Они — это Сапожников и Фролов.
Андреюшку сослали в Сибирь, и он на дороге принял «большое оскопление», а из Сибири с торжеством возвратился снова в Петербург.
Народный эпос, — говорит г. Безсонов, — овладевший лицом и жизнью Каина, овладел и всем, что к нему привязалось. Народ жадно слушал и читал жизнеописание Ваньки Каина, пел о нем песни, рассказывал чудеса о его подвигах и окончательно обессмертил его, поставив рядом с Гришкою Отрепьевым, Маришкою — безбожницей, Стенькою Разиным и Ивашкою Мазепою. Равным образом известная часть народа жадно слушала и читала жизнеописание Андреюшки, или его «Страды», — произведение, современное с жизнеописанием Каина и притом совершенно народное, с тою же игрою слов, как у Каина, с теми же остротами и пословицами, со вставками стихов и пр. Мало того, и Андреюшку и Каина народное творчество поместило рядом в своем историческом эпосе. Вот по народной поэзии эти эпические богатыри[12]
Бес проклятый дело нам затеял:
Мысль картежну в сердца наши всеял;
Ту распространяйте, руки простирайте,
С радостным плеском кричите реет![13]
Дверь в трактирах Бахус отворяет,
Полны чаши пуншем наливает:
Тем дается радость, льется в уста сладость;
Дайте нам карты, здесь олухи есть!
Стенька Разин, Сенной Гаврюшка,
Ванька Каин и Лжехрист Андрюшка;
Хотя дела их славны и коль ни удачны,
Прах против наших картежных дел…
Итак, по справедливому замечанию г. Безсонова, столкновение с расколом и особенно со скопчеством, богатым средствами мщения, и столкнуло Каина в пропасть: тут он затрагивал уже не воров только и не мошенников, не одних удалых добрых молодцев и не голь кабацкую, а «граждан», богатых и приличных по всей видимости. Те, которых он не успел захватить, — а таких было больше, чем захваченных, и они были сильнее пострадавших, — не могли простить ему и повели верный подкоп под самого Каина, потому что раскольники, как это доказала история, всегда находили средства добираться до самых затаенных и самых сильных пружин государственного механизма. Раскольники, конечно, сделали то, что сначала раскольническая комиссия, за нею сыскной приказ и тайная канцелярия, а наконец, и полиция с воинскими командами, т. е. все представители государственной власти, постепенно переходили от недоверия к Каину к ожесточению против него, а потом к преследованию. Тут, конечно, припоминались и страшные пожары, истребившие тысячи домов в Москве, припоминались и поджигатели, бывшие друзья Каина.
И вот в сознании легко поддающихся масс «Каин» превращается в «окаянного», в проклятого, в анафематствованного. Припоминается и то, что Каин был «страстен до женщин». Полицейский подьячий Будаев доносит на него, что он увез его жену.
Таким образом, к последнему решению судьбы Каина сходятся все женщины, или любившие его или пострадавшие от него, из них первые — естественные соперницы между собою, потому что любили одного мужчину, и следовательно — оскорбленные мстительницы; последние — мстительницы ad hoc et propter hoc. Все это сваливается на умную голову Каина.
XVII
Присылка в Москву генерал — полицеймейстера Татищева. — Арестование Каина и донесение об этом императрице Елизавете Петровне. — Показания Каина на своих соучастников и покровителей — московских чиновных людей: на графа Шереметева, Воейкова, Щербинина, Сытина, Непенина, Аверкиева и других.
К довершению всех зол из Петербурга присылается в Москву новый генерал — полицеймейстер Татищев. Кто знает, не проведена ли была и сюда тонкая нить мщения скопцов? Полагают, что Федор Тарасов Зевакин, у которого Каин увез дочь, был брат того Тарасова, который ездил за «пророком» Андреюшкой в Сибирь, чтобы освободить его.
Как бы то ни было, но едва Татищев явился в Москву, как тотчас же приказал арестовать Каина по делу о похищении дочери Тарасова и тотчас же донес об этом самой императрице.
Арестованный Каин, все еще не потерявший веры в свою силу, на первом допросе отвечает всякий вздор, думая отделаться по-прежнему. Но Татищев приказывает посадить его в погреб, кормить очень мало и никого к нему не допускать.
В первый раз в жизни Каин не выносит такой муки, особенно когда Татищев приказал подать «кошек». Он кричит ужасное: «Слово и дело!»
Это было 1 февраля 1749 г.
