— Ново-Дмитриевская. — Деникин, прикрыв карту полой шинели, произнёс эти слова, обращаясь к Маркову.
Тот стоял перед ним. Гибкий, поджарый, шевелил острыми усами и смело усмехался. Лицо его было возбуждённым, сияющим, будто в степи стояла прекрасная солнечная погода и будто впереди их ждали сплошные радости. Фуражка с кокардой была лихо сдвинута на затылок, весь вид говорил о желании побыстрее ввязаться в драку.
И, как бы угадав его желание, на противоположном берегу речки затрещали выстрелы.
— Была Ново-Дмитриевская красной — станет белой! — задорно воскликнул Марков. — Спасибо, Антон Иванович, что перевели мой полк в авангард! До чёрта надоело тащиться в хвосте колонны и прикрывать этот паршивый обоз! Офицерский полк — это же не инвалидная команда! Прикажите форсировать речку и всыпать красным по первое число!
Деникин едва улыбнулся: он прекрасно знал характер Маркова, его неудержимый темперамент.
— Сергей Леонидович, приказать для меня не составляет труда, однако как вы намерены выполнить такой приказ?
— Для добровольцев нет невыполнимых приказов! — горячо заверил Марков.
— Но даже кони откажутся идти в такой бурный поток, — усомнился Деникин. — Не лучше ли послать разведчиков искать брод?
— Пока наши разведчики отыщут брод — рак на горе свистнет, — возразил Марков. — А мост взорван. Разрешите мне первым переправиться на тот берег?
— Зачем рисковать? Слышите, с той стороны заговорил пулемёт?
— Не ждать же, пока они откроют огонь из орудий! — нетерпеливо воскликнул Марков, вскакивая на коня.
Деникин с опасением смотрел, как Марков пытается заставить коня войти в реку. С нескольких попыток это ему всё-таки удалось.
— Подвести лошадей к речке и на их крупах переправить полк! — послышался приказ Маркова уже с той стороны.
«Рыцарь удачи, — одобрительно подумал Деникин. — Точнее, солдат удачи».
Офицерский полк, подчиняясь приказу, стал переправляться. Переправа давалась с трудом, благодаря последним усилиям воли. То, что делали люди, было за пределами человеческих возможностей: мощный ледяной поток сбивал с ног, тела коченели, казалось, не осталось ничего, что могло бы заставить людей идти дальше.
Между тем темнота сгущалась. На степь обрушилась пурга. Шинели сделались деревянными, невозможно было даже нагнуться или повернуть шею. Всадники безуспешно пытались вставить ноги в стремена и оседлать дрожавших от холода коней.
Всю ночь армия, изнывая от промозглого холода, проклиная всё на свете, с великим трудом перебиралась через осатаневшую реку.
Марков, ждавший подкреплений на противоположном берегу, наконец понял, что его надежды тщетны.
— Не подыхать же нам здесь, — обратился он к окружающим его офицерам. — Оставим коней — и в станицу. Теперь уже всё едино — погибнуть от мороза или от пуль красных. За мной — бегом!
Офицеры устремились за Марковым. Спотыкаясь, скользя и падая, снова вставая, стреляя на ходу, они тем не менее приближались к окраине станицы. Оттуда гремели ответные выстрелы.
— В рукопашную! — приказал Марков.
Вряд ли кто-то из марковцев остался бы в эту ночь живым, если бы позади не раздались артиллерийские залпы: то открыла огонь переправившаяся наконец через реку батарея. Большевики не выдержали и покинули станицу.
Медленно занимался рассвет. Солдаты и офицеры, шатаясь от усталости, занимали казачьи хаты, чтобы отогреться и перевести дух.
Лишь Марков, как всегда, уверенно держался на ногах. Он не спешил в тепло, наблюдая за тем, как размещаются его офицеры. С крыльца, у которого он стоял, спустилась сестра милосердия. Даже усталость не могла победить её красоту. Она изящно козырнула Маркову:
— Ваше превосходительство, не нужна ли вам медицинская помощь?
Марков широко улыбнулся, показывая белоснежные зубы:
— Спасибо, сестричка, но сколько служу, ни разу не обращался к медикам.
— Да, но сейчас, — сестра смотрела на Маркова восторженно и даже влюблённо, — сейчас вы прошли через ад! Это же светопреставление! Поистине Ледяной поход!
Когда Марков рассказал об этом Деникину, тот, улыбаясь, сказал:
— Сергей Леонидович, очень прошу, разыщите эту сестру милосердия, представьте мне. Я хочу наградить её за этот удивительно точный термин: «Ледяной поход». Тем паче что этот Ледяной поход только начался, сколько ещё таких походов у нас впереди!
