– Я очень ясно представляю себе эту перспективу, – сухо произнесла леди Бекенхем, – и меня она повергает в тихий ужас. Боже мой, до чего же тупа и скучна эта Сара. В сравнении с ней Хелена – интересная собеседница. Пока что я оставлю за собой несколько комнат. А затем, если жить с ними станет совсем невмоготу, переберусь на ферму. Займусь вплотную фермой. Джеймсу коттедж вряд ли понадобится. А я могла бы там прекрасно жить.
Селии тоже нравился коттедж, выстроенный в викторианском стиле. Однако для одной дом был достаточно велик. Подумав об этом, Селия с тревогой посмотрела на мать:
– Мама, ты не сможешь жить там одна. А ты еще собираешься и фермой управлять.
– А почему бы нет, черт побери? Ты же знаешь, я еще не впала в старческий маразм. И конюшня там мне очень нравится. В чем-то она даже лучше нашей.
– Скажи честно, сколько тебе лет? – с любопытством спросила Селия.
– Вообще-то, тебя это не касается. Но… под девяносто. Фактически я не так далека от этой цифры. О боже… – Леди Бекенхем полезла в карман своего старинного пальто, достала носовой платок и шумно высморкалась. – Я буду скучать по нему, – призналась она. – Тебе даже не представить. Возможно, мне не особо захочется долго коптить небо.
– Наверняка ты еще проживешь лет десять, – сказала Селия.
Они дошли до границы леса, который правильнее было бы называть парком. Ограда и ворота сохранились, но разница между полями и парком во многом исчезла. Часть деревьев пришлось срубить, чтобы распахать землю и засеять ее пшеницей и ячменем. Но в свете весеннего вечера все это выглядело очень красиво. Громадная полоса земли, казалось, уходила к горизонту и достигала небес. Часть небосклона была серой. Оттуда на Эшингем надвигался дождь. Но сквозь тучи пробивались красные и золотистые стрелы солнца. Леди Бекенхем запрокинула голову и принюхалась, словно старая боевая лошадь.
– Как великолепно пахнет, – сказала она. – Весенняя земля. Какой сладостный аромат. Я очень люблю эти места. Рада, что он привез меня сюда, хотя когда-то я была другого мнения. – Она снова вытерла нос и вдруг сказала: – Нет, ты посмотри!
– Куда? – спросила Селия.
Ее удивило, что от нахлынувшей на мать сентиментальности не осталось и следа.
– Туда посмотри.
– И что там?
По нижнему лугу шли Иззи и Кит, увлеченные разговором. Иззи держала его за руку, ведя по самому берегу ручья.
– Я собиралась с тобой поговорить об этом. Они просто неразлучны. У меня это вызывает беспокойство.
– Мама, ну что ты выдумываешь? Иззи еще ребенок.
– Ей уже четырнадцать. Она быстро взрослеет. Если ты понимаешь, чем это может кончиться, то будешь повнимательнее следить ними.
– Ну хорошо, послежу, – пообещала Селия.
Сказано это было почти в шутку, но Селия вдруг почувствовала, как ледяное дыхание окутало ее сердце.
– Это чертовски несправедливо. Мерзопакостно. И вообще, почти невыносимо.
– Джайлз. – Хелена беспомощно глядела на него. – Джайлз, постарайся…
– Только не начинай снова.
– Чего не начинать?
– Попыток поднять мне настроение. Мне от этого еще хуже. Бой, Джей, даже Барти – все они в действующей армии. А я? Храбрый лейтенант, награжденный Военным крестом, отправлен…
– В казарму? – Хелена не смогла удержаться от улыбки.
– Хелена, здесь нет ничего смешного, – сердито глядя на нее, сказал Джайлз.
– Знаю. Прости. Ради бога, прости. Но тебя же определили в военное министерство. У тебя есть работа.
– О да. Крайне важная и ответственная работа. Клерк в военной форме. Хелена, я же не калека. Я здоров. Совершенно здоров. И вполне способен вести солдат в бой.
– Джайлз, это не совсем так.
– Нет, это так. Впрочем, чего тебе объяснять? Ты все равно не поймешь моего состояния… Ладно, я пошел.
– Будь осторожен. Уже почти стемнело. Мало ли вдруг налет начнется?
– Вот и хорошо. Надеюсь, одна из бомб меня найдет.
Джайлз ушел. Хелена смотрела ему вслед. Она хорошо понимала его чувства. Во всяком случае, ей так казалось. Что должен испытывать человек, показавший себя храбрым солдатом, когда ему вежливо дают понять: вторжение во Францию – эта величайшая операция нынешней войны – обойдется без него? Для Джайлза это было ударом ниже пояса. Война и армия сделали его другим человеком: независимым, умеющим принимать решения. Он пережил мгновения славы. И теперь, в этот исторический момент, затмевавший все прежние сражения, в которых участвовал Джайлз, безжалостная судьба поставила перед ним заслон. Это было очень жестоко. Жестоко и несправедливо. Но это не было произволом штабных чиновников. Ранение в ногу не сделало его калекой, однако заметно ограничило его возможности. Конечно, с его упорством и силой воли он мог бы часами заниматься гимнастикой, тренируя ногу. И все же рана наложила свои ограничения. Джайлз больше не мог бегать, во всяком случае, не мог бегать быстро. Его бег напоминал торопливую ходьбу. Он не столько наступал на раненую ногу, сколько волочил ее. Естественно, ни о каком участии в боевых действиях не могло быть и речи.
