- Давай письмо! - вскрикнул Курбский и всполошился, загремел на все хоромы: - Гонца немедля! - Вспомнив про дьякона, сказал: - Спасибо, что уведомил, а письмо я в Москву отправлю к государю. Отдыхай, дьякон, да отсыпайся, обратный путь у тебя неблизок…
* * *Весной тянуло туманы по низине, и королевский замок на Турьей горе скрывался в их мутной пелене. Туман стлался с вечера и держался до полудня. Сигизмунд не любил в это время бывать в Вильно и проводил его в старом польском Кракове. Но в этот год король изменил привычке и приехал в Литву на сейм. Ещё дорогой узнал о смерти королевы Елены. Саму смерть король воспринял спокойно, но известие, что Елену отравили и, верно, не без участия королевы Боны, Сигизмунда растревожило. В Литве проживало немало панов, поддерживающих Елену, и их недовольство было бы не ко времени. Слух о том, что московский князь Василий, озлобившись неудачей под Смоленском, снова готовится к войне, подтверждался. Король знал московитов. Они не из тех, кого можно, побив, заставить просить мира. Московитов сломить трудно. Но Сигизмунд уповал на помощь крымского хана. Гирей получил золота вдосталь.
Из узкого оконца замка Сигизмунду видны вымощенный булыжником двор, каменные постройки. Король сутулясь отошёл от оконца, потёр морщинистый лоб с залысинами и не спеша отправился в покои жены.
Несмотря на поздний час, королева ещё нежилась в постели. Сигизмунд остановился у изголовья, повёл острыми плечами.
- Ясневельможная пани, кто просил вас заниматься политикой?
Бледное лицо королевы Боны покрылось румянцем. Она презрительно скривила губы, ответила надменно:
- На что намекает король?
- А вам не известно, о чём мовят литвины и ляхи? Вас, ясневельможная пани, и Радзивилла винят в смерти королевы Гелены.
Бона насмешливо щурится:
- Але я Всевышний, какой дарует жизнь и забирает её? - Бона уселась на кровати, свесив босые ноги.
- Ясневельможная пани, - начал раздражаться Сигизмунд, - смерть Гелены во вред нашим отношениям с московитами.
В узких разрезах глаз королевы вдруг забегали смешинки.
- Король боится московитов, мой муж холоп кнезя Василия?
- О Езус Мария! - схватился за голову Сигизмунд, выскакивая из опочивальни.
От разговора с женой король долго не мог прийти в себя. Уже начался сейм. Паны шумели, бранились. Наконец Сигизмунд взял себя в руки, заговорил:
- Ясневельможные панове, кнезь московский сбирается на нас. Есть известье, его воеводы Репня-Оболенский и окольничий Сабуров двинулись к Смоленску.
- Король мыслил, что кнезь Василий оставит Литву в покое, пока за Литвой московские города? - перебил короля Ян Вуйко.
Радзивилл подскочил, тонкоголосо выкрикнул:
- Але нам, панове, не известно, что Ян Вуйко и веры не нашей, латинской, и что приятель изменнику Михаиле Глинскому?
- Ты, пан Микола, ещё ответишь за смерть королевы Гелены! - раздалось с мест несколько голосов.
Сигизмунд побледнел, с силой пристукнул кулаком по подлокотнику:
- Война с Московией и литвинов и ляхов касаема. По лету собирайтесь в воинство, ясневельможные панове…
* * *Из Литвы шло к Смоленску литовское войско. За вельможными панами, что ехали со своими многочисленными холопами и обозами, тянулись мелкопоместные паны. Рыцари литовские друг друга задирали и бахвалились.
Смоленский воевода пан Юрко Сологуб согнал из ближних сел мужиков ставить перед крепостными стенами городни, насыпать земляной вал. Степанка таскал брёвна и в душе бранил себя, что не успел загодя из деревни уйти. Надо было поспешать навстречу русским полкам, какие, по слухам, были уже где-то под Вязьмой.
Носит Степан брёвна к завалу, а работе конца и края не видать. Поднёс, кинул с плеча, засмотрелся на мужиков, до чего ловко лозу плетут, сноровисто. Тут усатый шляхтич, откуда ни возьмись, на Степанку накинулся с кулаками, бранится. Погнал его в лес, хворост рубить. Степан, едва в чащу забрался, топор за пояс и в сторону подался.
От городка к городку, от села к селу шёл Степан, далеко стороной обходил литовские заставы. В Дорогобуже голод в корчму загнал. На лавку сел, задремал…
Открыл глаза Степанка, напротив два шляхтича пиво пьют и корчагами по столу стучат, громко один другому доказывают, чей пан воевода храбрее. Степан выбрался из корчмы и, забыв про усталь, весело зашагал узкими улицами городка, не замечая ни луж, ни почерневших от времени заборов, ни покосившихся бревенчатых изб.
