– Видишь ли, трудно спокойно воспринимать счастье других, особенно когда оно заработано нечестно и вдобавок ты сам несчастен, – ответил Себастьян. – Уж кто-кто, а я это знаю.
– Думаю, что знаете, – согласилась Адель, вымученно улыбаясь. – Себастьян, а когда все станет лучше?
– Лучше не станет, – почти весело ответил он. – Прости, но это так. Ты просто привыкаешь к такому положению вещей, вот и все. Я до сих пор плачу, когда вспоминаю, как сильно любил Пандору, или когда что-то вдруг отчетливо напомнит мне о ней.
– Мне вас очень жаль, Себастьян, хотя легче от моей жалости вам не станет. Это было так жестоко, так нечестно и… – Она замолчала.
– И что?
– Я хотела сказать… Нет, это глупо.
– Продолжай.
– Вы сказали про отчетливое напоминание. А у вас таких напоминаний должно быть все больше. Изабелла взрослеет и становится все сильнее похожа на мать. Каково вам это видеть?
– Ты права. Временами очень болезненно. Но характером Изабелла не похожа на Пандору. Она серьезнее и, боюсь, беззащитнее. За милой внешностью Пандоры скрывалась жизненная стойкость. Изабеллу жизнь будет бить очень больно. Мне жаль, что я не в состоянии уберечь ее от этих ударов.
– Вы и не смогли бы. Никого нельзя уберечь от жизни. Но Изабелла – такая чудесная девочка. Мои дети ее безгранично обожают. Думаю, она и в новой школе отличается потрясающими успехами.
– Да, именно потрясающими успехами, – подтвердил Себастьян. – К тому же она ужасно амбициозна. Это опасное качество. Особенно в характере женщины. По моим наблюдениям, амбиции всегда приводят к беде.
– И что за великие замыслы бродят в голове Иззи?
– Всевозможные. То она мечтает руководить собственным издательством. В другой день заявляет, что откроет школу в лондонских трущобах и понесет свет и радость несчастным детям. Еще через день ее уже тянет писать романы, которые непременно получат Нобелевскую премию…
– Мне все это кажется вполне невинными детскими мечтами, – засмеялась Адель. – Кстати, вы бы знали, как она и Кит обожают друг друга. В общем-то, Иззи с раннего детства любила Кита, но сейчас их чувства кажутся взаимными. Они проводят вместе не то что часы – целые дни. Разговаривают, смеются, много гуляют. Иззи постоянно ему что-то читает. Знаете, Себастьян, через год-другой их отношения могут стать очень серьезными.
– Чепуха, – отмахнулся Себастьян. – Они всегда вели себя как брат и сестра.
– Пожалуй, да. До сих пор. Но, как говорят, щенячья любовь вырастает вместе со щенком. Не забывайте: несмотря на свой возраст, Кит очень молод. Он не успел узнать некоторые стороны жизни. У него было всего одно серьезное увлечение. И то, я вполне уверена, до постели у них не дошло… Ой, простите, Себастьян. Это ваше прекрасное вино развязало мой болтливый язык. Наверное, вас шокировали мои слова.
Судя по его лицу, да. Но Себастьян быстро справился со своим замешательством.
– Нет, – с прежней непринужденностью возразил он. – Нет, Адель, меня уже ничто не может шокировать. А теперь давай выпьем еще по рюмочке. Вино действительно прекрасное. Потом я отвезу тебя домой. Полагаю, ты остановилась на Чейни-уок? Твоя мать будет думать, куда ты запропастилась.
– Сомневаюсь, – снова засмеялась Адель. – Она думает, что я ношусь по Лондону, занимаясь своей работой. Знаете, когда она произносит слово «работа» применительно к тому, что я делаю, я так и слышу скрип кавычек. Ей до сих пор это жутко не нравится.
– Иногда она бывает очень глупой, – заметил Себастьян. – И за это я люблю ее еще больше.
– Смелые слова.
– Давай, дорогая, еще по рюмочке. И не сердись ты так на Барти. Мне бы очень не хотелось, чтобы у вас вспыхнула семейная вражда.
– Нет, у нас ничего такого не будет, – пообещала Адель. – Для семейной вражды нужда семейная история, полная мрачных тайн. Возможно, мы все немного свихнутые – каждый по-своему. Но мрачных тайн у нас точно нет. Никакие скелеты не выскочат из шкафов и не разделят нас.
– Приятно слышать, – сказал Себастьян, и голос его оставался вполне непринужденным.
– Боюсь, у меня плохие новости. Он умер. – Голос матери звучал вполне привычно, ни одной интонацией не намекая на случившуюся трагедию.
– Мама, кто умер? – не поняла Селия.
– Бекенхем, естественно. О ком же, по-твоему, я говорю?
Ощущение горя ударило по Селии не сразу. Вначале был шок. Поначалу хотелось засмеяться и сказать, что она подумала, будто речь идет о лошади или собаке.
