лент.
Все это не походило ни на полицейский пост, ни на темницу. Фушэ, как видно, приказал своим агентам под предлогом арестов, производившихся ежедневно по галереям Пале-Рояля среди наводнявших их девиц, привезти ее в этот домик, бывший когда-то приютом любви для какого-нибудь изящного богача восемнадцатого века.
Амелия, расстроенная донельзя, тихо плача, опустилась на красную кушетку; она боялась, что теперь она пропала. Бегство отсюда казалось немыслимым, звать на помощь было бесполезно. Если бы кто и явился, то, конечно, слуга, сообщник Фушэ, который сдержал слово, мстя теперь за пренебрежение к себе. Теперь она, прогнавшая его накануне, была в его власти.
Она попробовала собраться с духом и стала раздумывать, нельзя ли поискать способ уйти из рук Фушэ?
Внутри комнаты виднелось окно. Амелия хотела открыть его рамы, но секретная задвижка не позволила сделать это. Значит, этот путь был закрыт. Тогда девушка стала тщательно осматривать кокетливую комнату, служившую для нее тюрьмой, но не могла придумать никакого спасения от насилия Фушэ, который, конечно, не замедлит явиться, чтобы силой взять то, что он не смог получить угрозами и обещаниями.
Амелия готова была решиться на все, чтобы только избежать объятий этого ненавистного человека, любовь которого была ей хуже всякой пытки.
Случайно взгляд девушки упал на позолоченные палки, поддерживавшие занавес кровати, и ей пришло в голову, что одну из этих поддержек можно превратить в оружие. Она подбежала к алькову и вырвала одну из этих палок, с большим усилием отделив ее от стены. На одном конце этой палки был металлический шар, а на другом остался большой кусок гвоздя, так что образовалось некоторое подобие пики. Потрясая этим оружием, девушка довольно улыбнулась: может быть, ей удастся защититься этой импровизированной пикой, оттолкнуть или ранить своего преследователя. Держа в руках свое оригинальное оружие, Амелия ждала, чутко прислушиваясь: ей почудились как бы отдаленные шаги, заглушаемые дверями и драпировками. Вероятно, шел Фушэ, она вооружилась вовремя.
Шаги раздались около двери, и последняя неожиданно распахнулась. Амелия подняла свою пику, готовая защищаться.
– О, как вы похожи на Минерву с занесенным копьем, недостает только каски и щита! – раздался твердый, металлический, несколько отрывистый голос.
Однако вошедший не был герцогом д'Отранте. Это был человек среднего роста, со спокойными и правильными чертами лица, насколько можно было их разглядеть из-под надетой шляпы.
– Не бойтесь, – сказал незнакомец, – вам нечего бояться, я – не Фушэ. Я пришел сюда как друг.
– Кто вы? Меня привезли сюда силой, взяв в галерее Пале-Рояля. Чего от меня хотят? Я хочу уйти отсюда.
– Ваше желание будет исполнено. Повторяю, меня вам нечего бояться.
– Кто поручится мне, что вы не обманываете меня? Что вы не посланы герцогом д'Отранте помогать ему в его намерениях?
– Я понимаю ваши опасения. Итак, Фушэ овладел вами и против вашей воли привез вас в этот дом? Это недостойно! А публика, а прохожие, видевшие это дерзкое похищение среди дня, неужели никто не помешал этому насилию?
– Никто. Вероятно, видели, что это – агенты министра полиции. Право, не знаю… я была слишком расстроена. Никто не посмел вступиться за меня.
Незнакомец сделал недовольную гримасу и проговорил:
– Конечно, полиция должна пользоваться уважением, но лишь тогда, когда она служит интересам закона. Да! Так мне сообщили о вашем печальном положении, и я пришел, чтобы прекратить его.
– Кто же открыл вам это происшествие? Кто мог указать вам этот дом, в который меня заперли и который герцог д'Отранте считает, конечно, никому не известным?
– Я знал раньше этот дом, а о том, что вас привезли сюда, я узнал от одного из ваших друзей.
– Кто же позаботился обо мне? – быстро спросила Амелия, все более успокаиваясь. – У меня нет друзей, я одна на свете, без родных, без опоры.
– Ваша мать умерла недавно. Но ваш отец? Правда ли, что его зовут графом Нейппергом, что он теперь в Вене?
Последние слова незнакомец произнес с какой-то глухой яростью; даже его лицо приняло злое выражение.
