Ясько рвал на себе волосы.
– Что на это отцы-иезуиты скажут?
– На что? – наивно спросил брат Макарий.
– На то, что я плохо замок охраняю, позволил разбойникам нагло шататься по замку.
– Да ты просто глуп. Не было никаких разбойников, – твердо сказал квестарь.
– Нет, собаки чуют, я это хорошо знаю, отец мой. Что мне делать? Что скажут святые, прибывшие с неба?
– Да не вали ты в одну кучу святых с собаками, – прикрикнул брат Макарий. – Святые давно уже спят у господа бога за печкой.
– Как спят? Они только что танцевали с нашей госпожой.
– Святые, говоришь, танцевали? – радостно воскликнул квестарь. – Это не те ли ребята, в голубых рясах?
– Они самые, – удивленно сказал Ясько и вдруг настороженно спросил: – А ты, отец, откуда знаешь, в каких они рясах?
Квестарь вспылил:
– Пропащий ты человек, да и невежда к тому же! Ты священной теологии и на грош не нюхал. Знай же, дубина неотесанная, что все святые одеваются в голубые одежды, это у них форма такая. Вот потому-то, когда они восседают на небесах, небо голубого цвета, и ты не можешь их увидеть простым глазом, хоть их там несметное множество. Теперь понял?
– Понял, отец мой, понял.
– А я с отцом Игнатием поговорю завтра, скажу, чтобы он не наказывал тебя за твою провинность.
– Поговори, отец родной, поговори! – Ясько упал квестарю в ноги. – Он лишь одного тебя послушает. Я сам видел, как он стоял перед тобой на коленях, словно перед святой девой.
Брат Макарий поудобнее расположился на скамье.
– Послушай-ка, – сказал он, – эти собачьи сны – дело рук бесов, которые живут в вине.
– Отец мой, ведь ты же их всех изгнал оттуда.
– Остолоп ты, братец мой, и баран, если так думаешь. Один жбан старого муската все-таки ускользнул от моего внимания вследствие дьявольских козней, вот потому так и получилось. В другой раз, братец, запомни: бесов надо изгонять отовсюду.
– Запомню, отец мой.
– А теперь иди спокойно. Если ты меня еще разбудишь, я самого Вельзевула из пекла достану и тебе на вечную муку в брюхо вгоню.
– Ой, спасите! – Ясько, как ошпаренный, отскочил от квестаря.
– Беги и успокой достойных отцов-иезуитов.
– Бегу! – Ясько выскочил в дверь и понесся по двору; слышен был лишь стук его деревянных башмаков о камни мостовой.
Брат Макарий зевнул, завернулся поплотнее в рясу, немного поворочался на жесткой скамье и захрапел.
Солнце еще не успело скрыться за холмами Звежиньца[14], а Краков уже укладывался спать. Стражники заперли городские ворота и перегородили улицы цепями. Стихла суета на рынке. Купцы подсчитывали дома барыши, вырученные за день. Матери скликали ребят, которые разбежались по переулкам, играя в квартяное войско, [15] в турецкий плен и в сожжение безбожников на костре. Городская стража начала свой обход.
Алебардщики веселыми песнями приветствовали медленно приближающуюся ночь. Около домов, где жили смазливые вдовушки или девицы, пусть не первой молодости, но без мужа под боком, храбрые воины отпускали непристойные шутки, распевали похабные куплеты или делали весьма соблазнительные предложения. Тогда богобоязненные матроны высовывались из окон и грозили карой божьей, а иногда выливали алебардщикам на головы содержимое подозрительных сосудов, столь зловонное, что хоть нос затыкай.
Из винного погребка вылезали последние гуляки – пьяницы и моты. Жены, ожидавшие на улице, приветствовали их громкой бранью, гулким эхом разносившейся по опустевшим улицам. В лужах на рынке нежились свиньи – хозяева еще не успели загнать их в хлева.
Спустились сумерки, всходила луна из-за городских стен. Брат Макарий шел по улице с туго набитым мешком за спиной. Он то и дело подправлял его, ругаясь на чем свет стоит.
На Шевской улице его остановил седой старичок. Он сидел на табурете у ворот и, увидев квестаря, поманил его пальцем.
– А ну-ка, батюшка, подойди сюда, – тоненьким голоском пропищал он.
– Здравствуйте, Шимон, – приветствовал его брат Макарий. – Отчего это у вас щеки горят, как, скажем, у того башмачника, когда у него ирод-баба из дома сбежала. Может, у вас внук родился или в кошелек попала увесистая монета?
– Хе-хе-хе, – засмеялся старичок, – нет, случилось кое-что получше, кое-что получше.
– Так рассказывайте, мастер, скорее, а то я высохну от любопытства.
– Куда это ты, батюшка, торопишься? Зачем спешить да людей смешить.