* * *Пан воевода Юрко Сологуб, получив известие, что великий князь Московский Василий с отборной дворянской конницей остановился в Боровске, а к Смоленску направил воевод Репню-Оболенского и Сабурова, возрадовался. В мыслях затаилась надежда побить московитов по частям. Не став дожидаться, пока русское войско подойдёт к Смоленску, пан воевода вывел полки из города, расположился за валом. На правом крыле, что чуть не упирался в Воищин-городок, стяги пеших литовских полков, на левом - конные полки. Позади длинной лентой растянулись лучники и пищальники. Во фланг правого крыла должны были ударить пушки с крепостных стен.
На вороном аргамаке, сверкая броней, Юрко Сологуб объезжал литовское войско. Пан воевода прикидывал: обогнув излучину Днепра и миновав Долгомостье, Репня-Оболенский и Сабуров лицом к лицу уткнутся в готовые к бою литовские полки, в то время как московская рать ещё не успеет полностью развернуться. Юрко заранее предвкушал победу. Конь под паном воеводой, сдерживаемый твёрдой рукой, мелко перебирал тонкими ногами, грыз удила. С крепостной стены ударила пушка, и белое облачко поплыло в небе. Пан воевода, хоть и ждал этого сигнала, возвещавшего о появлении передовых дозоров неприятеля, вздрогнул и, потянув повод, поскакал к городу.
* * *Жалобно скрипели под ногами ступени лестницы. Ветер свистел в островерхой, открытой со всех сторон башне. Пан воевода, застегнув серебряные застёжки алого кунтуша, долго всматривался в сторону показавшейся московской рати. Приложив к глазу зрительную трубу, он видел, как московиты плотной стеной надвигаются на замершие ряды литовских полков. Раскачивает ветер стяги и бунчуки, доносит людской гул. На миг почудилось Юрко Сологубу, что это Днепр шумит, плещет волной. Он рывком повернул голову, повёл взглядом по крепостной стене. У пушек застыли наизготове пушкари, горят, чадя, запальники. Ждут его, воеводы, сигнала. Всё началось так, как Юрко и замыслил. Скоро московиты должны пойти в атаку, и, когда они подставят свой бок, с крепости ударят пушки и пищали. То, что начнут ядра и картечь, довершат конные полки воеводы Лужанского.
Одно лишь тревожило Сологуба: почему осторожно движутся московиты? Юрко виделся предстоящий бой и победа. Её он обещал королю.
Пан воевода неожиданно насторожился. Он увидел, как, не дойдя на полёт ядра до крепости, московиты остановились. Юрко снова приложил к глазу зрительную трубу. От увиденного перехватило дыхание. Было ясно, русские полки не намерены трогаться с места. Не успел Сологуб сообразить, как вдруг в литовском стане началось движение. Стяг, под которым стоял воевода Лужанский, качнулся, и литовская конница ринулась навстречу московской рати. Сологуб побледнел, закричал, свесившись вниз:
- Перенять! Перенять!
Но поздно. Литовская конница уже развернулась и неслась по полю. Увлечённые конными, тронулись пешие полки. Ускорили шаг, побежали.
Грянули русские пищали. И снова залп. А следом, раскинувшись широкими крыльями, сверкая саблями, устремилась навстречу литовским полкам конница московитов. Задрожала земля, в звоне металла, в конском храпе и ржании, в людских криках потонуло всё.
Сорвав с головы шлем, Юрко застонал, бросил со злостью зрительную трубу и, обзывая бранными словами воеводу Лужанского, кинулся вниз. У ближнего пушкаря Юрко выхватил запальник, поднёс к фитилю. Мортира рявкнула сердито, и ядро, не долетев до русских, упало, вспахав землю. Сологуб кинул запальник, схватился за голову. К нему бежал молодой сотник Казимир, кричал что-то, показывая в противоположную от боя сторону. Юрко оглянулся и похолодел. В тыл пеших литвинов мчалась невесть откуда взявшаяся конная лава. Татарское «хурра» стремительно надвигалось на литовские полки, заставило очнуться пана воеводу.
- Отход! Трубите отход! - крикнул он, и тут же тревожно запели трубы.
Услышали! Повернула литовская конница к крепости, а за ними, настигая, неслись московиты. Сотник Казимир, свесившись со стены, орал что было мочи:
- Панове, швыдче, швыдче!
