— Кто там? — не веря своим ушам, переспросила она, а дрожащие руки уже сами отодвигали засов, а полные слез глаза уже не отрываясь глядели и глядели на входящего.
Эстер никак не могла понять, снится ей это или все происходит наяву.
В неверном свете молодой луны перед Эстер стоял обросший густой темно-русой бородкой человек.
— Не узнаёшь, мама? — и вошедший бросился к Эстер.
— Шимен, сын мой, радость моя! — зарыдала мать. — Откуда ты? Только что я вспоминала о тебе. Приди ты на час позже, ты бы не только не застал меня, но и не узнал бы, пожалуй, где лежат мои кости.
— Почему ты не уехала? Я очень хотел тебя увидеть, но и застать здесь боялся! А мои где?
К нему кинулась Марьяша:
— Чудо, просто чудо, что ты застал нас здесь… А Эстер шарила по всем углам — авось найдется, чем угостить нежданно-негаданно явившегося сына.
Любой ценой Шимен решил спасти свою мать от гибели. Марьяша советовала на время спрятать Эстер в одном из ближайших украинских сел, а потом переправить ее в надежное убежище.
— К нам, — рассказала она, — вскоре после прихода немцев явился вместе с Аврамом Свидлером один человек, бывший лейтенант Охримчук. Оба они были контужены и отстали во время отступления от своей части… Как и ты, они переоделись в какой-то деревне, добрались до Миядлера и пришли к нам. Я их спрятала в подполе, и наутро Охримчук ушел домой, в шахтерский поселок. Там он добыл документы для меня и Свидлера и хотел увести нас в шахты, где начал действовать партизанский отряд. Свидлер ушел, а я не решилась оставить людей на произвол судьбы. Охримчук со Свидлером обещали прийти еще раз, но почему-то до сих пор не дают о себе знать.
— А где этот поселок? — спросил Шимен.
— На хуторе Михеево живет дядя Охримчука — у него можно будет это узнать, — ответила Марьяша.
— Ну, до Михеева далеко, сразу туда не доберешься. Попробуем пока дойти до Петерковки — там у меня есть знакомые… Многие оттуда приезжали к нам, в Миядлер, и среди них наверняка найдутся надежные люди. Ну, пойдем. Задерживаться здесь нельзя ни на минуту — к рассвету надо быть на месте, — торопил Шимен женщин.
Марьяша и Эстер быстро связали небольшие узлы с самыми необходимыми припасами и вместе с Шименом пустились в дорогу.
Луна спряталась за облака. Ветер улегся, ночь выдалась темная, облачная, но тихая.
Все трое торопливо шагали знакомой дорогой в сторону Петерковки. Шимен решил оставить женщин у своих знакомых в соседнем селе, а сам хотел пробраться в Михеево.
— Недалеко от Петерковки есть развилка дорог, там наверняка стоит крепкая охрана, — рассудил Шимен и отвел мать и Марьяшу в Камышовую балку, лежавшую несколько в стороне.
«Пусть они переждут, пока я разведаю дорогу и найду для них пристанище», — решил он и один отправился в Петерковку.
Светало. На востоке уже раскинула в небе свои красные полотнища заря. Мгла начала редеть, открывая глазам широкий простор. Степь здесь была изуродована, словно лицо человека, болевшего оспой, искорежена бесчисленными воронками, пулеметными гнездами, изрыта давно заброшенными траншеями и ходами сообщений; тут и там валялись скрученные и заржавевшие куски колючей проволоки; то и дело встречались на пути невысокие холмики, под которыми, оросив родную степь своей кровью, вечным сном спали солдаты; тут и там высившиеся курганы были изранены снарядами. Все говорило о том, какой лавиной прокатилась здесь война и какие глубокие опустошительные следы оставила она на своем пути.
Шимен свернул с дороги, чтобы избежать лишних встреч. Проселочными дорогами, тропинками, а то и прямиком добрался он до Петерковки.
В этом недавно еще цветущем селе многие дома были сожжены или разрушены, целые улицы сметены с лица земли, и Шимен так и не нашел своих знакомых. Он расспрашивал о них встречных, заходил из дома в дом, но никто толком не знал, где они и что с ними сталось. Шимен уже хотел повернуть в какой-нибудь хутор или в соседнее село, где у него тоже были знакомые, но тут ему встретилась высокая худая женщина в стареньком цветастом платке. Мельком взглянув на Шимена, она вдруг остановилась и, присмотревшись, нерешительно подошла к нему.
— Ваше лицо мне знакомо… Не помню только, где-я вас видела… Вы меня знаете? — несмело заговорила женщина.
Шимен не знал, что ей ответить. Лицо встречной действительно было ему знакомо, но вспомнить, кто она и где они встречались раньше, он не мог.
— Не знаю, не могу припомнить, — уклончиво ответил он, помолчав.
— Откуда вы? Из какого села? — еще пристальней вглядываясь в его лицо, спросила женщина.
