— Мне бы хотелось, — сказала Екатерина напоследок, — чтобы вы не забывали: времена Генриха II ушли безвозвратно.
— Да, Ваше Величество, — пробормотал Анн де Монморанси.
— А также о том, что отныне вам надлежит служить мне столь же усердно, как и моей бывшей сопернице, любовнице моего мужа Диане де Пуатье, герцогине де Валантинуа. Вашей матери, Диана, — добавила она беззлобно.
Монморанси поднял голову и смело посмотрел в глаза королевы-матери. Весь вид его выражал теперь покорность и смирение. От былой надменности, которая сквозила в его взглядах, жестах, походке, не осталось и следа.
«Отлично, — подумала Екатерина Медичи, — теперь он будет всегда помнить урок и знать свое место. Я отомстила ему за свои прежние унижения».
— Я ваш преданный слуга, Ваше Величество, — произнес коннетабль, — и, клянусь вам, что я и все члены моего семейства были и будем вашими самыми верными подданными.
Екатерина одобрительно кивнула, давая понять, что тема исчерпана.
— Но мне кажется, — добавила она, — вы хотели еще что-то сказать?
— Государыня, — решился коннетабль, — известно ли вам, что говорят при дворе об истинной цели приезда Жанны Д'Альбре?
— Что же говорят? — делано равнодушно спросила королева.
— Гугеноты, как и католики, недовольны новым январским эдиктом, — сказал коннетабль. — Мы утихомирили гугенотов политических, но совсем забыли о религиозных. Им дали право собираться вне городов, но основная их часть находится именно в городах, и она недовольна…
— Монморанси, этими вопросами должен заниматься кардинал.
— Я никогда бы не дерзнул, Ваше Величество, если бы сие не было связано с военными действиями.
— Поймите, коннетабль, мне важнее утихомирить гугенотов политических, которые непосредственно угрожают трону, для которых их вера — лишь средство. Об остальных пусть заботятся пастыри.
— Но, мадам, они вооружаются! Дело может дойти до вооруженного столкновения, а если это произойдет, война неизбежна. Так не для того ли приехала королева Наваррская, чтобы развязать гражданскую войну?
— Эдикт не запрещает гугенотам собирать войска и созывать тайные собрания. Если требование будет нарушено, мы накажем вероотступников за неповиновение королевской власти. Вина за это ляжет на королеву Наваррскую, и пока она здесь, в моем доме, протестанты не посмеют нарушить эдикт. Я всегда сумею усмирить их, для этого есть герцог де Гиз, ваш давнишний приятель, коннетабль. Кстати, где он сейчас, я слышала, в Эльзасе?
— Совершенно верно, он подавляет мятежи в среде местного населения.
— До сих пор? Ведь он уехал больше месяца тому назад.
— Герцог должен был вернуться, но его задержала вооруженная стычка с бунтарями между Нанси и Кайзенсбергом, близ реки Мозель.
— Это далеко от Парижа?
— Около семидесяти лье, Ваше Величество.
— Путь неблизкий. Когда, по-вашему, он вернется?
— Дней через двадцать, не больше, я думаю. Первого к полудню Гиз должен быть близ Васси, как сообщил нарочный, который недавно прибыл от него.
— Хорошо. Только бы по дороге обратно герцог не наломал дров с нашими религиозными гугенотами.
Она повернулась к своей приемной дочери:
— Диана, по вашему усталому лицу я вижу, как вам наскучили разговоры о политике и о войне. К сожалению, нам, правителям, приходится сталкиваться с этим каждый день. Вы вольны идти куда вам заблагорассудится, я больше не держу вас.
— И в самом деле, — произнесла Диана, вставая, — у меня уже голова идет кругом. С вашего позволения я отправлюсь домой, мне надо уладить кое-какие дела. Если я вам понадоблюсь, вы всегда сможете послать за мной.
Поклонившись, Диана вышла из покоев королевы. У дверей стоял дворянин, увидев ее, молча приблизился.
— Лесдигьер, — сказала она, — мы отправляемся домой.
Они спустились на первый этаж и пошли вдоль галереи. Здесь толпились придворные, которые почтительно приветствовали Диану. Внезапно от одной из групп отделилась дама в голубом платье и белой мантилье и, премило улыбаясь, направилась прямо к Диане. Они радостно поприветствовали друг друга и отошли к окну, чтобы без помех немного поболтать. Лесдигьер стоял рядом и прекрасно слышал весь разговор, но это нисколько не беспокоило ни герцогиню Ангулемскую, ни графиню де Сен-Поль.
— Как давно мы с вами не виделись, Алоиза, — сказала Диана. — Где вы пропадали все это время?