– Поймите, дружище, вы стали бы дополнительным бременем и для солдат, и для офицеров, – без обиняков сказал ему командир. – Знаю, какие чувства вызывают у вас мои слова. Но я обязан в первую очередь думать о боеспособности роты. Еще раз простите. Мы обязательно вам что-нибудь подыщем.
– Что-нибудь! – бушевал Джайлз, когда вечером Хелена приехала его навестить. – Их великодушное «что-нибудь»! Никчемная канцелярская должность в Уайтхолле – это все, на что они способны.
За этой вспышкой ярости последовали другие. Основной мишенью его выплесков была Хелена и ближайшие родственники.
* * *
– Ну вот и все.
– Да. Боюсь, что так.
Она старалась держаться и даже сумела улыбнуться:
– Пожалуйста, береги себя.
– Буду.
– Это может быть невероятно опасно.
– Чепуха! Ты же говоришь это Везунчику Литтону. Лучше поцелуй меня и побереги себя, Виктория Галифакс. Вскоре ты станешь Викторией Литтон. Привыкай. Это будет сразу после того, как мы хорошенько врежем немцам.
– Я привыкну.
– Лондон опять стал рискованным местом. Прошу тебя не забывать об этом.
– Мне просто не дадут об этом забыть.
Речь шла о возобновившихся бомбардировках Лондона. Они не были столь ожесточенными, как воздушный блицкриг 1940 года, но разрушений хватало. Начиная с января сирены выли едва ли не каждый вечер, и люди вновь торопились укрыться в бомбоубежищах и на станциях метро. Всем желающим найти жилье за пределами Лондона предлагали бесплатные железнодорожные билеты. И вновь немецкие бомбы превращали улицы в груду развалин. Серьезно пострадали здания тюрем Уормвуд-Скрабс и Уэндсворт. Кавалерийский парадный плац перед Уайтхоллом был испещрен воронками. Даже в резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, были выбиты стекла. Но самой крупной утратой для Литтонов и всего читающего мира стал февральский налет на Лондонскую библиотеку, уничтоживший двадцать тысяч книг.
* * *
Джей отправлялся в Шотландию, где его ожидал курс усиленной подготовки. Десантники были частью крупномасштабной воздушной операции, подробностей которых ни Джей, ни его сослуживцы не знали. Он по-прежнему командовал взводом в звании лейтенанта, хотя командование подало документы на присвоение ему звания капитана.
В поезде только и было разговоров о предстоящей операции. Все строили домыслы, называя возможные даты начала: на следующей неделе, через месяц, в мае, в июне…
Но точных сроков не знал никто. Даже Эйзенхауэр – главнокомандующий операцией «Оверлорд» (так ее назвали) – и его ближайшее окружение. Этого ни знали ни Маунтбеттен, ни даже Черчилль.
Однако страна готовилась к ее началу, и каждый стремился внести посильный вклад в общее дело.
* * *
– Я устроилась работать на военный завод в Слау, – сказала Адель, позвонив леди Бекенхем. – Чувствую, я тоже должна внести свой вклад в общее дело, а не щелкать эти дурацкие фотографии.
– Вполне разделяю твое мнение. Уверена, тебя с радостью возьмут.
– Конечно, если дети выдержат разлуку со мной…
– О детях не беспокойся. Им победа нужнее, чем взрослым.
* * *
Адель не думала, что ей понравится работа на заводе. Она даже жалела, что не устроилась сюда раньше. Теперь она сидела в громадном здании, окруженная сотнями других женщин. Атмосфера общего труда с его ритмом и пульсирующей энергией действовала на нее очень благотворно. Они делали гильзы для снарядов. Адели нравилось все, кроме ужасающего шума. За ним не было слышно музыки, льющейся из громкоговорителей, – благая затея заводской администрации. «И как они тут только не оглохнут?» – думала Адель.
Ее охотно взяли. Военные заводы работали в три смены. Потом она узнала, что за несколько месяцев лихорадочной подготовки к операции «Оверлорд» было изготовлено тринадцать тысяч самолетов, семнадцать тысяч танков и миллионы бомб и снарядов. Сидя среди гула и грохота станков, Адель вспоминала свое бегство из Франции. Как и тогда, она ощущала себя частью чего-то огромного и непредсказуемого. Но если в те дни основным чувством был страх, сейчас она ощущала радость от своей причастности к общему делу – очень важному и крайне необходимому.
