Потом они опять целовались, долго и пылко, и Кристине хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Когда они простились, молодой человек повернулся, зашагал в противоположную сторону узкого каменного коридора и исчез за серым углом кафе. Она помедлила, дрожа всем телом и слушая, как тают вдали его шаги, надеясь, что он обернется или вернется назад. Но мало-помалу тихая ночь стала безмолвной, и Кристина поняла, что Исаак ушел. Ледяной страх и одиночество сковали ей сердце, она вышла из переулка, пересекла пустую площадь и поспешила домой.
Мириады мерцающих звезд испещряли небо над ее домом. Кристина остановилась и посмотрела на окно гостиной. Свет все еще горел, и на стене отражались слабые тени — отец откинулся в кресле, опа опустил подбородок на грудь и дремал. Что бы подумали родные, если бы узнали, что она не спит, а стоит здесь одна на темной улице? Что бы они сказали про ее встречу с Исааком в холодном, сыром переулке?
Войдя в дом, девушка медленно затворила тяжелую входную дверь и стала осторожно подниматься по ступеням. На каждой ступени она останавливалась и прислушивалась. Ее удивляло, что родители до сих пор не спят и слушают настырный жестяной голос Гитлера. Несмотря на благополучное возвращение домой, тоскливое чувство страха не утихло, а прочно обосновалось в животе, как старый валун на дне озера.
Глава пятая
В течение следующих недель стены города обклеивали все новыми и новыми плакатами. В одном из них заявлялось: «Вся Германия слушает фюрера по „Народному радио“». Другой изображал Гитлера с расправленными плечами и упертой в бок рукой, смотрящим вдаль, а внизу шла надпись: «Один народ, один рейх, один фюрер». Самые свежие агитки вывесили около булочной, мясной лавки, у всех магазинов и церквей. На них красовалась привлекательная светловолосая семейная пара с двумя белокурыми розовощекими детьми. Подпись гласила: «Выбирай подходящего супруга — рада здоровья, народа и партии!». Глядя на идеальную арийскую семью, счастливо улыбающуюся с каждой стены, Кристина подумала о последнем постановлении, выпущенном нацистами: списке неприемлемых имен для новорожденных.
«Что дальше? — рассуждала она. — Гражданам Германии будут диктовать, что им есть и носить?»
По вечерам, когда она пробиралась по пустынным улицам на свидания с Исааком, нацистские плакаты светились в темноте, как именинные свечи в склепе. Кристина боролась с искушением сорвать их, отнести домой и сжечь в печи. Если ее поймают, она всегда может сказать, что сделала это из-за отсутствия дров и угля. Но страх побеждал гнев, и девушка старалась не замечать омерзительные прокламации.
Навязчивые идеи ни к чему не приведут. Только время было ее союзником, ибо оно одно командует переменами. Надо переждать. Рано или поздно Гитлера свергнут или нацисты образумятся. Какая злая насмешка судьбы: всего неделю назад Кристина сгорала от нетерпения узнать, какие приключения ей предстоит пережить. Она бы ни за что не поверила, что будет бегать на полуночные рандеву, потому что любить запрещено законом. Но она отказывалась уступать горькой жалости к себе.
Кристина считала дни от одного тайного свидания до другого, вспоминая нежные поцелуи Исаака и то, как поднимается уголок его рта, когда он улыбается. Хотя они открыто признались друг другу в любви, их первые встречи были краткими и неловкими. Часто после приветствия и первых слов «Я скучал» — «Я скучала» оба смущенно замолкали, не зная, что еще сказать. Мир разительно изменился в течение нескольких недель, и казалось бессмысленным разговаривать о будничных вещах. Единственным, что имело смысл, единственным, что они понимали, были их чувства друг к другу. А для этого слов не требовалось. С каждой встречей они все больше раскрепощались. Вскоре разговор потек свободнее, молчание перестало быть тягостным, объятия сделались более смелыми, а поцелуи более пылкими.
— Ночью совсем несложно остаться незамеченным, — сказала Кристина во время их четвертой встречи. — На улицах нет ни души.
Они сидели бок о бок на ступенях кафе, прижимаясь друг к другу, чтобы не замерзнуть на холодном ночном ветру, и держались за руки.
— Люди стараются лишний раз не высовывать нос из дома, — заметил Исаак, — выходят только за продуктами и по крайней необходимости. Все боятся, что их остановят и будут допрашивать. Я думаю, нам следует встречаться ближе к твоему дому. Мне нетрудно пройти немного дальше.
— Но зачем? — удивилась Кристина. — Я не боюсь, что меня поймают. Всегда можно пустить слезу и сказать, что я выскочила остыть после ссоры с родителями.
— Мужчина на улице поздней ночью вызывает меньше подозрений, а для женщины это опасно. Никогда себе не прощу, если с тобой что-нибудь случится.
— А как же ты? Если у тебя проверят документы…
— Если гестапо заявится в город посреди ночи, — перебил он ее, — я услышу шум машин и успею убежать и спрятаться.
— О, — протянула Кристина, поддразнивая его. — Думаешь, я не умею бегать?
— Не так быстро, как я.
— Давай наперегонки? — она встала и высвободилась из его рук.
— Nein, — отказался Исаак, — сядь, пожалуйста.
— Ach nein? — улыбнулась она. — Ну уж нет, такие заявления не сойдут тебе с рук.
Он встал и крепко обхватил ее за талию.
— Ну тогда беги, — согласился он. — Я за тобой.
Она попыталась вырваться из его объятий, но Исаак крепко удерживал ее.
— Так нечестно.
— Видишь, какая ты беспомощная.
— А все из-за тебя.
Когда губы их слились в поцелуе, все переживания по поводу бегства и укрытия растаяли.
Неделей позже уверенность Кристины в своих способностях перехитрить гестапо получила сокрушительный удар. Она подслушала, как фатер говорил мутти о друге, с которым он когда-то работал, — католике, женатом на еврейке.
— Я была в коридоре, — рассказывала Кристина Исааку. — Не знаю, почему я не вошла в кухню. Родители не пытались понизить голос. Я просто почувствовала…
— Вину? — подсказал он.
— Скорее страх.
— Что сказал твой отец?
— Его друг поехал на поезде в Штутгарт на день рождения к сестре. Когда он вышел на платформу, его остановил человек в штатском и представился сотрудником Geheime Staatspolizei, тайной государственной полиции. Он поинтересовался, откуда и куда направляется друг отца. Тот
