– Irene, ради Бога, что с тобой? – князь нежно обнял жену.
– Оставь, оставь меня! – исступленно закричала Ирина, с силой вырываясь из его объятий. – Я убийца! Убийца! Убийца!
Она судорожно разрыдалась и пошатнулась. Князь поддержал ее. Она вся билась в его объятиях.
Левон вышел из оцепенения и подбежал к княгине.
Они усадили ее в высокое кресло. Князь бережно снял с нее шубку.
В дверях показались встревоженные и любопытные лица лакеев. Но старый князь, нахмурясь, взглянул на них, и они мгновенно скрылись.
Левон подал княгине вина. Ее зубы стучали о края бокала, но она все же сделала несколько глотков.
Старый князь стоял перед ней на коленях и с бесконечной нежностью смотрел в ее лицо. Она взглянула на него уже просветленным взглядом и, тихо заплакав, упала головой к нему на плечо.
Все молчали; слышались только детски – жалобные всхлипывания Ирины.
– О, как я страдаю! – тихо прошептала она.
– Irene, – глубоким голосом сказал князь, – ты знаешь, что ты мне бесконечно дорога, что бы ни случилось. Если можешь, скажи сейчас. Если хочешь – скажи позже. Моя вера в тебя безгранична так же, как и моя любовь.
Он замолчал и хотел поцеловать ее руку.
– Нет, нет, – торопливо сказала Ирина, – эта рука, – и она снова заплакала. – Да, – начала она, – я не хочу молчать ни одного мгновения…
Она порывисто встала с места. Встал и старый князь. Левон сделал движение уйти.
– Останьтесь, – остановила его княгиня.
Левон бросил вопрошающий взгляд на старого князя.
– Останься, Левон, – быстро произнес князь. – Мы – одна семья.
– Да, – тяжело переводя дух, начала Ирина, – я – твоя жена, княгиня Бахтеева, с сегодняшней ночи – убийца. О, лучше бы мне не родиться! – в страстном отчаянии воскликнула она. Она помолчала и сделала несколько глотков вина. – Я убила, – продолжала она, – и не раскаиваюсь в этом. Я защищала свою честь.
Левон побледнел и взглянул на князя. Лицо князя приняло такое страшное выражение, что Левону невольно вспомнились рассказы о том, что сам светлейший князь Тавриды робел иногда перед своим другом и называл его бешеным.
– Я убила» их» пророка – Никифора, – произнесла Ирина.
И со странным, почти неестественным спокойствием, как автомат, беззвучным, глухим голосом она рассказала все, происшедшее в этот день. И свой внезапный порыв, когда она вмешалась в круг обезумевших мужчин и женщин, и свой обморок, похожий на сон, и свое пробуждение, и трагическую развязку своего приключения…
С бледным, словно каменным, лицом слушал ее признания старый князь.
– Ты была права, – тихо, с важностью сказал он, – но я боюсь одного: ты, может быть, не убила его?
На лице Ирины появилась слабая улыбка.
– Я так была бы счастлива… Я не могу… как ты добр, – слабея, прошептала она, обнимая старого князя.
– Успокойся же, моя деточка, – нежно начал он.
Но он почувствовал, что тело Ирины отяжелело и она падает из его объятий. Он крепче обнял ее.
Ирина лишилась чувств.
Княгиня Напраксина была одна, когда ей доложили о князе Никите. После вчерашнего собрания она чувствовала себя не совсем здоровой. Кроме того, уезжая с собрания почти на рассвете, она, как и другие участники» святого бдения», узнала, что» пророк» захворал. Ангелоподобная» Мария из Магдалы» сообщила, что» пророк» в экстазе молитвы истязал себя» до крови». Что, не довольствуясь ременной семихвосткой, которой он нередко истязал себя, он нанес себе во имя Страстей Господних несколько ран ножом и окровянил себя. Она сообщила также, что эти раны промыты, перевязаны и что» пророк» очень ослаб и теперь задремал… От своего кучера Напраксина узнала, что он отвез княгиню домой, но не придала этому никакого значения, думая, что молодая женщина не вынесла сильных впечатлений и, не желая отвлекать ее от благочестивых упражнений, уехала одна домой. Ее больше занимало здоровье отца Никифора, и, едва проснувшись, она отправила с тем же кучером свою доверенную горничную справиться о здоровье святого человека. Горничная повезла с собой великолепный букет из оранжерей княгини. Горничная вернулась с успокоительными известиями. «Пророк» благодарил за цветы и внимание. У него был доктор, осмотрел его раны – они оказались неопасными, и только приказал полный покой. Это опечалило княгиню. Когда же снова будет собрание? У него не может быть. У Батариновой какое же может быть собрание без» самого»? Сколько времени она не увидит его?«Я поеду к нему, – решила княгиня. – Завтра же».
