Барти получила краткосрочный отпуск «по семейным обстоятельствам». Она была очень бледна. Селию поразило, насколько она похудела. Бой спросил Барти, не согласится ли она посидеть с ними. Слезы были совсем близко; она кусала губы, чтобы не расплакаться. И тогда, к немалому удивлению Барти, Бой крепко сжал ей руку.
Джей и Гордон приехали вместе, оба бледные и глубоко потрясенные новой утратой. Маленькая Нони, успевшая полюбить лорда Бекенхема – отчасти он заменял ей и деда, и отца, – тихо рыдала, крепко держась за руку матери. Близняшки плакали много и шумно. Только неодобрительный взгляд леди Бекенхем заставил их умолкнуть. Сама леди Бекенхем не уронила ни слезинки. Она держалась потрясающе. Леди Бекенхем часто говорила, что демонстрация своих чувств на публике неуместна и свидетельствует о дурном воспитании. Никогда еще эти слова так наглядно не подкреплялись ее собственным примером.
Когда отзвучали все молитвы, Кит, держась за руку Себастьяна, вышел вперед и начал говорить:
– Я знаю: все вы любили лорда Бекенхема. Знаю я также и то, что кто-то из вас сейчас мысленно задается вопросом: почему эту речь произношу я, а не один из его сыновей? Отвечаю: меня об этом попросила леди Бекенхем. По ее мнению, в течение нескольких последних лет я провел с лордом Бекенхемом больше времени, чем кто-либо еще, а потому смогу лучше рассказать о том, каким он стал, и о том, каким он был. Я вполне искренне провожу знак равенства между «был» и «стал». Возраст, до которого дожил лорд Бекенхем, принято называть преклонным. Однако он не был дряхлым стариком. Ясный ум, живость интересов, мужество, бодрость духа и тела и, конечно же, неиссякаемый оптимизм – все это было присуще лорду Бекенхему. Оптимизм был главной чертой его характера. И я имел счастье учиться у него оптимизму. В самые мрачные мои часы и дни не кто иной, как лорд Бекенхем, умел меня рассмешить. Он подвигнул меня на войну с депрессией, в которой я долгое время находился. Он не нянчился со мной, не пытался обходить острые углы. Он просто и искренне говорил о том, что я потерял, уча и меня такой же простоте и искренности. Однако лорд Бекенхем не уставал подчеркивать, что у меня осталось очень много возможностей и за них я должен быть благодарен судьбе. Фактически это он вдохновил меня начать писать книги. Когда я узнал, что моя первая книга пользуется успехом, лорд Бекенхем напомнил мне достаточно прямолинейно и не без оттенка гордости собой, что, если бы не он, я бы никогда ее не написал. Он со свойственной ему прямотой заявил, что вправе рассчитывать на свою долю авторского гонорара… – (Хотя речь была траурной, на лицах собравшихся появились улыбки, и по рядам даже прошелестел смех.) – Мне стыдно вам признаваться, что, невзирая на все мои добрые намерения, я так и не сумел решить этот вопрос со своим отцом. Для всех, кто его знал, лорд Бекенхем был источником вдохновения. Стойкий солдат, успешный землевладелец, внимательно относившийся к тем, кто у него работал. Замечательный семьянин: превосходный муж, заботливый отец, заслуженно любимый дед и прадед. Без него мир станет беднее, но, даже умерев, человек продолжает жить, пока жива память о нем. Мы должны помнить обо всем, чему он нас учил. И не только помнить, а стараться быть такими, каким был лорд Бекенхем: смелыми, исполненными надежд, способными к состраданию, непредвзято мыслящими и сохраняющими живость наших сердец. Мы прощаемся с лордом Бекенхемом, но одно то, что мы знали его, сделало нас лучше… Спасибо.
* * *
– Кит, какую замечательную речь ты произнес, – сказала Барти, когда они, держась за руки, возвращались с кладбища. – Ты превосходно говорил. Такие простые и искренние слова. Вряд ли кто-нибудь сумел бы сказать лучше.
– Надеюсь. Мне не хотелось огорчать бабушку.
– Ты ее совсем не огорчил. Знаешь, после твоей речи она даже вытерла нос. Я подумала: еще немного – и она по-настоящему заплачет.
– Плакать на людях неприлично, – произнесла Иззи, мастерски подражая голосу и интонациям леди Бекенхем.
Все засмеялись.
– А уместно ли смеяться на похоронах? – тем же тоном спросила девочка.
– Очень даже уместно, – заверила ее Барти. – Иногда это лучший способ помянуть умершего. Лорд Бекенхем был бы доволен. Ему бы не понравилось, если бы на его похоронах стоял плач. «Ну что расхныкались? – спросил бы он. – Терпеть не могу хнычущих женщин».
– С единственным исключением: очень красивым женщинам это позволяется, – сказала Иззи и снова засмеялась.
* * *
Тучи на семейном горизонте начали сгущаться после чая.
