Никто не знал, в какой день начнется операция. Причина была не в военной тайне, а в состоянии погоды. Для переправы через Ла-Манш требовались определенные погодные условия. Военные метеорологи каждый час отправляли Эйзенхауэру сводки погоды. Чтобы задействовать всю колоссальную военную машину вторжения, нужно было точно знать, что в течение ближайшего дня погода не подведет. Но такой уверенности не было. Погода начала июня соответствовала многолетним данным. Область низкого давления принесла с собой дождь и сильный ветер. За первым циклоном буквально по пятам следовал второй.
Положение казалось безнадежным. Люди ждали: на кораблях и в палатках. Тягостное молчание лишь усугубляло их страх. Они читали, курили, писали письма женам и любимым. Постепенно у них стали возникать мысли, что вторжение не состоится. Даже верховное командование начало опасаться, что блестяще подготовленную операцию придется отменить.
И тогда произошло чудо. Погода изменилась. Точнее, начала меняться. Первые признаки появились в концу понедельника, 5 июня. Но решение о дне вторжения было принято еще утром на основании прогнозов метеорологов, обещавших благоприятные погодные условия в течение всего вторника.
Садясь в машину, Эйзенхауэр сказал водителю:
– День Д [86] начинается. Теперь нас ничто не остановит.
И операция «Оверлорд» началась.
* * *
Джей Литтон входил в состав отряда Воздушно-десантных войск под командованием майора Джона Хауэрда. Вечером 5 июня он одним из первых покинул Дорсет. Целью десантников была атака на жизненно важный мост через канал вблизи Кана. Впоследствии этот мост вошел в историю под названием моста Пегас. Захват и удержание моста являлись крайне важным звеном во всей цепи высадки и перемещения войск союзников в День Д, поскольку это открывало доступ к объездной дороге, позволяющей снабжать боеприпасами, топливом и продовольствием береговой плацдарм. В момент вылета небо было густо затянуто облаками, да и сам полет проходил в крайне сложных и опасных условиях. Бомбардировщики «галифакс», буксирующие планеры, летели на 300 футов впереди, на высоте 6000 футов, обманывая немецкие радары. Все это должно было выглядеть как обычный ночной налет на Кан. От десантников требовались максимальная сосредоточенность и максимальное проявление всех своих боевых навыков. Точность приземления стояла на первом месте. Перебор высоты – и они разобьются о дорожное ограждение. Недобор был чреват приземлением перед носом охраны моста. К тому же требовалось миновать полосу высоких, до пятидесяти футов, деревьев. Последние три дня Джей и его команда тщательно изучали местность приземления на масштабной модели. Джей летел на первом планере. Он был целиком сосредоточен на предстоящем задании и ждал, когда летчик отцепит трос и его планер начнет снижаться с высоты 8000 футов. Джей не ощущал ни страха, ни волнения. Он вообще ничего не чувствовал, кроме предельной концентрации. За три мили до французского побережья летчик отцепил трос. Угол спуска был ужасающе крутым. Десантники проявили изумительную точность. Их парашютные тормоза были почти бесшумными. Единственным препятствием оказалось стадо коров, чей жвачный сон нарушили десантники. К чести коров, они довольно тихо убрались подальше.
Из трех диверсионных групп только группа Джея приземлилась в нужном месте, но дерзость и натиск их атаки компенсировали малочисленность бойцов. Они приземлились в 12:16, и уже через десять минут мост был в их руках. Захват моста стал первой победой Дня Д, и хотя впоследствии немцы предпринимали отчаянные попытки отбить мост, союзники сумели его удержать.
Когда потом Джей описывал Виктории те дни, он сказал, что у Хауэрда было оружие, о котором тот не подозревал. Кроме потрясающих боевых качеств самого майора и его мужественных бойцов, в его арсенале находился Везунчик Литтон.
* * *
В тот момент Джей еще не знал масштабов потерь. Из каждых десяти десантников гибли шесть-семь человек. К счастью, Гордон Робинсон этого тоже не знал, но догадывался о чудовищной опасности, которой подвергались эти отчаянные ребята. 6 июня он весь день сидел и слушал по радио сводки новостей. Гордон не имел представления, где сейчас Джей и жив ли, и впервые благодарил судьбу, что рядом с ним нет ММ.
* * *
О том страшном дне Бой рассказал Венеции не так уж много. Самые жуткие и ужасающие эпизоды он похоронил внутри себя, добавив их к воспоминаниям о войне в пустыне.