– Тороплюсь я, дорогой мастер, потому что меня отцы-кармелиты ждут, сухой хлеб жуют, так что кое-какой приварок им не помешает, – потряс квестарь мешком.
Старичок схватил брата Макария за рукав и привлек к себе.
– У святой Анны три дня назад чудо совершилось.
Квестарь опустил мешок на землю и подбоченился.
– Опять эти мошенники-школяры что-нибудь придумали. Ой, не слишком ли много чудес случается, дорогой мастер?
– Тебе бы, батюшка, – рассердился старик, – бантиком быть, а не монастырским слугой.
Брат Макарий прикинулся обиженным, схватился за мешок, делая вид, что хочет взвалить его на спину, и с упреком сказал:
– Я вижу, мастер, что вам нечего рассказать, раз вы так тянете свою историю. Ну, с богом.
Старик подскочил к нему.
– Нет, в самом деле случилось чудо: выздоровел бондарь Ржепка, у которого голова болела. Я сам, своими глазами видел.
Брат Макарий поправил на спине мешок, который тянул его назад.
– Наверное, цирюльник поставил ему пиявки к голове, вот он и выздоровел, – засмеялся квестарь, подмигивая старичку.
– Да ну вас, – вспылил тот, – так наши бабки-знахарки лечили. Вы, отец, монашескую рясу носите, а шутки шутить любите.
– Ну а как же иначе вылечишь эту болезнь?
– Не скажу, отец, не скажу, выздоровел человек, и все.
– Ну, значит, ему обручем голову стянули, – засмеялся брат Макарий.
– Э-э! – мастер чуть не плача повернулся спиной к квестарю.
– Значит, не скажете, как было дело?
– Значит, не скажу.
Квестарь громко крякнул, согнулся под тяжестью мешка и зашагал посредине улицы.
– Оставайтесь с богом. Стало быть, не судьба мне об этом узнать. Впрочем, я обо всем у отцов-кармелитов доведаюсь.
Старик вскочил и побежал за ним вдогонку.
– Смотри, какой горячий. Видите ли, он у отцов-кармелитов доведается, будто они лучше меня знают. Ведь я не для себя секреты держу.
Брат Макарий с трудом отыскал сухой клочок земли, так как кругом лежала никогда не просыхавшая грязь, поставил мешок и облегченно вздохнул. Старичок подбежал к нему, попискивая по-крысиному:
– Бондарь Ржепка молился святой Анне и вымолил себе исцеление. И когда после вечерни купцы и ремесленники запели басами, а женщины…
– Дискантами, – в тон ему продолжал брат Макарий.
– Откуда ты знаешь?
– Я все знаю, – ответил квестарь, – продолжай.
– Сейчас, сейчас. Тогда бондарь Ржепка схватился за голову – за ту самую, что болела несколько лет подряд, – да как отмахнет колтун ножом, тут и чудо свершилось: боль-то, значит, прекратилась. Он и запел от радости на весь костел.
Квестарь слушал, благодушно улыбаясь.
– Значит, говорите, колтун себе отхватил?
– Колтун, твердый, как полено.
– И что же он с ним сделал?
– Как что сделал? – удивился старик. – Да повесил его у алтаря в благодарность за свершившееся чудо.
– Варвар! – воскликнул брат Макарий.
– Да не у святой Варвары, а у святой Анны, говорю же я вам.
– Ну, мастер, я пойду, а то ворота закроют, придется мне ночевать на улице.
– Иди, отец. Только знаешь, кто-то ночью колтун этот на свалку выбросил.
– Вот еретик, – сокрушенно сказал квестарь.
– Верно? Но бондарь-то колтун все-таки нашел, и сейчас он у него висит. Теперь к нему соседи ходят, просят исцелить.
Квестарь с трудом отделался от старика, у которого в запасе было еще много рассказов о чудесах, и быстро зашагал в направлении Гродской улицы. Собаки рыскали по дворам, с громким лаем носились за ошалевшими от страха котами.
Из окон на улицу то и дело выплескивались потоки зловонной жидкости. В этих случаях брат Макарий проворно отскакивал в сторону, вбирая голову в плечи, и как можно скорее устремлялся прочь от вонючей лужи, разлившейся по улице.
Когда он постучал в монастырские ворота, было уже совсем темно. Дождевые тучи низко нависли над башнями костелов. Было душно. Квестарь заранее радовался прохладе монастырских стен.
В воротах долго никто не отзывался. Лишь когда квестарь застучал что было силы и эхо прокатилось по всему переулку, послышался стук деревянных башмаков и звон ключей.
– Кто тревожит ночью святой монастырь?
Брат Макарий узнал голос привратника, отца Поликарпа.
– Это я, преподобный отец, – кротко ответил Макарий, – слуга монастырский и квестарь милостью божьей.
– Так это ты, брат Макарий?
