— Может быть, все-таки поставить эти вопросы перед центром? — сказал Нестеров, когда Савельев умолк, берясь за пачку с папиросами.
— Все это верно, но применительно к вашим предложениям есть у нас и другие намерения. Многое сейчас будет зависеть от вас…
— От меня? Ради дела я готов на все, — приподымаясь на стуле, сказал Нестеров.
— Сидите, товарищ Нестеров. Прошу вас, — вставая и вместе с Нестеровым снова садясь, проговорил Савельев. Он помолчал, как бы о чем-то посоветовался сам с собой, и, чуть понизив голос, продолжал: — К нам в область, а точнее сказать, сюда, в Приречье, едет экспедиция. И откуда, вы думаете, она едет? С Урала! Она профилирована на поиски сырья для строительных материалов. В связи с предстоящим размахом промышленного и жилищного строительства в огромных объемах нужны песок, гравий, каолиновые глины. Все это у нас в области имеется, хотя, конечно, потребуются серьезные разведочные работы. Мы дали согласие уральским организациям принять экспедицию, помочь ей развернуться, укомплектовать ее рабочей силой. И вот сегодня ночью, товарищ Нестеров, у бюро обкома возникла мысль начальником этой экспедиции назначить вас… Научное руководство будет осуществлять один из институтов, расположенных в Свердловске, а начальника мы согласились подыскать здесь, знающего местные условия и так далее…
— Помилуйте, Иван Павлыч! Я же не геолог, а археолог! — сказал, поеживаясь, Нестеров.
— Ну и что же? Вы опыт организации поисковых работ имеете или нет?
— Имею. Правда, не очень богатый опыт…
— Уже хорошо.
— А позвольте узнать: где конкретно, в каких точках развернется экспедиция? — спросил Нестеров, прикуривая от зажигалки Савельева.
— Штаб экспедиции, нам думается, следует разместить в Пихтовке, а базу снабжения выдвинуть на Песчаную Гриву. Поисковые работы скорее всего будут разворачиваться от этой точки веером.
— Вот уж поистине, Иван Павлыч, как в пословице: у счастливого петух несется! — засмеялся Нестеров и, заметив недоумение на лице Савельева, пояснил: — В Пихтовке у меня жена, а под Песчаной Гривой — территория Тульчевского.
— А вы думаете, мы не учитывали эти обстоятельства? — Савельев хитро прищурил свои светлые глаза.
— Откуда же вам стали известны эти обстоятельства, Иван Павлыч? Ну, территорию Тульчевского я сам называл, а насчет жены?..
— Ну, уж так и быть, выдам тайну: приглашен лично Евдокией Трофимовной на свадьбу. Каково?! Она же член обкома, неужели от первого секретаря будет скрывать такое событие? — Савельев снова свел веки, засверкали в продолговатые прорези умные глаза, заколыхались в смехе его угловатые плечи.
— Вот болтушка! Женщина остается женщиной, даже если она на ответственном посту председателя колхоза! — попробовал поворчать Нестеров, но Савельев, став вдруг серьезным и строгим, сказал:
— О нет, товарищ Нестеров. Евдокия Трофимовна сказала мне по другой причине: колхоз ее заботит. Она отдала ему столько сил, что покинуть Пихтовку без тяжелых переживаний она бы не смогла. Женщина эта особенная. Большое вам выпало счастье.
— Понимаю, Иван Павлыч. И порой, знаете, подумаю и не верю. За что такое счастье? — Нестеров не мог бы объяснить, почему ему захотелось вот так откровенно высказаться перед малознакомым, в сущности, человеком.
— А я скажу, за что такое счастье выпало вам, — убежденно сказал Савельев. — За то самое, о чем вы на конференции рассказывали. Душу, совесть она почуяла, милый человек, в вас. Коммунист вы настоящий. Вот в чем дело. А теперь, товарищ Нестеров, просьба к вам: собраться в два счета и вместе со мной в обком. — Савельев вытащил из маленького карманчика жилета старомодные, круглые, как луковица, часы на длинной цепочке, посмотрел на них. — Сейчас семь тридцать. Часа вам хватит?
— Как это в старину говаривали: голому одеться — только подпоясаться. Буду готов.
— К шубе рукав! — в манере Нестерова воскликнул Савельев.
Оба рассмеялись: Нестеров звонко, заливчато, Савельев беззвучно, но колыхаясь всем телом от ног до чубчика на крупной голове.
«Здравствуй, Лида! Прости, что долго не писал, отделываясь в экстренных случаях телеграммами. Еще раз поздравляю тебя с рождением сына. Будем верить, что судьба нового Тимошки принесет родителям и радость и счастье. А я-то тоже отец! Три дня тому назад Дуня родила дочку. Вот и невеста появилась у вашего Тимошки. Девчоночка моя — вылитая Дуня, такая же черная, большеглазая и громкоголосая. От меня — один носик. Но уже такой точной формы, что просто поразительно. Договорились с Дуней дочку назвать Катей… Нравится ли тебе?
Хлопочу сейчас по дому до полночи, жду Дуню с дочкой из больницы, и хочется, чтоб к их приезду все сияло и блестело.
Работы в экспедиции — выше головы. К семи группам добавлены еще две! Изысканиями охвачена территория свыше ста километров. Мотаюсь по Приречью на чем придется.
Сообщаю тебе самые последние новости по Тульчевскому. Как ты уже знаешь, экспедиция попутно выполнила ряд разведочных и контрольных работ по прииску и руднику. Все они дали отличные результаты. В ближайшее время к нам прибудет Государственная комиссия по приемке объектов.
Обком и облисполком приняли постановление, в котором городок изыскателей в районе заимки Савкина будет назван поселком Тульчевского.
Прииску присвоено имя подполковника Степана Кольцова, а рудник назван именем капитана Перевалова.
Лида, милая, с одной стороны, радостно, что не забыты имена дорогих людей, мечтавших о пробуждении нашего таежного края, с другой — подумаю, что их нет, что легли они в землю в расцвете своих молодых сил, и боль схватывает сердце до крика. Живи они нынче, вместе с нами, сколько бы работы подняли на своих плечах, сколько бы добра принесли людям! Знала бы ты, как они нужны мне сейчас! Прости, что задрожала рука, запрыгал непослушный карандаш. И позволь, Лида, сказать еще раз то, что ты уже слышала от меня: я никогда, никогда не забуду их — Степу, Ивана Алексеевича Перевалова и многих, многих. Ведь они приняли смерть за всех нас, и пули, которые пронзили их, летели в меня, в тебя, в него…
Поклонись, пожалуйста, своему Николаю Константиновичу и скажи ему, что я проникся к нему огромным уважением за то, что он не ревнует тебя к прошлому, за то, что понимает, что это прошлое неистребимо и память о нем, может быть, самое сильное доказательство благородства души.
Пиши, дорогая Лида, и знай, что я остаюсь твоим другом навсегда.
М. Нестеров.
Пихтовка. Экспедиция».