Он уцелел во время переправы через Ла-Манш. Море еще штормило, и их небольшой катер подбрасывало на волнах. Он справился с приступами морской болезни, которые в момент высадки показались ему пустяковыми. Судно, шедшее перед ними, подорвалось на подводной мине. Но его отряд сумел высадиться и начал продвижение вглубь. В тот день, потеряв многих боевых товарищей, им удалось продвинуться на три мили. Впоследствии Бой говорил с американцами, высадка которых напоминала кромешный ад. Он узнал, что в районе «Омаха-бич» [87] весь отрезок побережья был густо усеян телами убитых. Из ста тридцати тысяч высадившихся в тот день на берегу полегло девять.
Но судьба уберегла Боя. Он видел, с какой радостью и благодарностью встречали их французы, когда войска союзников продвигались вглубь континента. Жутко было смотреть на следы бойни в мирных французских городках и деревушках: почерневшие стены домов, выжженные цветочные клумбы.
Однако не все встречали их радостно, и об этом он рассказал Венеции, поскольку увиденное не давало ему покоя. Бой видел хорошеньких французских девушек, рыдавших и даже падавших в обморок, когда их немецких любовников союзники брали в плен. Он помнил, с какой ненавистью смотрели эти молодые француженки на англичан, разрушивших их счастье. Он признавался Венеции, что эти сцены нагляднее, чем что-либо, убедили его в абсолютной глупости и бессмысленности войны.
* * *
Через три дня после начала вторжения тон сводок сменился с мрачного на оптимистический. Позавтракав, уставшая Барти выходила из столовой, когда ей передали, что ее вызывают к командиру.
– Сержант Миллер, тебя кто-то хочет видеть.
Она мгновенно поняла кто, но не поверила. Такое просто невозможно. Это не под силу даже Лоренсу.
Но это был Лоренс.
Он пустил вход все свое искусство манипуляции, включая чин, обаяние и откровенный обман. Лоренсу удалось не только добраться до той части, где служила Барти, но и, что самое удивительное, добиться для нее краткосрочного увольнения.
– Я отпускаю вас, сержант, но только до восемнадцати ноль-ноль.
* * *
– Как тебе это удалось? – плача и смеясь, спрашивала Барти, когда они вышли от командира. – Как ты вообще сумел сюда добраться?
– Видишь ли, даже в американской армии полковник пользуется определенным влиянием.
– Но ведь ты даже не настоящий полковник.
– Не надо так громко. Здесь об этом никто не знает. К тому же я им сказал, что ты моя жена.
– Лоренс, – тяжело выдохнула она. – Лоренс, как ты мог…
– Еще я сказал, что у меня есть для тебя неприятные новости, о которых я хочу сообщить тебе лично.
– Лоренс, а вот это уже совсем скверно. Нельзя врать о подобных вещах, когда вокруг и так…
– Я не соврал, – едва слышно ответил он. – Как принято у вас говорить, боюсь, новости действительно неприятные. Разумеется, письмо было адресовано тебе. Но я сразу понял, что́ может находиться внутри, и потому вскрыл конверт.
Рассерженная и шокированная его бесцеремонностью, Барти не без страха взяла у него конверт. Это был армейский конверт. Оттуда выпало ее письмо к Джону и письмо его командира, с прискорбием сообщавшего о гибели Джона Маннингса. Значит, ее письмо пришло, когда Джона уже не было в живых.
* * *
– Даже не знаю, почему мне так грустно, – сказал Лоренс, обнимая плачущую Барти. – Но мне действительно очень грустно. Я грущу и за тебя, и вместе с тобой.
– Когда гибнут люди, всегда грустно.
– Казалось, я должен бы сейчас испытывать совсем другие чувства. Не получается. Мне его жаль.
– Спасибо, Лоренс. Ужасная новость. Меня утешает, что он хотя бы не…
– Да, он так и не узнал.
* * *
Они добрались до городка Плейден и остановились в местной гостинице. Барти до сих пор недоумевала, как Лоренсу удалось обойти все строгости нынешнего времени.
– Я поехал поездом, но сойти в Рае мне не разрешили. Я сошел на следующей станции и вернулся пешком. Подумаешь, несколько миль. Я их даже не заметил.
– Лоренс, спасибо тебе за этот приезд.
– Не будем отвлекаться, – сказал он, и на его лице впервые за все это время появилась улыбка. – Эта была не единственная причина моего приезда. Просто одно совпало с другим. У меня есть и другие новости.
– Какие?
– Завтра я уезжаю.
– Во Францию?
– Да. Похоже, у них нашлась там для меня работа.
Барти была слишком усталой и шокированной, чтобы испытывать сейчас какие-то чувства. Она просто посмотрела на Лоренса, а потом коснулась рукой его лица.