Шимен пожал плечами и, безнадежно махнув рукой, ответил:
— Жил-то я тут, неподалеку, но сейчас и сам не знаю, где мой дом.
— А я думала, что вы из Миядлера, мне показалось, что именно там я вас видела, — сказала женщина, с сомнением поглядывая на его крест.
— А вы бывали в Миядлере? Знаете там кого-нибудь? — осторожно спросил Шимен, желая проверить, правду ли она говорит.
— Эстер Ходош знаю — я раза два приезжала туда знакомиться с льноводческим звеном, — ответила женщина.
— Эстер Ходош? Так это моя мать, — невольно вырвалось у Шимена.
— Что с ней, скажите?… Мне так хотелось узнать, успела ли она выехать, мы с ней очень подружились на районном совещании.
— Она тут, поблизости.
— Поблизости? — изумленно уставилась на него женщина. — Значит, жива и здорова?
— Да, я вытащил ее, можно сказать, из могилы, — ответил Шимен. — Увидитесь с ней, она сама вам все расскажет. Только она не одна, с ней наша знакомая из Миядлера.
— Приведите обеих, я их встречу, как родных! — вскричала обрадованная женщина.
— Как вас зовут?
— Гайченко… Степанида Гайченко, — ваша мать должна меня помнить. Последний раз я приезжала в Миядлер на Октябрьские праздники.
— Я и сам начинаю вас узнавать, — отозвался Шимен. Гайченко повела его к себе, накормила и дала хлеба, яиц и творогу для Эстер и Марьяши. На прощанье наказала ему вечером привести женщин на берег пруда, где кончается картофельное поле. Оттуда она обещала переправить их в безопасное место.
Обрадованный счастливой встречей, Шимен двинулся прямо к Камышовой балке, и хотя ему и не терпелось скорее увидеть мать и Марьяшу, он шел не торопясь, чтобы явиться туда незадолго до наступления темноты.
Подойдя к месту, где он оставил женщин, Шимен спустился в балку, но никого там не нашел.
— Ошибся, видно, — заставил он себя приободриться и стал лихорадочно метаться из одного конца балки в другой, но, пройдя ее вдоль и поперек, так никого и не обнаружил.
— Мама! — забыв о всякой осторожности, закричал он. — Где ты, мама? Марьяша, мама! — все громче и тревожнее кричал он, чувствуя, что у него подкашиваются ноги. — Отзовитесь! Это я, Шимен, пришел за вами. Мама! Марьяша!..
Фома Гнилопятка, рябой одноглазый верзила, с расплющенным, как у сифилитика, носом, бывший конокрад, вскоре после выхода из тюрьмы перешел к немцам и стал служить у них полицаем.
В тот самый день, когда Эстер, Шимен и Марьяша бежали из Миядлера, Фома шел из хутора Михеево в Петерковку, и хотя он изрядно выпил, ему до смерти хотелось выпить еще, опохмелиться. На хуторе, где он разыскивал какого-то «подозрительного», его постигла неудача, а это означало, что комендант ничего ему не подбросит, если он, Фома, не зацепит кого-нибудь по пути в Петерковку. Поэтому-то он и задержался у Камышовой балки. Авось тут удастся кого-нибудь поймать. В комендатуре ему сказали: он, полицай, обязан заглядывать во все рощи, балки и другие укромные места, где могут прятаться партизаны; за каждого задержанного было обещано вознаграждение. Но по натуре Фома был труслив, и если бы ему так сильно не хотелось выпить, вряд ли он полез бы в эту чертову балку, когда есть более безопасные дороги. Но раз уж вышла такая оказия, что поделаешь?
И тут-то, стоя на краю балки, Фома насторожился, как почуявшая мышь кошка: ему почудилось, что в одном месте камыши подозрительно зашевелились.
— Кто там?! — рявкнул он, подбадривая себя криком.
Ответа не последовало, камыши не колыхались больше, не шелестели, и он совсем было собрался уходить, как вдруг над его головой пронеслась стая диких уток. Утки кружились над балкой, собираясь, как видно, спуститься в камыши. Фома вытащил револьвер, прицелился, пальнул — и промахнулся; насмерть перепуганные птицы заметались и умчались прочь.
Марьяше и Эстер показалось, что стреляют по ним, и они поползли на четвереньках, подальше от опасного места. Заметив, что камыш опять закачался, Фома опять угрожающе крикнул:
— Кто там? Выходи, не то стрелять буду! Марьяша поползла дальше, Эстер из последних сил за ней, но вскоре, видно, изнемогла и замерла, будто сраженная пулей. Не слыша за собой шороха, Марьяша обернулась и хотела вернуться, посмотреть, что стряслось с Эстер. Но в эту минуту Фома, крикнув: «Стой, ни с места!», снова выстрелил, и Эстер, растерявшись, встала во весь рост. Фома увидел ее и, не решаясь спускаться в балку, заорал:
