Этот совет запал Ольге в душу, день спустя она так и сделала. Константинополь действительно разный — парадный и высокий в центре, он гораздо ниже и теснее, проще ближе к окраинам и уж совсем грязный и нищий в закоулках. Конечно, княгиня не пошла на самые окраины, понимая, что это опасно, но в сторону от Большого дворца отправилась с удовольствием. Как и во множество торговых лавок и на рынок.
Однажды ей показалось, что впереди мелькнул знакомый силуэт. Неужели Евдокия? Что она делает так далеко от центра города? Женщина, очень похожая на недавнюю знакомую Ольги, направилась к храму. Княгиня вспомнила ее слова про храмы, что чуть дальше от центра. Почему-то захотелось посмотреть, в каком храме молится Евдокия и как это делает.
Ольга шагнула внутрь. В храме горели несколько светильников, свет был приглушенным, сладковато пахло. Княгиня уже знала, что это ладан.
Евдокия взяла свечку и подошла к висящему на стене изображению женщины с маленьким ребенком на руках. Остановившись, она что-то зашептала, точно просила. Ольга понимала, что так и есть, женщина о чем-то молила богиню. Княгиня стала с любопытством оглядываться, рассматривая убранство храма. Кроме изображения женщины с ребенком, на стенах были еще изображения мужчин. Они не стояли как языческие идолы, а были нарисованы, перед всеми горели такие же свечи, какую зажгла Евдокия. Ольга подумала, что, видно, всех их о чем-то просят, но не приносят плоды или цветы, а жгут свечи. Она усмехнулась, вот для чего византийцам столько воска! Но самым удивительным, что увидела Ольга, был большой крест с распятым на нем человеком, очень похожий на тот, что завещала ей бабка и советовала прятать подальше от чужих глаз старая Владица!
Княгиня так задумалась, что не заметила, как подошла Евдокия, даже вздрогнула от прикосновения ее нежной маленькой ручки.
— Как сюда попала русская княгиня? По городу нельзя ходить без охраны…
Большие темные глаза женщины смотрели доброжелательно. Почему-то с ней Ольга не могла держать себя надменно, глядеть, как на других, свысока. Княгиня даже слегка смутилась:
— Мои носилки там… — она показала на вход, — я хотела посмотреть, как молятся христиане.
Евдокия могла бы возразить, что княгиня это уже видела, но промолчала. Ольга перевела взгляд на изображение, перед которым только что стояла Евдокия. Та, казалось, поняла невысказанный вопрос, улыбнулась:
— Это Богоматерь.
Русской княгине было не очень ясно, пришлось объяснить. Евдокия даже вздохнула:
— У кого женщинам просить, как не у нее?
— О чем? — невольно вырвалось у Ольги.
Евдокия чуть отвернулась и ответила в сторону, княгине даже показалось, что в ее прекрасных глазах блеснули слезы.
— О сыне…
Ольга вздрогнула от этих слов и снова оглянулась. Женщина с младенцем на руках смотрела строго. Княгиня уже знала, что ребенок — сын Бога. Сначала это удивило Ольгу, разве все люди не Божьи дети, внуки? Но сейчас думалось не о том. Мать младенца Богоматерь можно попросить о сыне? Всем или только христианам?
Кажется, Ольга спросила об этом вслух. Евдокия пригляделась к ней внимательней, чуть задумчиво ответила:
— Она матерь Иисуса, ее чтят христиане… если веришь в нее искренне и попросишь сердцем…
Ответ был очень осторожным, княгиня не поняла слово «искренне», не столь хорошо знала греческий. Евдокии пришлось объяснять.
Они остановились у дверей храма, продолжая разговор. Прохожие с любопытством поглядывали на двух красивых знатных женщин, одна из которых была одета не по-константинопольски. Впрочем, чужестранцы в столице Византии не редки, одежд всяких хватает, и людей скорее интересовала красота женщин. Византийка темноглазая, с длинными каштановыми волосами, та, вторая, напротив, светловолосая, синеглазая, держится прямо, голова горделиво вскинута. Что их связывает между собой?
А связывала женская судьба, может, потому и потянулись друг к дружке с первого взгляда. И Ольге, и Евдокии нужен был сын. У первой сын погиб, у второй родились уже три дочки. Чтобы удержать мужа, ей нужно родить мальчика, иначе ее Феофан возьмет себе другую жену, а ее отправит в монастырь. Вот и пришла красавица молить Богоматерь о помощи, о заступничестве перед Богом.
Император Роман Лакапин, правивший вместо своего зятя Константина Багрянородного, очень походил на варяга, много лет просидевшего на руме драккара. Нет, не внешностью, не видом, а грубостью поведения и такими же шутками. Он захватил власть и не собирался отдавать ее в ближайшем будущем зятю.
