До этого момента Луций меня обычно игнорировал. Уж не знаю почему. Скорее всего, опять-таки из-за возраста. Хотя такие, как он, как раз любят поиздеваться над младшими и слабыми. А может, я просто не давал ему повода придраться ко мне. Так же как и Быку. Но в этот раз все было иначе.
Когда разводящий сержант ушел в караульное помещение и мы остались одни, Луций, гадко посмеиваясь, подошел ко мне:
— Ну что, Гай, как тебе служба?
Никакого подвоха я не ждал, поэтому просто пожал плечами:
— Нормально. Пока неплохо, кажется.
— Ага… И Бык тебя не достает, да?
— Сам же знаешь, чего спрашивать…
Приблизился третий парень, стоявший с нами в карауле. Левая рука Луция, новобранец, которого все называли Крыса. Он действительно был похож на крысу. Маленькое остренькое лицо и выдающиеся вперед передние зубы, гнилые к тому же. Мерзкий тип, в общем.
— Да то и спрашиваю, — проговорил Луций, угрожающе нависая надо мной, — что ты, по-моему, слишком уж выслуживаешься, сопляк.
Я невольно сделал шаг назад, но Крыса подставил мне ногу и я грохнулся на спину, гремя снаряжением. Луций пнул меня в бок ногой и надавил на шею краем щита.
— Если ты хочешь меня обойти, сопляк, то не советую этого делать. Только грыжу наживешь. Понял?
Я лежал, задыхаясь от злости и возмущения, и тяжелый щит давил мне на горло. Я не мог издать ни звука, хотя очень хотел сказать этому поганцу Луцию, что у меня и в мыслях не было ни с кем соревноваться. Боги! Да мне вообще было плевать на то, кто будет лучшим в сотне. Я всего лишь не хотел стать объектом для насмешек Быка.
— Значит, так, сопляк, завтра на маневрах сделаешь что-нибудь такое, чтобы Бык тебя как следует вздул. Не сделаешь — пеняй на себя. Так отделаю, что Бык младенцем покажется. Понял меня?
Щит надавил сильнее. Мне показалось, еще чуть-чуть, и он раздавит мне горло. Я попытался выбраться из-под него, извиваясь, как червяк. Это только развеселило моих мучителей. Особенно радовался Крыса. Ему было приятно видеть, что кто-то выглядит еще более жалко, чем он сам.
Не знаю, чем все кончилось бы, но проверяющий караулы офицер издалека заметил, что на нашем посту что-то не так, и поспешил к нам.
— В чем дело, солдаты? — спросил он строго.
Луций браво отрапортовал, что мне вдруг стало худо, наверное, из-за усталости, и я свалился без чувств.
— Как тебя зовут, солдат?
— Гай Валерий Крисп, рекрут первой центурии, первого манипула, третьей когорты учебного легиона! — проорал, как положено, я, вскакивая и вытягиваясь в струнку.
В проверяющем офицере я узнал того самого трибуна, который был на вербовочном пункте и спрашивал меня о возрасте. Похоже, он тоже узнал меня.
— Если не хватает сил, солдат, нечего было идти в армию! Если тебе меньше лет, чем остальным, это не значит, что тебе будут какие-то поблажки. Центурия Квинта Быка?
— Так точно!
— Я скажу ему, что его солдаты валятся с ног в карауле.
У меня внутри все упало. Я хорошо представлял себе, как отреагирует на это известие Бык. Мне можно было сразу отправляться собирать дрова для погребального костра. Видимо, отчаяние отразилось на моем лице. Потому что офицер, смерив меня с головы до ног тяжелым взглядом, произнес:
— В штаны не наделай, рекрут. Еще раз увижу, что с тобой что-то не так, поручу Быку привести тебя в чувство. А сейчас неси службу, солдат.
— Так точно! — гаркнул я так, что офицер поморщился.
Мне хотелось всем видом показать, что на самом деле со мной все в порядке и ни в какой обморок я не падал. Не знаю, удалось мне это или нет, но офицер погрозил кулаком и Луцию с Крысой.
— К вам тоже относится. Все трое отвечать будете перед Быком, ясно? Караул — это вам не шутки.
— Так точно! — на этот раз вопили мы втроем.
Когда офицер ушел, Луций снова обернулся ко мне:
— Ты все понял насчет завтрашних маневров, сопляк? Или хочешь опять чувств лишиться?
Крыса мерзко хихикнул у меня за спиной.
— Да зачем тебе это надо?! — не выдержал я.
Луций помолчал, разглядывая наконечник пилума, будто мог высмотреть там что-то интересное.
— Просто выскочек не люблю, — наконец ответил он, сплюнув под ноги.
На этом наш разговор закончился.
Когда нас сменили и я оказался в своей палатке, пропахшей плохо выделанной кожей, потом, уксусом и соломой, настроение у меня было хуже некуда. Даже есть не стал, только кусок хлеба проглотил и завалился на койку.
Само собой, я не собирался идти на поводу у Луция. Лучше уж пусть он меня поколотит, если сможет, чем это сделает Бык. Тот одними побоями не ограничится. С него станется устроить мне невеселую жизнь до самой отправки на фронт. Луций, правда, тоже на это способен. Но ему я хоть как-то смогу противостоять.
Огорчало меня то, что, как я ни старался избежать неприятностей, они все-таки меня нашли. В конце концов, я ведь завербовался в легион не для того, чтобы стать образцовым пехотинцем. Мне нужно было всего лишь добраться до Оппия Вара. О том, что буду делать потом, я раньше как-то не задумывался. Теперь пришлось. Я вдруг понял, что оказался в ловушке. Сам себе я уже не принадлежу. Хочу того или нет, я вынужден жить по тем законам, которым подчиняется каждый человек в легионе. Ни мои желания, ни мои цели не имеют никакого значения, если идут вразрез с желаниями и целями этого огромного существа, называемого армией.
Если я стану плохим солдатом, меня могут перевести во вспомогательные войска, могут забить до смерти, могут отправить служить в какой-нибудь далекий гарнизон, откуда я смогу выбраться лишь к концу жизни. Но даже если я стану хорошим солдатом, это вряд ли приблизит меня к убийце моего отца. Шансов, конечно, больше, но уверенности нет… И самое печальное — я просто обязан стать тем или тем. Третьего пути не дано. Он был, пока я не завербовался. А теперь… Если только дезертировать. Но об этом я почему-то даже не хотел думать. Отец не одобрил бы такой шаг. Коли уж поступил на службу — служи. Головой работать надо было раньше.
И тут мне вспомнился разговор с учителем-греком. Его слова о том, что один долг порождает другой. Похоже, так оно и есть. Теперь у меня был долг не только перед отцом, но и перед легионным орлом, а вместе с ним и перед центурионом по прозвищу Бык, и перед товарищами по оружию. Вместо того чтобы шаг за шагом приближаться к своей жертве, я вынужден целыми днями и ночами думать только о том, как бы не совершить ошибки в строевых упражнениях или на занятиях по тактике. Вот тебе и месть…
Маневры, о которых говорил Луций, проводились через день за пределами лагеря, на ближайшем поле. Этот клочок земли, изрытый калигами новобранцев и лошадиными копытами, мы называли «жерновами». После дня, проведенного на этом поле, мы действительно чувствовали себя так, словно побывали в мельничных жерновах.
На этом поле мы проводили самые тяжелые часы. С тяжелым учебным оружием, обливающиеся потом, мы сотни раз разворачивались в боевой порядок, отрабатывали смену линий, отступление, маневрирование в составе манипулов и когорт, и прочее, и прочее, и прочее. Но вся эта муштра была вовсе не самым трудным.
Как только мы научились худо-бедно обращаться со щитом и мечом, на этом поле стали разворачиваться самые настоящие баталии. Когорта против когорты, манипул против манипула. По строгим условиям, заданным офицерами. Оборона позиции, отражение нападения из засады, преследование, борьба с конницей… На этом поле я впервые начал понимать, что война — это непростое ремесло. Честно говоря, даже начал с уважением поглядывать на центурионов и ветеранов. Они-то выполняли не один десяток раз все эти маневры в настоящем сражении. В голове не укладывалось, как все эти перестроения можно проделать, когда над головой свистят стрелы и дротики, а рядом падают истекающие кровью товарищи…
— Ежели атакует кавалерия, — учил нас Бык, — сбивайте щиты плотнее и ждите, пока всадники не приблизятся на тридцать шагов. Стойте спокойно — пока вы держите строй, кавалерия вам не страшна. Вот ежели драпанете, тогда пиши пропало. Вырежут всех, как стадо овец. Сколько раз такое видел… Бывало, что из когорты никого не оставалось. Так что хоть гадьте под себя от страха, но стойте на месте. Подошла конница на тридцать шагов, первые шеренги бросают пилумы. Разом, дружно. И не метьте во всадников, все равно не попадете. Метить нужно в лошадей. Всегда сначала нужно бить лошадь. Даже если конница до вас все ж таки добралась. Всадника не достанете, а коли мечом лошади по морде попадете — так он мигом спешится. Тут уж и добивайте.
А я думал, что за этими жестокими словами и стоит настоящая война. Когда все твои действия подчинены одной-единственной цели — выжить. И все понятия о добре и зле вдруг оказываются чем-то бесконечно далеким, надуманным, неестественным. Даже вредным.
