– Надеюсь, вы не рассердились на меня, ваше величество, – смиренно произнесла Анна-Мария, – но право же, у Вольфганга вместо крови в жилах течет музыка.
– В вашей семье есть дворянская кровь?
– Говорят, мой отец родом из мелкопоместных дворян, но никаких доказательств нет.
– А по линии вашего мужа?
– Никогда об этом не слышала, ваше величество.
– Поразительно!
– Ваше величество, у Вольферля мой характер, но музыкальные способности мужа.
– Господин Моцарт очень хороший музыкант?
– Да. И наша дочь тоже прекрасная музыкантша. Но они не могут равняться с Вольфгангом. Вот почему мне кажется, ваше величество, что талант его – дар господень.
– При его происхождении это невозможно;
– Но когда он играет, мне кажется, им владеют высшие силы, ваше величество.
– Сомневаюсь. Заботитесь ли вы о духовном воспитании ваших детей?
– Когда мы дома, муж занимается с ними каждый день. Он сам окончил иезуитскую гимназию в Аугсбурге, и мы все ревностные католики.
– Похвально. Нет ничего важнее христианского воспитания.
– Господь – наша опора в трудные дни, ваше величество.
– Господь бог часто одаривает нас своими милостями. И его высшая милость – это наши дети.
– Осмелюсь сказать, ваше величество, мне кажется, ее высочество эрцгерцогиня Мария Антуанетта прелестна и так добра.
– Добра она далеко не всегда. Но ваш сын ее чем-то привлекает.
– Может быть, она дар божий, посланный вам, ваше величество.
– Вполне возможно. – Мария Терезия была убеждена, что это именно так. – Хоть она и моя дочь, но проявляет порой легкомыслие и леность, но гораздо чаще это маленькая богиня, которая знает, что самой судьбой ей предопределено властвовать.
Уместно ли задать императрице вопрос о ее детях, подумала Анна Мария, хотя бы для того, чтобы и со своей стороны проявить интерес?
– Ваше величество, – вдруг спросила она, – а ваши дети когда-нибудь жалуются на усталость? Я не смею огорчать мужа, по мне не хочется, чтобы Вольферль чрезмерно утомлялся. А Вольферль уверяет, будто никогда не устает. Разве такое возможно?
– Никогда не знаешь, когда верить детям и когда нет. Они-то хотят, чтобы им всегда верили. Сама я верю им наполовину, и то считаю себя излишне снисходительной.
– И еще он очень любит путешествовать, даже больше, чем его отец.
– Это тревожит вас, госпожа Моцарт?
– Да, ваше величество. Дома я могу пойти куда мне вздумается. А здесь меня все время водят, как малое дитя. В Зальцбурге мне все знакомо. А в пути не знаешь, что увидишь через минуту. И потом, кругом столько болезней. Вольферль наш последыш. Из семи детей выжили только он да Наннерль. Если с ними что-нибудь случится, просто не знаю, что делать.
– Жить дальше, – с горечью сказала Мария Терезия. – Я вот живу.
– Но вы – императрица, ваше величество, вы должны жить!
Мария Терезия ничего не ответила. Она думала о войне с Фридрихом Прусским, этим чудовищем, как она его называла, которая тянется с того времени, как она взошла на престол. Только теперь, после многих лет войны и тяжких потрясений, забрезжила наконец надежда на мир. Надо устраивать браки детей так, чтобы укреплять империю. Даже свою любимицу Марию Антуанетту, которой нет еще и семи, ей нужно просватать именно с таким расчетом – и как можно скорее. А эти Моцарты – за исключением, быть может, Анны Марии – мечтают о славе. Право, наивные!
Анна Мария раздумывала, как хорошо было бы, если бы люди могли доверять друг другу и быть в хороших отношениях независимо от занимаемого положения, и тут Мария Терезия сказала:
– Вы правы, госпожа Моцарт, человек должен жить, что бы ни творилось у него в душе. Мы приходим в этот мир не для того, чтобы развлекаться. Не каждому можно подарить свою дружбу, а тем более доверие.
Дети вернулись вместе с Леопольдом, и императрица поднялась, давая понять, что аудиенция окончена.
Вольферль был возбужден – Анна Мария невольно подумала, до чего скучным покажется ему теперь Зальцбург – и сразу принялся рассказывать.
– Мама, вы знаете, у них есть свой зверинец. У Туанетты есть волки, и львы, и медведи!
– Хорошо, хорошо, дорогой, нам пора ехать. Ты, верно, очень устал.
– Нет, совсем не устал, честное слово.