Все сидели за большим обеденным столом, довольно неуклюже делая вид, будто ничего не случилось и они собрались здесь совсем по иному поводу. Уставшая от событий дня и от необходимости постоянно держать себя в руках, леди Бекенхем попросила ее извинить, поскольку ей нужно сходить в конюшню.
– Мама, ну почему тебе обязательно нужно идти самой? – удивился Джеймс. – Миллер сходит и сделает все, что ты ему скажешь.
– Джеймс, маме хочется пойти в конюшню. – Селия произнесла это таким ледяным тоном, что все Литтоны невольно поежились.
Джеймс даже не заметил нарочитой холодности в голосе сестры.
– Но, Селия…
– Джеймс, – снова произнесла она, и он больше не стал пререкаться.
В столовой стало тихо.
– А нам пора возвращаться, – сказал Джей. – К утру мне крайне желательно быть в своей части.
– Где вы сейчас размещаетесь? – спросила Венеция.
– В Шотландии, – ответил он, не называя более точного места. – Упражняемся. Ты же знаешь.
– По-прежнему летаешь на планерах?
– Ага.
– Мне тоже надо двигаться, – заявил Бой, явно благодарный за возможность красиво уйти. – Быть может, мы объединимся?
– Джей, а меня сумеете подбросить? – спросила Барти. – Или у вас мало места?
– Для маленькой храброй Барти оно всегда найдется. Правда, Гордон?
– Конечно. Барти так сильно похудела, что много места не займет. Надеюсь, Барти, ты не забываешь поесть?
– Конечно не забываю.
– Я же понимаю, ты на передовой. Для такой девушки, как ты, это совершенно иной мир.
– Я… я не единственная, кто попал в совершенно иной мир, – ответила Барти.
Она чувствовала, что говорит глупости, но ей очень хотелось отвлечь внимание от своей персоны.
– Конечно. У нас еще есть храбрая Виктория. Замечательная девушка. Но сегодня ты единственная воительница среди нас, потому я так и сказал. Смелая и умелая. Так, кажется, у вас говорят?
Разговор был вполне нормальным и доброжелательным, но внутри Адели что-то надломилось. Чертова Барти! Ее и здесь хвалят. Ах, умница, пошла в армию и показывает там чудеса храбрости. Напряжение дня, острота потери деда, которого она очень любила, – все это разбередило рану другого ее горя. Адель уже не волновало, как и что она говорит.
– Барти у нас просто совершенство. Разве не так, Барти? Побеждает в войне легко и играючи. Мы не перестаем восхищаться ею.
– Адель, – одернул ее Себастьян, но Адель было не остановить.
– Да, Барти, все забываю спросить: как там Джон в Италии? С ним все в порядке? Должно быть, ты ужасно по нему скучаешь?
Лицо Барти стало совсем белым. Глаза со страхом смотрели на Адель.
– Да, скучаю. Конечно, – ответила она.
– Наверное, от него давно не было писем. Это ужасно, когда ничего не знаешь о дорогих тебе людях. Мне это знакомо по собственному опыту. Кстати, чтобы его получить, необязательно находиться на передовой.
– Разумеется, – сказала Барти, боясь лишним словом спровоцировать новый поток плохо скрываемых издевательств.
– Так уж мы устроены, что постоянно представляем себе самое худшее. А еще одиночество. Жуткое одиночество день за днем. Тебе ведь это знакомо? Правда, у тебя хотя бы есть боевые подруги. У меня нет никого.
– Должно быть, это… трудно.
– Что ты? Совсем не трудно. Просто одиноко.
– Да.
– Или, может, ты нашла кого-нибудь, кто сумеет взбодрить тебя и поднять настроение?
– Делл! – Венеция попыталась остановить сестру. – Делл, почему мы должны…
– Потому что у меня нет никого! – выкрикнула Адель. – Совсем никого. И я никого не ищу. Не собираюсь искать, пока у меня остается надежда, что Люк жив. Это ужасно, чудовищно, когда некоторые женщины предают своих мужей или женихов. А ты, Барти, что думаешь о таких женщинах?
– Адель, давай прекратим этот разговор, – предложила Барти. – Ты выбрала не лучшее место, не говоря уже о времени.
– А где тебе угодно беседовать? В каком-нибудь тихом, укромном уголке? С глазу на глаз, чтобы нас больше никто не слышал и ничего бы не узнал? Ты этого хочешь?
– Адель, – попробовал вмешаться Бой. – Адель, дорогая…
– Что «Адель, дорогая»? Ты хотел сказать, заткнись и не огорчай Барти? Да? Пусть никто не знает, что она вовсе не такой идеал, как мы все думали?
– Адель! – одернула ее Селия. Таким тоном она говорила с близняшками, когда тем было втрое меньше, чем сейчас. – Прекрати немедленно! Просто недопустимо столь отвратительно себя вести в такой день. Я совершенно не представляю, о чем ты говоришь, но…