На этом дне Каин кончает свой рассказ о своей богатой впечатлениями жизни. Он оканчивает этот рассказ так же шуточно, как и начал его. Он говорит, что после того, как он сказал «слово и дело», его отослали в тайную канцелярию, «где посмирнее говорят, в которой учиненные мною после своего раскаяния вышеописанные непорядки в бытность сыщиком графу Александру Ивановичу Шувалову показал, отчего произведена была комиссия; а по окончании оной, отправлен я в Рогервик, или Балтийский порт, т. е.:
На холодные воды,
От Москвы за семь верст с походом,
где и ныне нахожусь».
Значит, он рассказывает о событиях своей жизни сам, в Рогервике, словно Наполеон I на острове Св. Елены.
Но Каин умалчивает о многом горьком в своей жизни, особенно о том ее периоде, когда он уже потерял все свое обаяние и сидел в тюрьме. Об этом горьком досказывают за него архивные дела.
Вот что говорят эти дела, извлеченные г. Есиповым из исторической могилы — архива.
Едва произнесено было «слово и дело», как Каина тотчас же отправляют в контору тайной канцелярии. Там его допрашивают. Каин объявляет, что «слова и дела» за ним никакого нет, что он закричал его из страха умереть от изнурения в сыром и холодном погребе, в который его посадил Татищев. Тогда канцелярия, по принятому порядку, определяет: «За ложное сказывание» слова и дела «Каина бить нещадно плетьми; по учинении наказания для следования и решения в показанных на него из полицеймейстерской канцелярии воровствах отослать опять туда же».
И вот Каин опять в ненавистных руках Татищева. Татищев снова сажает его под строгий караул. Со всех сторон к Татищеву идут доносы на Каина…
Выхода больше нет — спасения ждать неоткуда: надо было дать последний ответ на всю свою так рано погубленную жизнь. Каину было всего тридцать лет.
Он обещает Татищеву рассказать всю истину. Ему дают немного отдохнуть и полечиться после плетей в тайной канцелярии.
Но вот 24 февраля Каин является к допросу.
Словно Лепорелло развертывает перед Дон-Жуаном бесконечный свиток его любовных похождений, так Каин развертывает такой же бесконечный свиток своих воровских похождений перед Татищевым. Он не щадит никого — ни полиции, ни сыскного приказа, ни раскольничьей комиссии; мелкие, громкие и даже очень громкие имена пестрят на длинном списке участников Каина в его темных похождениях; в числе взяточников стоят советник Воейков, сенатский прокурор Щербинин и граф Сергей Алексеевич Шереметев. Татищев считает необходимым донести об этом императрице Елизавете Петровне и между прочим поясняет со слов Каина, что «он то все чинил в надежде на имеющихся в сыскном приказе судей и секретарей и протоколиста, которых он за то, чтоб его остерегали, даровал и многократно в домах у них бывал, и, как между приятелей обыкновенно, пивал у них чай и с некоторыми и в карты игрывал»; что, по показанию Каина, «сколько возможность допустила, собрано товарищей его и прочих касающихся до того следствия сорок один человек, которых должно расспрашивать, а других сообщников же его и которые о воровствах его ведали, а не доносили, собирать и ими следовать, чего главной полиции за врученными полицейской должности делами по множеству объявленного им, Каином, с товарищами его воровства производить невозможно, ибо и ныне уже в настоящих полицейских делах учинилась немалая остановка»; но что при этом «сыскному приказу об нем, Каине, и о сообщниках его следовать за вышепоказанным ясным подозрением не только невозможно, но и весьма опасно, чтоб большему воровству и разбоям ему, Каину, с его сообщниками попущения не учинилось».
Ясно, что вся московская администрация заподозрена в сообщничестве с Каином, он всех опутал одной петлей, всю Москву, начиная от крупных и мелких властей и кончая голью кабацкою, как бы заставил признать его своим атаманом. Все это так и сквозит в донесении Татищева Елизавете Петровне.
Чтобы вынуть Москву из этой петли, Татищев предлагает императрице: «По всеподданнейшему моему мнению, наискорее бы его, Каиново, и его сообщников воровство исследовано и пресечено быть могло, ежели бы ваше императорское величество изволили указать особливую для того комиссию учинить, понеже в повинной его, вора и разбойника Каина, сверх того их воровства показано взятков на посланного от сенатской конторы по требованию его, Каина, для осмотру на стругах воров и подозрительных людей, ярославского пехотного полка прапорщика графа Сергея Алексеева сына Шереметева, також сенатской конторы на прокурора Щербинина и на присутствующего в московской полиции советника Воейкова, секретарей и приказных служителей и раскольничьей комиссии на секретаря.»
