Так сказала Лаудика, которая воспринимала перевоплощение богини за чистую монету. Она не допускала мысли, что здесь имел место грубый обман и вместо настоящей богини из города была отправлена искусно сделанная деревянная кукла.
– Меня отпустила скифская царица только для того, чтобы я поклонилась от ее имени нашей Деве и испросила ей ребенка!.. А Палаку – здоровья!
– Ребенка? – удивилась Лаудика, смеясь сквозь слезы. – Смотри, как бы богиня не ошиблась и не сделала так, что ты сама станешь матерью!
– Что ты говоришь, Лаудика! – заметила Мата укоризненно, тоном наставницы. – Разве можно так говорить? Дева никогда не ошибается!.. Что ж, Гедия, разрешаю тебе обратиться к богине с просьбой от скифской царицы, но это ты сделаешь завтра!
Со стороны площади послышались крики. Народ приветствовал Диофанта.
У входа в храм стоял Скимн с улыбкой человека, дела которого идут хорошо, и смотрел через двери на группу белоснежных жриц. Он только что сошел с седла и выглядел грязным, оборванным, как и все воины, когда они возвращаются из похода. Ему было известно, что состоялась экклезия, но какие приняты решения, он не знал. Мата заметила архитектора и поспешила выйти к нему. Жрица милостиво улыбнулась в ответ на его учтивый поклон.
– Ну, Скимн, теперь ты убедился, что я была права, когда освободила тебя и Биона из темницы и помогла бежать в Херсонес? Тебя никто не собирается судить, более того – ты можешь получить обратно свой перстень с рубином, если вернешь мне мою записку на получение двух сотен серебряных монет!
– Но перстень-то не у тебя, а у Бабона!
– Тсс… – зашипела Мата, багровея и берясь рукой за припухшую щеку, – ты говоришь неприятные вещи!.. Бабон со всеми молодыми воинами уже подъезжает к городу, Диофант всех их освободил от обязанностей по охране Прекрасного порта и разрешил вернуться домой. Значит, перстень будет у меня не сегодня, так завтра. Но ты должен молчать! Приди вечером с моей запиской, теперь она тебе не нужна.
– Почему?.. Я хочу получить две сотни монет и, думаю, ты не будешь спорить! Злой человек, имея в кармане твою записку, мог бы немало навредить тебе, но, к счастью, я не такой. Я лишь прошу выплатить мне стоимость перстня.
Мата прикусила губу и пристально взглянула в грязный, шелушащийся лик хитрого архитектора.
– Но, Скимн, – возразила она, сдерживая гнев, – получая от меня деньги, ты навсегда теряешь перстень, свою фамильную драгоценность, талисман счастья!
Скимн ухмыльнулся.
– Что ж, – ответил он, – да будет так!.. Мой перстень, Мата, обладает одной особенностью! Даже не угадаешь, какой!
– Какой же? – спросила Мата, широко раскрывая глаза.
– Он служит мне даже в том случае, если находится в чужих руках, подобно перстню Поликрата. И сам вернется ко мне. Я мог бы бросить его в море и получил бы его обратно в чреве рыбы, пойманной рыбаками!
– Ах! – не то с сожалением, не то с испугом отозвалась жрица, отступая на шаг. – Почему же ты молчал об этом раньше?
– Это было в моих интересах!
– Ты хитрый человек!
– Не хитрее Бабона, который хочет, чтобы ты помогла ему жениться на Гедии!
Мата смущенно и с тревогой оглянулась на двери храма.
– А чтобы этого не случилось, – продолжал тихо Скимн, наклоняясь к уху жрицы, – ты должна сделать для меня одно дело.
– Говори, если могу, сделаю.
– Помоги мне женить сына на дочери Херемона!
Ноздри Маты вздрогнули от скрытой насмешки. Она убедилась, что Скимн ничего не знает о состоявшемся только что осуждении Херемона и о том, что девушка стала уже не богатой невестой, а беднячкой, бесприданницей. И решила сыграть на его неведении.
– Это сделать очень трудно, но я обещаю помочь тебе, Скимн, если ты будешь молчать обо всем и вернешь мою записку.
– Молчать буду, но записку верну за сто монет.
– Это много, даю пятьдесят, и покончим с этим.
– Согласен. Поклянись, что поможешь.
