Лицо князя мгновенно покраснело. Брови угрожающе сошлись на переносице.
Он резко повернулся и, громко стуча сапогами, пошёл к выходу.
Он остановился на первой ступеньке крыльца. Прищурясь. посмотрел на солнце, оглядел двор. От лежавшей у ограды груды снега бежали ручьи. Воробьи весело чирикали, прыгая с ветки на ветку. Под деревом кошка готовилась к прыжку, чтобы схватить воробышка. Но тот оказался шустрым. Кошка осталась ни с чем, и с видом, что она и не хотела его ловить, побежала к скотному двору, где уж обязательно споймает мышонка. Князь рассмеялся и решительно, шагая через двор, направился к воротам. Какое-то время постоял в раздумье, выбирая, куда пойти: в немецкую слободу к немцу Себастьяну или проведать митрополита. Давненько у него не бывал. Решил идти к нему, а по пути зайти посмотреть, как строится собор Успения Богородицы. Там работы кипели вовсю: заострились архивольты порталов и закомар. Его окружили строители. Многих он знал: выкупал их в Орде.
— Как живы-здоровы будете? — спросил князь, оглядывая работяг.
— Бог дал да князь помог, живём, — довольно загудел народ.
— Когда молиться начнём? — поинтересовался князь, явно намекая на окончание строительства.
— Скоро и начнём, — раздался чей-то скрипучий голос, — а нуть! — из толпы вышел худенький старикашка в овчине без рукавов.
Князь узнал его. Тогда в Сарае, на рынке, он не хотел его выкупать, старым показался, а просили за него дорого. Но пронырливый Миняй подтолкнул князя: «Бери». Князь послушался. И не прогадал. Все сложные узлы укладывал он, Кирша, так звали этого мастера.
— Поклон тебе, всемогучий князь! — Кирша сорвал малахай и обнажил седую головёнку с редкими длинными волосами, посреди которых поблескивала плешина. — Хочу тя спросить. Ты вот нас испрашаешь, когда молиться будем, а ты глянь, сколь кирпича осталось. А где мягковский камень?
И Кирша, отодвигая толпу, показал небольшую кучу.
— А где мой боярин? — князь крутит головой.
— А вон, вон бежит, — несколько человек показали в сторону бегущего боярина.
Плещей бежал, не обращая внимания на лужи.
Запыхавшийся боярин остановился перед князем.
— Слышь, Фёдор, что народ требует?
— Слышу, князь, слышу. Да вот дороги раскисли, лошади не тянут.
— Парой, парой запрягай, — подсказывают из толпы.
— Будет вам кирпич и камень, а вы уж постарайтесь. Наш митрополит ждёт.
— Эхма, — Кирша стукнул малахоном о землю, — князь, будь спокоен. Русские своих князей не подводют!
— Тогда я пойду, бывайте.
Толпа, словно её разрезали, расступилась, провожая князя склонёнными головами. И он направился к митрополичьим хоромам.
Но не пройдя и нескольких шагов, что-то вспомнил и окликнул Плещея. Боярин, привстав на цыпочки и вытянув шею, пытался через толпу увидеть Ивана Даниловича. Да не позволил рост. Плещей, подняв полы шубейки, бросился к князю. Боярину князь приказал разыскать Кочеву, чтобы тот дождался его.
Хоромы митрополита были недалеко от церкви Иоанна Предтечи. Проходя мимо этого святилища, Иван Данилович остановился и, сняв шапку, перекрестился, низко кланяясь. Митрополичьи ворога были на запоре. Иван Данилович дёрнул за торчавший конец верёвки с большим узлом на конце. Раздался звон колокольчика. Монах, открыв двери и пропустив Ивана Даниловича, сказал:
— Владыка в опочивальне.
Князь остановился и повернулся к нему со словами:
— Что он, болен?
— Да нет, — ответил монах, — слава богу. Хотя чувствует недомогание.
Опочивальня митрополита была просторным помещением с двумя окнами, выходившими на церковь. Слева от входа — платяной шкаф, в дальнем правом углу — широкая резная кровать из морёного дуба. Рядом с кроватью — невысокий столик. На нём стояло разное питие: ключевая водица, квас, разные травяные настойки. Перед митрополитом сидел монах и, держа толстую книгу на коленях, читал её больному. Пётр лежал на спине, укрытый пуховым атласным одеялом. Поверх одеяла — руки с длинными тонкими восковыми пальцами. Князь почему-то обратил на них внимание. В его голове мелькнула нехорошая мысль: лежит, как покойник.
Митрополит услышал его шаги, с трудом приподнял голову.
— А, князь! — тихим, но радостным голосом сказал он.
Затем посмотрел на монаха и что-то шепнул. Тот поднялся и вышел. Иван Данилович поцеловал митрополиту руку и по его жесту опустился на сиделец.