Как раз во время этих размышлений ей и доложили о приходе князя Бахтеева. Смутное чувство тревоги овладело ею. Она знала, что князь не был посвящен в эти тайны, и знала его убеждения.
Почти следом за доложившим лакеем в комнату вошел старый князь.
Любезные слова застыли на губах княгини, когда она увидела князя.
Во фраке со звездой, прямой в стройный, он подходил к ней с таким суровым, тяжелым взглядом, с такой надменностью и презрением, что она сразу оробела до того, что не решалась даже протянуть ему руку. Но все же сила привычки взяла наконец свое, и она произнесла любезным тоном:
– Добро пожаловать, дорогой князь. Вы такой редкий гость..
Он окинул ее мрачным взглядом и медленно ответил:
– Я приехал к вам, княгиня, не как гость. Я приехал по делу
Княгиня овладела собой и холодно сказала.
– Какое же дело может быть, ваше сиятельство, у вас до меня? Прошу садиться…
Она опустилась в кресло, указывая рукой на другое.
– Самое незначительное, – ответил князь, не садясь, – я бы хотел узнать адрес вашего проходимца или, если вам больше нравится, вашего пророка, святого, угодника, или как хотите?
Негодующая княгиня вскочила с места.
– Я не знаю, о ком вы изволите говорить, ваше сиятельство, – начала она, – среди моих знакомых нет проходимцев.
– Но я ведь предлагаю вам на выбор несколько названий. Выбирайте любое. Я говорю о каком‑то Никифоре, – спокойно возразил князь.
Княгиня в волнении заходила по комнате.
– Такие люди, как вы, – начала она, – губят Россию; для вас нет ничего святого.
Князь насмешливо поклонился.
– Да, да, – продолжала взволнованная Напраксина, – вы забыли еще один эпитет, дорогой князь. И этот эпитет – «мученик». Вы так легко говорите о нем, а этот святой всю ночь провел в молитве, истязая свое тело. Да можете ли вы понять это! Ему мало, что он носит вериги, он истязает себя. Он исколол свое тело ножом, и чуть не истек кровью, и вы решаетесь так говорить.
По мере того, как говорила княгиня, лицо Никиты Арсеньевича светлело. Слава Богу, имя его жены не замешано.
– Ну, что же, – все же с некоторой тревогой спросил он, – умер он?
Напраксина вспыхнула.
– К вашему горю, – сказала она, – он не умер и не умрет. Доктор поручился за его жизнь.
– Тем лучше, – сухо сказал князь, – теперь мне не нужен его адрес.
Княгиня с изумлением взглянула на него, и неясное, смутное подозрение шевельнулось в ее душе.
– Теперь мне надо сказать несколько слов вам и для передачи вашему святому, – продолжал князь.
– Князь, – возмущенно воскликнула княгиня, – я не понимаю вашего тона.
– О, это совершенно не важно, если вы поймете мои слова, – сказал князь. – Я прошу вас, княгиня, оставить в покое мою жену…
– Вы с ума сошли, – воскликнул Напраксина. – вы у меня в доме!
– К сожалению, да, – ответил князь, и в его голосе послышалось что‑то угрожающее и властное. – Я предупредил вас. Или вы находите, что климат Петербурга вреден для вас?
– Это неслыханно, – произнесла Напраксина, – я буду жаловаться императрице.
– Ну, что ж! – пожал плечами старый князь, – жалуйтесь. От вас я еду к главнокомандующему Петербурга от него к канцлеру, а от канцлера во дворец. Меня еще не забыли.
Княгиня опустила голову. Она понимала, что борьба не равна. Да, положим, она пользовалась известным благоволением, но князь Бахтеев был там свой человек, он несметно богат и, что всего главнее, был любим покойным императором и до конца верен ему. Он во дворце повернулся спиной к графу Беннигсену и не принял приехавшего к нему с визитом князя Зубова. Это очень оценили.
Все эти мысли мгновенно промелькнули в уме княгини. Но все же она с гордым видом произнесла:
– Ваша жена очень молода, ей еще рано заниматься высшими вопросами…
– Прекрасно, – прервал ее князь, – я очень рад, что мы согласны в этом пункте. А теперь еще: передайте вашему пророку, что, когда он поправится, пусть уедет отсюда.
– Он свободный человек, – ответила Напраксина, – ему нельзя приказывать. Кто вы, чтобы так самовластно распоряжаться?
– Да, – насмешливо сказал князь, – я – никто, но все же передайте этому человеку, чтобы он не мешкал с отъездом, иначе…