Она даже улыбнулась, но у нее тут же задрожали губы, глаза стали мокрыми от слез. Селия опустилась на стул. Голова кружилась. Все вокруг смешалось. Ее отец мертв. Ее бессмертный отец: храбрый старик, так и не дождавшийся сражения за Эшингем – этого последнего аккорда его боевой славы. Ее милый, обаятельный, доброжелательный, но отличавшийся скверным поведением отец. Жизнь, полная мужества, усердного труда и служения стране и королю, что не мешало ему десятками лет волочиться за хорошенькими женщинами… Эта жизнь завершилась.
– Мама, – прошептала Селия. – Боже, какой ужас. Как? Я хотела сказать, когда…
– Около часа назад, – тем же обыденным тоном ответила леди Бекенхем. – Старый дурень. Сам виноват. Потащился проверять свои чертовы линии обороны. Я ему говорила: «Не ходи». У нас был такой ливень. Само собой, поскользнулся, упал, обо что-то ударился. Шепард его нашел и притащил. Уж не знаю, как Шепарду сил хватило. Я думала, бедняга сам рухнет замертво. В сознание твой отец так и не пришел. Разумеется, мы вызвали врача. Серьезное сотрясение мозга, усугубленное последовавшим инсультом. Передаю тебе дословно, что сказал врач. Он хотел забрать Бекенхема в больницу. Я отказалась. Нечего Бекенхему умирать в жуткой палате и в окружении такого же жуткого персонала. А под утро у него случился сердечный приступ и… Словом, все.
– А как ты?
– А что я? Я же не падала и не ударялась головой. – Голос матери стал еще суровее. – Думаю, он был доволен. Он всегда мечтал умереть на боевом посту. А это… почти что вторжение. При нем был меч. Кстати, он великолепно выглядит. В общем, если сможешь, приезжай.
– Мама, я обязательно приеду. И привезу Оливера и Венецию. Когда… Наверное, ты еще не думала об этом.
– Ты о похоронах? Думала. В пятницу, в одиннадцать. У тебя-то все нормально?
– Конечно. Все в полном порядке, – сказала Селия. – Мы сегодня же приедем.
– Вот и отлично.
* * *
Мать сама готовила тело отца к погребению. Он лежал на громадной кровати. На их супружеском ложе, которое они делили почти семьдесят лет, облаченный в форму своего пехотного полка, со всеми медалями. Рядом лежал его меч. Вид у лорда Бекенхема был непривычно послушный.
Селия стояла, глядя не на тело отца, а на свою спокойную, исключительно собранную мать. Она вдруг подумала о весьма почтенном возрасте леди Бекенхем. После случившегося это стало очень заметно. Селия никогда не знала точного возраста своей матери. Должно быть, ей где-то под девяносто.
Леди Бекенхем улыбнулась дочери:
– Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Что я намерена делать? То же, что и всегда. Только теперь мне не надо будет волноваться по поводу служанок. Единственный, кто меня волнует, – это Джеймс. Мы с ним никогда не ладили, да и жену его я не жаловала. Ничего, мы что-нибудь обязательно придумаем. Я тебя оставлю с ним наедине, хорошо? А потом чего-нибудь выпьем.
* * *
На похороны лорда Бекенхема собралось огромное количество народа, и это было лучшим подтверждением любви к нему. В часовне стояли почти все Литтоны – настоящие и «почетные». Все в глубокой печали. Даже Хелена, Джордж и Мэри вытирали глаза. Многие дети плакали, причем не только его внуки и правнуки, но и мальчишки из школы. Они просто обожали лорда Бекенхема. Ребята любили рассаживаться группками на террасе, у ног старого вояки, и слушать его рассказы, которые далеко не всегда предназначались для юных ушей, о сражениях, о тяготах войны, о смертях и увечьях. Лорд Бекенхем не оставлял идею создания кадетского корпуса и неутомимо занимался с мальчишками «начальной военной подготовкой», когда ему это позволяли.
– В таких делах не бывает «слишком рано», – говорил он противникам муштры. – Чем раньше они привыкнут к дисциплине и упражнениям, тем легче им потом будет в других школах.
Лицо Себастьяна было сумрачным, лицо Кита – мертвенно-бледным. Между ними, держа их за руку, стояла Иззи.
За Литтонами стояли Билли и Джоан Миллер. Билли крепился, как мог, Джоан плакала, не стесняясь своих слез, а рядом с ней понурил седую голову Шепард. Он поступил в услужение к лорду Бекенхему перед самым началом Первой мировой войны, а в двадцатые годы уже стал дворецким. Сейчас руки Шепарда сжимали знаменитый меч покойного.
Оливер в инвалидной коляске, как и многие мужчины, едва сдерживал слезы. Селия, поглядывавшая на мужа, знала, о чем он сейчас думает. В этой часовне они венчались, и лорд Бекенхем, считая Оливера неподходящим женихом для своей дочери, все же отнесся к нему учтиво и по-доброму. Вспомнив все тяжести и радости того далекого дня, она улыбнулась Оливеру, и он, все поняв без слов, улыбнулся ей в ответ.