– Клянусь Девой!
Диофант в сопровождении Бритагора, Миния, Дамасикла и группы херсонесских старейшин вышел на улицу и направился на площадь. Понтиец шел и обдумывал, как ему лучше выступить перед народом, что обещать, в какие сроки, чем убедить народ в скором возвращении их деревянной богини в Херсонес.
Они подошли к трибуне. Толпа шумела, ожидая молений богам и принесения им благодарственной жертвы, как это было принято после народного собрания.
– Великий стратег, – обратился к нему Дамасикл, – готов ли ты вместе со всеми гражданами полиса принести поклонение нашей великой Заступнице и принять участие в жертвоприношении?
Полководец не совсем понял секретаря и ответил с улыбкой сожаления:
– О да, я был бы счастлив сделать это! Но, увы, Дева пленена и не услышит наших молитв!
– Дева там, где и всегда, стратег, в своем храме!.. Сейчас ее вынесут к народу!
Бритагор вскинул голову, как взнузданный конь, и широко раскрытыми глазами уперся в секретаря. Краска залила его лицо.
Диофант усмехнулся, все еще не понимая, о чем говорит секретарь.
– Да, – сказал он, – Дева всегда живет в сердцах горожан, и народ мысленно видит ее сейчас! Но, клянусь Аресом, мы вернем ее Херсонесу!
Он поднял кулак, намереваясь подтвердить свои слова энергичным жестом, но остановился и замер в немом изумлении.
Приветствуемая криками толпы, на трибуне показалась торжественная процессия жриц, одетых в белоснежные одежды и несущих на руках саму богиню. Страшный лик идола был открыт и смотрел на народ выпученными глазами.
Рядом с Матой, такой важной и красивой, выступала прекрасная дочь Херемона, которую понтиец рассчитывал выкрасть из Неаполя с помощью людей Гориопифа.
– Дочь моя! Дочь моя! – раздались хриплые призывы Херемона, сейчас увидевшего Гедию впервые после разлуки, Миний, Агела были удивлены появлением девушки и переглянулись в недоумении.
Дамасикл самодовольно улыбался в бороду.
Если бы он, знавший о прибытии Скимна и Гедии, сказал об этом совету, осуждение Херемона могло не состояться. Это было не в его интересах, он жаждал мести Херемону и добился своего.
К нему обратился Диофант:
– Так вы уже вернули Деву и ее жрицу?
– Великий стратег! Херсонес немыслим без своей Девы! Если она покинет город – наступит последний день Херсонеса!
Бритагор пытался понять происшедшее, но не мог. Ему было очевидно лишь то, что греки их одурачили.
Диофант покачал головой и в глубоком раздумье произнес:
– Все это хорошо и радует меня… С моей души свалился тяжелый камень… Но теперь я стал уважать еще больше богов ваших и ваши головы, о херсонесцы!
Дамасикл молча поклонился.
Миний наклонился к Агеле и сказал ему тихо:
– Кто-то обошел нас!.. Гедия была в городе, а мы поторопились с осуждением Херемона!..
– Наоборот!.. Я вижу в этом мудрость Дамасикла! Мы вовремя наложили руку на имущество старика и сохранили его для полиса, не позволив кому-либо захватить его и стать опасным для нас. Теперь Гедия может делать выбор и быть женой того, кого захочет сама и ее полоумный отец!
– Насчет замыслов отца не знаю, но девчонка без ума от сына архитектора!
– Это мне известно, и я думаю, что пара будет неплохая… Другое дело, если бы Гедия продолжала быть наследницей своего отца… Тогда я не согласился бы на этот брак.
– Да, парень хорош, но его отец слишком хитер и неблагонадежен… Было бы ошибкой позволить ему стать знатным и богатым гражданином через женитьбу сына на Гедии.
– Теперь это исключено!
С этими словами Агела вышел навстречу богине и поднял руки для моления.
Площадь затихла в молитвенном экстазе.
Пояснительный словарь
Автаркия и автономия – определение экономической и политической независимости города-государства.
Агамемнон – легендарный царь Аргоса; возглавлял войска ахейцев под Троей. Герой «Илиады» Гомера.
Агораномы – чиновники, наблюдавшие за порядком на рынках и площадях в городах древней Греции.