— В Ла-Шарите, на Луаре.
— Во владениях герцога Неверского?
— Ах, вы ведь знаете взбалмошный нрав его супруги Анриетты, моей приятельницы. После Амбуазской смуты она заявила мужу, что воздух Парижа ей вреден, и она желает пожить вдали от суеты, от бесконечных войн и разговоров о политике. Она и меня утащила с собой, и мы целый год провели среди девственных лесов Ниверне. Верите ли, я научилась там стрелять из аркебузы по кабанам и, представьте, достигла в этом немалых успехов. А один рыбак из замка научил нас с Анриеттой удить рыбу!..
— Вам повезло, Алоиза, — улыбнулась Диана. — Вы погрузились в мир тишины и покоя, чего так не хватает нам, принцессам королевского дома. Вам надо поблагодарить герцога Неверского, что он предоставил вам возможность хотя бы немного побыть деревенской пастушкой. А вот мне никак не удается заставить своего мужа уехать хотя бы на месяц в провинцию, в один из наших замков. Но он дождется, что в один прекрасный день я уеду одна, без него, хотя бы в Маржанси.
— И правильно сделаете, честное слово.
— Хотите, я возьму с собою и вас, Алоиза? Вы научите меня удить рыбу и стрелять из ружья.
— С удовольствием принимаю ваше предложение, дорогая Диана. Но верите, уже через несколько месяцев я начала скучать по Парижу, королевскому дворцу, дворцовым сплетням и приключениям.
— А Анриетта?
— Нисколько. Она готова была целыми днями скакать на лошади в костюме амазонки по лугам и лесам Ниверне, совершенно не уставая при этом и, надо сказать, к полному удовольствию своего супруга.
— Что же заставило вас покинуть эту обитель неги и покоя?
— Да только то, что Анриетта соскучилась по своему мужу, который покинул нас месяца два тому назад, вызванный Гизом нарочным из Парижа. Гизу вздумалось отправиться в поход куда-то на восток, и он прихватил с собою герцога Неверского.
— Ах, моя милая, война — удел мужчин. Они и пяти дней не выдержат дома, чтобы куда-нибудь не ускакать и не принять участие в каком-либо сражении.
— Более того, дорогая Диана, они и часу не пробудут рядом, чтобы не повернуть разговор в сторону внутренних религиозных распрей или внешних врагов государства.
— Вы правы, дорогая, но нам, женщинам, все же надлежит их понять, ведь они наши защитники и рьяные борцы за веру. Если бы не они, кто знает, какие беспорядки могли бы произойти в отдаленных провинциях, как, например, в той, куда уехал Гиз.
— А куда он уехал?
— В Эльзас, там его земли и где-то недалеко — замок Жуанвиль. Местные крестьяне вдруг вздумали бунтовать против непомерных налогов, и Гиз вместе с Невером отправились их усмирять.
— Не знаете ли, когда они вернутся? — поинтересовалась графиня.
— По всей видимости, скоро. Правда, прежде им еще придется задержаться в Нанси, — добавила Диана.
— А это далеко? — спросила Алоиза.
— Довольно далеко, свекор упоминал о двадцати днях пути. К полудню первого марта Гиз должен быть в Васси, оттуда дней десять-пятнадцать до Парижа.
— Васси? Что это?
— Небольшой городок в Шампани, который Франциск II подарил Марии Стюарт.
— Париж, наверное, встретит его с надлежащим пиететом, как ярого поборника истинной католической веры. Через какие же ворота герцог въедет в Париж?
— Надо думать, через Сент-Антуанские, ведь оттуда ведет дорога в Лотарингию.
— Не премину поделиться этой новостью с Анриеттой, уже заждавшейся своего ненаглядного супруга.
Они поболтали еще несколько минут, после чего расстались, мило попрощавшись. Алоиза в сопровождении пажа направилась в сторону покоев королевских детей, Диана с Лесдигьером вышла во двор Лувра, где ее ждал портшез с носильщиками и пажом, державшим под уздцы лошадь Лесдигьера.
В дверях особняка Монморанси Диану встретила служанка, Бертранда, которая вручила ей письмо.
— Кто приходил? — спросила герцогиня.
— Человек, который принес письмо, сказал, что оно от баронессы де Савуази.
Диана поднялась к себе и раскрыла вчетверо сложенный лист бумаги.
Мелким ровным почерком баронесса писала:
«Дорогая герцогиня! Я понимаю Вашу занятость политическими и гражданскими делами и не вправе предъявлять никаких претензий к дочери короля Генриха II, напрочь забывшей за текущими делами о своей верной подруге, напрасно ждущей весточки.