— Прости, князь, — заговорил Пётр, — что не могу тебя по-другому встретить. Хворь что-то одолевать стала.
Он закряхтел и протянул руку к кубку. Князь, опередив его, подал ему питие. Пётр отхлебнул несколько маленьких глоточков. Князь взял кубок и поставил на стол. Митрополит обтёр губы полотенцем, висевшим на спинке кровати.
— Может быть, владыка, прислать к тебе моего лекаря? — князь вопросительно посмотрел на него.
Митрополит улыбнулся:
— Всё решает Господь, сын мой! — и поднял глаза вверх.
— Поэтому Господь и посылает нам лекарей, — с улыбкой проговорил князь.
— Да, — как-то неопределённо протянул Пётр.
— Идя к тебе, батюшка, зашёл я на возведение храма. Скоро отведёшь там первую службу.
Митрополит посмотрел на него с глубоким сожалением. Потом заговорил:
— С Тверью-то мир?
Вопрос был неожиданным, и князь как-то странно взглянул на владыку.
— Знай, Иване, мы посланы Богом, чтобы удерживать вас от ненужных кровопролитий, — пояснил он.
После этих слов князь машинально приподнял один из кубков, подержал его и поставил на место.
— А что, батюшка, есть и нужные кровопролития? — спросил он.
— Есть, Иване! — голос его посуровел. — Есть. Настанет пора, когда Русь выйдет из-под татарского владычества. Но легко они от своей власти не откажутся.
Митрополит закашлялся, приложив тонкую ладонь к груди. Иван Данилович подал ему кубок. Благодарностью засветились глаза старца. Промочив горло, он вновь заговорил:
— Да, нелегко это будет сделать.
— Когда это будет! — тяжело вздохнул князь. — А сейчас они ой как сильны!
— Сильны, — митрополит оторвал спину от подушки, — но, скажи мне, что крепче: капля воды или кусок гранита.
Князь понял его мысль.
— Но для этого надо, чтобы капель было много, — ответил он.
Митрополит рассмеялся тонким старческим смехом. Затем спустил длинные ноги на пол, прикрыв их одеялом.
— Лежите, батюшка! — князь попытался его уложить.
— Слушай, Иване! Ты правильно меня понял. Но хочу сказать, что Москва соберёт эти капли. Не знаю, доживу ли я до того момента, когда над Успенским собором вознесётся крест. Но с этого мгновения я, митрополит всея Руси, благословляю тебя быть великим князем всея Руси!
Князь встал с сидельца и склонил голову перед митрополитом. Тот своим нагрудным крестом благословил его. Иван Данилович поцеловал руку Петра и сел. Воцарилось молчание. Князь в задумчивости посмотрел в окно. Ему хорошо был виден церковный купол с крестом. На кресте сидел ворон. Иван Данилович невольно подумал: «Вот так вся Русь под пятой вражины».
— О чём задумался, князь? — спросил митрополит.
— Над вашими словами, батюшка, — и повернулся в сторону старца.
— Я так и подумал, — сказал Пётр и тоже посмотрел на окно. Может быть, он в это время мысленно молился, прося о чём-то Всевышнего. Но князь увидел, как ворон, взмахнув крыльями, слетел с купола.
— Вся власть от Бога, — проговорил митрополит, уже глядя на Ивана Даниловича, — по сану всем честь отдавай.
— Вы правы, владыка. Я верю, что ваши слова идут от чистого сердца и вашими устами говорит сам Бог, который повернулся к Руси с вашим появлением. Но мне думается, — в его сознании почему-то всплыла только что виденная картина: чёрный ворон на кресте, — что ваше благословение поможет мне получить у хана почётный ярлык на великое княжение.
Карие глаза митрополита, доселе глядевшие тускло и отречённо, вдруг заблестели. В них будто пробудилась жизнь.
— Тороплюсь я, Иване. Чувствую, деньки мои сочтены.
— Да что вы, владыка! — воскликнул горячо князь. — Мы ещё не раз с вами помолимся в Успенском соборе!
— Помолимся, помолимся, — с какой-то болью в сердце произнёс он.
Князя резанули его слова. Он не то чтобы уважал митрополита, нет, он любил его, как мужчина может любить дорогого ему человека.
— Да, князь, только не надо забывать о своей душе, о её спасении. Я буду молиться за тебя. Ты послушал меня, не стал мстить за брата, съездил в Тверь, оставив месть тому, кто знает все пути и судьбы. Молись и твори милостыню.
После этих слов митрополита князь неожиданно поднялся и нервно заходил по опочивальне.
— Что с тобой, Иване? — спросил митрополит, ногами нащупывая чувяки.
— Прости, батюшка, — Иван Данилович подошёл к старцу, опустился на одно колено и взял его руку. — Грешен! — заявил он.