Перед очередным выступлением к Деникину подскакал на взмыленном коне взволнованный Марков:
— Ваше превосходительство, срочная депеша от генерала Корнилова!
Деникин развернул протянутый Марковым бланк. Едва он начал читать первые строки, как лицо его посерело.
Корнилов сообщал, что Екатеринодар захвачен большевиками. Отряд кубанских добровольцев полковника Покровского, кубанский атаман Филимонов и члены Рады (так назывался парламент кубанского казачества) бежали в горы. Таким образом, подводил итог Корнилов, плану движения Добровольческой армии на Кубань нанесён беспощадный удар. Тут же Корнилов объявлял и своё решение идти на юг, в черкесские аулы, чтобы соединиться с отрядом Покровского и дать возможность войскам отдохнуть.
...Когда Корнилов, сопровождаемый Деникиным, Эрдели и Романовским, встретился с Покровским и предложил ему объединить усилия для совместной борьбы, тот закусил удила: молодой полковник жаждал самостоятельности и не терпел над собой никакого верховенства.
— Кто такой этот Покровский? — осведомился Корнилов у Романовского.
— Бывший лётчик. Он не казак. Прибыл на Кубань в чине капитана. Георгиевский кавалер.
— Однако ведёт он себя неподобающим образом, — нахмурился Корнилов.
— Вполне объяснимо, — поспешил уточнить Романовский. — По отзывам тех, кто его хорошо знает, Покровский крайне честолюбив, отчаянно храбр и не остановится перед крайними, даже жестокими мерами борьбы.
— А главное, судя по всему, его не очень-то тяготят моральные принципы, — уже от себя добавил Корнилов. — Хотя надо отдать ему должное: организовал отряд, представляющий в этих краях единственную силу, способную противостоять красным.
— И эту силу следует по возможности умело использовать, — вступил в разговор Деникин.
На следующий день к беседе с Покровским присоединился и генерал Алексеев. Но Покровский стоял на своём: отряд его должен обладать полной автономией.
— Единственное, на что я согласен, так это лишь на оперативное подчинение генералу Корнилову, — с бойкостью задиристого петуха заявил Покровский: впрочем, и голос его был в чём-то схож с петушиным.
Алексеев вспылил: и этот сосунок ещё пытается навязывать им, умудрённым жизнью и опытом генералам, свои условия!
— Полноте, полковник! — воскликнул старый генерал. — Извините, не знаю, как вас и величать. Не думаю, чтобы на подобной автономии настаивали подчинённые вам войска. Просто вам не хочется поступиться своим личным самолюбием.
Корнилов, как бы подводя итог затянувшемуся разговору, высказался ещё решительнее.
— Никаких автономий! — властно заявил он. — Только одна армия и один командующий! Иного я не допускаю! Так и передайте своему правительству.
Покровский отбыл восвояси. Через несколько дней он вернулся вместе с кубанским атаманом полковником Филимоновым, председателем Кубанского правительства и представителем законодательной Рады. Переговоры были бурные и долгие. И всё же результат обрадовал Деникина: кубанцы согласились на полное подчинение своего отряда генералу Корнилову. Таким образом, Добровольческая армия сразу увеличилась на две с половиной тысячи человек.
Корнилов воспрянул духом. Его главной целью снова стало взятие Екатеринодара.
Давно уже, ещё с дореволюционной поры, Екатеринодар с чьей-то лёгкой руки стали называть вторым Парижем. И взятие его Добровольческой армией означало бы куда более знаменательную победу, чем овладение каким-либо другим городом. Екатеринодар превратился бы в опорный центр Белого движения, в его своеобразную столицу. Это было бы чрезвычайно выигрышно и в стратегическом, и в военном, и конечно же в моральном плане.
Единственное, что томило душу Корнилова, так это сознание того, что штурмовать придётся не какой-нибудь Кёнигсберг или захудалый Мезо-Лаборч, накрепко запомнившийся ему ещё по русско-германской войне, а свой, исконно русский город, столицу кубанского казачества, жемчужину Юга России. Это противоречило здравому смыслу и вызывало искреннюю горечь.
По приказу Корнилова Добровольческая армия заняла позиции южнее Екатеринодара, на левом берегу Кубани. Разведка донесла, что западнее города, у станицы Елизаветинской, обнаружены превосходные паромные переправы, которые можно будет неожиданно для противника использовать для форсирования реки. Корнилов определил западное направление для штурма Екатеринодара как наиболее перспективное.