– Я действительно дочь графа Нейпперга, – сказала Амелия. – Моя мать, брошенная им, нашла со мной убежище во Франции, я не видела его многие годы.
– Хорошо, не тревожьтесь же больше, я займусь вашей судьбой. У дверей ждет экипаж, который отвезет вас в такое убежище, где сам герцог д'Отранте не посмеет искать вас. Вы больше не боитесь? Вы доверяете мне, скажите? Тогда следуйте за мной.
Амелия была готова на все, лишь бы не попасть во власть Фушэ, и потому несколько минут спустя села в карету около своего неожиданного и странного спасителя.
Какой-то военный сел на козлы рядом с кучером, и карета тронулась в путь.
После многих поворотов экипаж остановился перед низкой дверью. Под навесом высоких деревьев тянулась длинная стена, ограждая прекрасный сад. В нескольких шагах виднелась будка гвардейца-часового. Незнакомец вышел, предшествуемый каким-то человеком, похожим на военного в штатском платье; последний вынул из кармана ключ и, отперев маленькую дверь, посторонился, чтобы пропустить Амелию и ее покровителя. В это время молодая девушка с безграничным удивлением увидела, что часовой сделал на караул, отдавая честь оружием.
Пораженная Амелия остановилась и с глубоким волнением обратилась к спасшему ее незнакомцу:
– Ваше величество? Так это вы?!
– Да, дитя мое, здесь вы у меня. Я же вам сказал, что там, куда я привезу вас, вам нечего бояться моего министра полиции.
С этими словами император ласково указал трепещущей девушке дорожку, которая вела через сад Елисейских полей к самому дворцу.
Шенбруннский парк находился на некотором расстоянии от центра Вены и являлся любимым местом прогулки венцев, равно как и летней резиденцией императорского семейства. Часть дворца была в описываемое здесь время предоставлена в распоряжение Марии Луизы и ее сына.
Последнее обстоятельство нисколько не повлияло на доступ в парке для венских обывателей. Но зато там были поставлены специальные сторожа и агенты охраны, на обязанности которых лежало следить, чтобы к Марии Луизе и в особенности к Римскому королю никто не приближался; то было сделано ради того, чтобы не допустить агентов Наполеона войти в сношение с его супругой и сыном.
Шенбрунн, построенный при Иосифе I и отделанный при Марии Терезе, – прелестное местечко. Парк украшен статуями, фонтанами, гротами; в частях его, огороженных и недоступных для обычной публики, можно видеть, как между деревьев скользят грациозные лани, козы, олени. Белые лебеди величественно плавают по глади громадных прудов. Наконец, там устроен ботанический сад, славящийся среди ученых своими редкими породами растений.
С некоторого времени в той местности парка, где ежедневно гулял сын Наполеона в обществе матери или чаще всего со своей гувернанткой Монтескью, можно было заметить одетого в длинный редингот ученого, по виду иностранца, который с глубочайшим вниманием рассматривал через очки редкие растения, помещавшиеся там.
Хотя ботаник ничем не мог вызвать какое-либо подозрение, но к нему сейчас же подошел один из сторожей и спросил, кто он такой.
Ученый, нисколько не смущаясь, подал сторожу письмо директора императорского венского общества, и это не только обеспечило ему в дальнейшем полную свободу научных занятий в парке, но и внушило сторожу громадное уважение к нему; по крайней мере сторож даже предложил ему присесть и отдохнуть на стуле, поставленном около двери вестибюля дворца, из которого ежедневно царственный ребенок выходил на прогулку.
Вскоре между сторожем и ученым установилась даже дружба. Они много разговаривали, и, когда сторож, старый солдат, пожаловался ученому, что его мучает страшный ревматизм, ботаник стал приносить ему травы, способные успокаивать страдания. Отдых на стуле около вестибюля теперь практиковался все чаще и чаще.
Однажды – это было на другой день после разговора де Монтрона с ла Виолеттом, ставшим импресарио труппы ученых собак, – ботаник, разговаривая со своим приятелем-сторожем, пожаловался на странную слабость и вместо того чтобы, как обыкновенно, заняться изучением растений, долго просидел на стуле у входа в вестибюль. Он нетерпеливо поворачивал голову (это, по его словам, было следствием мучивших его невралгических болей) к входу в вестибюль, словно стараясь разглядеть что-то, словно ожидая какого-то знака, какого-нибудь таинственного появления… Время от времени он настораживался и прислушивался к доносившейся из парка старинной музыке.