Императора мало интересовала Русь, эта варварская страна, и гораздо больше молодая синеглазая красавица княгиня, к тому же произносившая такие разумные речи! Роману давно надоела нынешняя жена, пора отправлять ее в монастырь, и в ответ на очередную фразу русской княгини он воскликнул, с вожделением глядя на ее белую лебединую шею:
— Ты достойна править вместе с нами империей!
Повисло страшное в своей неопределенности молчание. Ольга словно разделилась внутри на две части, одна продолжала улыбаться императору и в ужасе искать выход из создавшегося положения, а вторая вдруг в который раз вспомнила слова Евдокии: «…если искренне попросишь…» Христианская богиня… надо поверить и попросить… поможет… Эти мысли не давали покоя с той встречи в храме, она не переставала думать о сыне, будущем сыне.
И вдруг обе Ольги соединились, и княгиня ответила:
— Ты хотел, чтобы я стала христианкой? Крести меня сам вместе с патриархом.
Роман даже не нашелся что ответить, только чуть растерянно крутил головой, ища взглядом Николая Мистика. Когда нашел, увидел, что патриарх старательно кивает головой, соглашаясь. В Византии всегда старались крестить всех правителей-нехристиан, посещавших Константинополь, дарили богатые подарки, откровенно подкупали. Крещеный правитель потянет за собой и своих подданных. А тут княгиня огромной варварской страны, женщина с таким властным взглядом, казалось, прикажи она, и все русы пойдут креститься разом. Глаза Николая Мистика блестели, какая удача, на такую он и рассчитывать не мог. Хотел просто отправить с Ольгой на Русь священника, даже подобрал уже Григория, чтобы тот попытался осторожно проповедовать святое учение при дворе русских князей. И вдруг она сама просит крестить! Патриарх знал, что княгиня и без сопровождения ходила в храм, разговаривала там с Евдокией, женой Феофана, видно, женщина смогла сделать то, что не могут мужчины-священники. Это нужно учесть.
Все закрутилось вокруг Ольги так, что она сама только успевала реагировать на то, что ей говорили. И все время видела радостные глаза Евдокии. Чуть позже она узнала и вторую, вернее, первую причину радости женщины — та ждала ребенка! Это добавило Ольге уверенности в том, что и у нее будет все хорошо. Первое, что княгиня попросила у матери Бога-сына, было, конечно, рождение собственного сына.
Но ее крещение принесло и другой результат. Император не оставил своей мысли сделать из нее императрицу. Когда Ольга вдруг осознала, что стоит перед выбором — остаться ли в Царьграде при Романе или вернуться на Русь к Игорю, то пришла в ужас! Неужели ее сын должен родиться от этого грубияна, сидящего на константинопольском троне не по праву?! Ольга бросилась к своему новому наставнику. христианскому священнику Григорию.
У Григория тоже был шок. Патриарх крестил Ольгу не для того, чтобы она правила в Византии, княгиня должна была увезти священников с собой, у нее совсем другая миссия. И Григорий нашел выход. Он ответил, что император теперь крестный отец и никак не может жениться на своей крестной дочери. Ольга воспряла духом, ей не хотелось оставаться при императоре-самоуправце, того и гляди самого скинут с трона, а за ним и жену. Или возьмет новую, а прежнюю отправит в монастырь. Нет, лучше уж в Вышгород, там она сама себе хозяйка.
И Ольга повторила слова Григория императору при первой же встрече. Тот сначала изумленно смотрел на ее склоненную светловолосую головку, потом почти довольно захохотал:
— Перехитрила ты меня, княгиня Ольга! Переклюкала!
У императора было хорошее настроение, и не хотелось строить козни новокрещеной красавице, в конце концов, женщин и без нее хватает. А та поторопилась покинуть гостеприимный Константинополь. Правда, перед отъездом еще раз сходила в тот самый храм и, как Евдокия раньше, долго стояла, прося у Заступницы себе сына. Она не знала слов, какие требовалось говорить, но искренне считала, что просить нужно сердцем, а не языком, и потому не переживала за условности.
Радовались отъезду русской княгини и константинопольский патриарх, и Григорий, которому пришлось отправиться вместе со своей подопечной к варварам. Тогда он еще надеялся, что властная и сильная Ольга сможет повести русичей за собой в истинной вере. Просчитался, языческая масса поглотила все, как раньше Аскольда. Ольга не рискнула открыто объявлять о своей вере, это осталось ее личным делом, и Григорий был многие годы только ее духовным наставником. Крестить русов вслед за красавицей княгиней не удалось.