Анна Мария и Мария Терезия понимающе улыбнулись друг другу, а потом все пошло по установленному порядку. Моцарты низко поклонились императрице, и Леопольд поблагодарил ее за доброту, делая вид, что не замечает ее усмешки. Императрица удостоила Анну Марию личной аудиенции, это произведет сенсацию в Вене. Мария Терезия подняла руку – и появившийся откуда-то граф Майр повел их к карете, ожидавшей у ворот.
Вольферль взял Маму за руку: какие у него теплые, доверчивые пальцы, подумала она, как они верят ей, эти замечательные пальцы, творящие музыку и дарующие ласку.
Молва о том, что Марии Терезии понравилась игра детей, мгновенно распространилась по Вене. Теперь они получали столько приглашений, что им подчас приходилось выступать с концертами в домах знати и днем и вечером. Анна Мария боялась за здоровье детей, но Леопольд успокаивал: им только полезна столь бурная деятельность. Он был всем доволен и к тому же очень занят. Он писал в Зальцбург о своих успехах, и это приносило ему огромное удовлетворение. Ответ от Хагенауэра пришел очень скоро – тот уведомлял, что сообщил архиепископу добрые вести, и они произвели должное впечатление, тем не менее его светлость интересует вопрос, когда Моцарт пожалует обратно.
Спустя несколько недель после второго концерта в Шёнбрунне Леопольд снова уселся за письмо Хагенауэру; писал он весьма старательно, хотя и перо и чернила были из рук вон плохи.
«Уже после того, как я сообщил Вам о получении ста дукатов, императорский казначей известил меня, что ее величество намеревается пригласить детей выступать снова. А поскольку она принимала нас с добротой необычайной, я не считаю себя вправе огорчить ее. Поэтому, как я ни прикидываю, очевидно, раньше рождественского поста домой мы не вернемся. Если и удастся выехать отсюда через две-три недели – что невозможно из-за приглашения ее величества, – нам все равно придется ехать не спеша, – не дай бог, дети переутомятся и расхвораются.
Вчера мы играли у французского посла, который любезно пригласил нас посетить Версаль и заверил, что его величество король Людовик XV придет в восторг от игры детей. Завтра между четырьмя и шестью мы играем у графа Гарраха, а между шестью и девятью – в доме канцлера графа Кауница. Граф Кауниц – самое влиятельное лицо при дворе и близок к императрице, поскольку является ее главным советником.
Теперь аристократы посылают нам приглашения за три, четыре, а то и за шесть дней вперед, чтобы заручиться нашим согласием. Главный почтмейстер граф Паар уже ангажировал нас на следующую неделю. Мы также выступали с концертами у Тунов, у графа Цинцендорфа, человека весьма близкого к императрице, который знает в Вене всех, у вице-канцлера графа Колоредо и у многих других. Все они очарованы детьми, восхваляют их игру и хорошие манеры. Женщины более восприимчивы к музыке, чем мужчины, и Вольферль имеет у них особенный успех. Они его балуют, а Вольферль, да хранит его господь, держится с ними как с давними знакомыми.
Мам каждый раз что-нибудь дарят; после подарка императрицы мы получили уже не одну сотню дукатов, хотя никто еще не сравнялся щедростью с ее величеством, и обычно мы получаем от десяти до двадцати дукатов за трехчасовое выступление. Так как мы обходимся одним-двумя дукатами в день – за исключением тех дней, когда приходится нанимать карету, – то вернемся домой с кругленькой суммой, и тогда я смогу вернуть деньги, которые Вы так любезно мне одолжили. Тут по-прежнему почти не поминают о войне с Фридрихом Прусским, а если и говорят, то о скором примирении, поскольку пи одна из сторон не может добиться победы.
Если бы Вы могли разузнать намерения его светлости относительно места капельмейстера, я был бы Вам глубоко обязан. Надеюсь, из дружеских чувств Вы выполните эту просьбу. Если выбор его светлости падет на кого-то другого, кто знает, может, планы мои и изменятся.
И все же я по-прежнему предпочитаю Зальцбург всем другим возможностям. Еще раз прошу Вас рассказать его светлости, которого мы каждодневно благодарим за любезно предоставленный нам отпуск, о том, какой мы здесь имеем успех. И сам император и наследник престола эрцгерцог Иосиф называют меня не иначе как зальцбургским капельмейстером, и все расточают похвалы за то, что я прославляю музыку двора его светлости, немало способствовавшую проявлению замечательного таланта Вольферля и Наннерль.
Ваш искренний друг Леопольд Моцарт».
Хагснауэр тут же ответил. Место капельмейстера пока свободно, и, хотя архиепископ и доволен успехами Моцартов в Вене, он хотел бы знать, когда Моцарт вновь займет свое место.
