— Папа римский, — перебил хитрый Фридрих, — прослышав о твоем добром сердце, желает тебе добра, хочет помочь тебе против козней братьев твоих. Помни, что кроме Ярослава есть и Мстислав. Благодари тестя за помощь, а попусту не обижайся на него. Неужели тебе не было бы приятно, если бы тесть твой стал королем? Выпьем за то, чтобы между тобой и тестем твоим всегда была тесная дружба, и если вы будете в дружбе и союзе, никто не одолеет и не победит вас.
Болеслав, упрекавший себя в душе за то, что выдал совершенно напрасно свою сокровенную надежду, поспешил чокнуться со Святополком и обнять его, а затем, чтобы Святополк не вернулся к разговору о королевском титуле, поспешно заговорил:
— Медлить нечего. Надо лишь узнать, не оставил ли Ярослав в соседних лесах в засаде своих воинов. Ты говоришь, Петух, что нет? Все-таки надо подвергнуть пыткам пленных: не знают ли они чего-нибудь об этом? А послана ли погоня за Ярославом? Калина, ты послал?
— Нет, ты не приказывал.
— Не приказывал?! А ты не мог сам догадаться? Калина, твой это промах, помни, — зловеще проговорил Болеслав.
— Виноват, княже!
— Виноват… Ну, потом поговорим… Немедленно послать погоню вслед князю да выбрать лучших лошадей. Я иду к себе отдыхать и вам всем советую. Отдохнем, а завтра в Киев. Медлить нечего! А ты, Калина, зайди ко мне…
Старец Григорий, несмотря на свои годы, — а их много было за плечами у старца, — лихо скакал на добром коне, исполняя волю своего князя. В такт быстрому топоту коня думы и воспоминания друг за другом мелькали в седой голове гусельщика. Помнит он себя еще молодым богатырем, помнит поход Игоря на Царьград[9], помнит святую Ольгу — мудрую правительницу, мать Святослава, бабку Владимира Святого. В детстве он слышал от отца рассказ об Олеге, прибившем свой щит к вратам Царьграда[10]. В удалых походах за Дунай Святослава бесстрашного он сам участвовал молодым богатырем.
Широк Дунай-река, у которого с незапамятных времен жили славяне! Какое-то особое чувство испытывал Григорий, да и все шедшие со Святославом, когда они переплывали на плотах и ладьях широкий синий Дунай, эту праматерь славянских рек, на берегах которой впервые стали помнить себя славяне.
Овладев тогдашней столицей Болгарии, Переяславцем, Святослав хотел сделать этот город лишь временным центром своих владений — временным потому, что он мечтал о великом восточном государстве, в котором соединились бы все славяне, со столицей в Царьграде К Царьграду ведь стремились и все его славные предки, чуя, что Русь только тогда окрепнет, когда объединит славянство и овладеет Царьградом и Черным морем, которое с давних времен сами греки называли Русским морем. Но вступивший в то время на императорский престол в Византии император Иоанн Цимисхий, угадывая план Святослава, вступил с ним в войну.
Помнит Григорий злые сечи за Дунаем. Как ни храбро сражались русские, им пришлось все-таки уступить грекам, имевшим громадный численный перевес, но не с позором, а с почетом вышли русские из Болгарии. Грустные и усталые возвращались они, оставив в чужой земле большинство своих ратных товарищей. А когда поднимались они на ладьях по Днепру, у днепровских порогов напали на них печенеги. Нападение было неожиданным. Святослав со всегдашним своим бесстрашием бросился в ряды печенегов и был убит[11].
Немногим из сподвижников Святослава удалось тогда дойти до Киева. В числе уцелевших сподвижников бесстрашного и имевшего широкие планы Святослава был и Григорий Придя в Киев, он отправился в Берестово к Ольге Княгиня посоветовала ему идти в Новгород к князю Владимиру Потом началась борьба из-за великокняжеского стола между сыновьями Святослава. Владимир победил, и настали золотые дни на Руси. Владимир мудро правил землей, укротил разбои, строил крепости для защиты земли русской от печенегов и других инородцев. Он вернул от ляхов захваченные ими русские города и — не забывал поставленной великими предками задачи собрать под державой русской все славянские народы, укрепиться на берегах Русского моря, от которого русские оттеснялись печенегами и валахами, и овладеть Царьградом. Скоро Владимир понял, как понимала это и его мудрая бабка Ольга и умнейшие люди того времени, принимавшие по примеру великой княгини Ольги веру греческую, что без христианства и просвещения не исполнить Руси великих задач, которыми задавались его предки. Владимир принял христианство с Востока, а не с Запада, ибо на Востоке оно чище сохранилось и не было затемнено стремлениями римских пап подчинить мир своей светской власти.
Вспоминает далее Григорий бои славные при Владимире, вспоминает, как он ходил отвоевывать от ляхов Червонную Русь и покорять ятвягов литовских[12], как ходил с Владимиром под Корсунь. Но прошли годы, и силы стали изменять ему; он заменил палицу и меч богатырские гуслями звонкими, на которых любил играть с юных лет. Он не мог уже сам ратоборствовать за родную землю, но, воспевая и сказывая под гусли звончатые про родную старину, про славных предков, про бои удалые и прежние походы, будил в более молодых любовь к родной земле, отвагу, понимание целей и задач народных.
Став гусляром, Григорий бывал частым гостем у великого князя, бывал и у князя Глеба Муромского, и у Бориса, и у Ярослава Новгородского. Великий князь не раз давал ему поручения к своим сыновьям. Водил Григорий дружбу с боярами и иереями, и весь народ знал, любил и почитал его. Но не стало великого князя Владимира Красное Солнышко. Вся надежда народа после убиения Святополком Бориса и Глеба была на Ярослава, а между тем стряслась беда: Ярослав разбит. Святополк, несмотря на свои неистовства, не страшен; не страшен был бы и лях Болеслав, хотя он и смелый князь, если бы за ним не стояли папа и германский император, руководимый папою. Неужели Руси покориться Болеславу и, значит, германскому императору и папе!
Охваченный воспоминаниями и мыслями, Григорий и не заметил, что его конь выбился из сил и уже плелся шагом.
— Что-то будет? — сказал громко старик, продолжая вслух свои мысли.
Он остановил коня и лишь теперь заметил, что тот совсем обессилел.
Григорий сошел с лошади, расседлал ее и пустил на траву, а сам пошел к дереву, стоявшему посреди небольшой лужайки. Солнце уже садилось. Был тихий, не особенно жаркий июльский вечер. Старик сел под дерево, снял гусли, висевшие за спиной, и сумку, в которой были хлеб и мед.
По краю лужайки протекал ручей. Григорий пошел к воде, вымыл себе лицо и руки, перекрестился и напился из него.
«А далеко ли отсюда до села?» — подумал Григорий.
Путь лежал ему через древлянскую землю на Коростенъ. Недалеко сравнительно от Берестья, на берегу реки Стыря, было большое село, в котором Григорий надеялся получить хороших лошадей.
В ближайших поселках если бы и нашлись лошади, то плохие. Вспоминая местность, Григорий рассудил, что до села на Стыре должно быть недалеко, а потому решил недолго отдыхать здесь, а поскорей добраться до села, взять там коня и ехать дальше уж не по дороге, а стороной, так как, вероятно, по дороге будет погоня.
Григорий перекрестился и хотел отрезать себе ломоть хлеба, как вдруг услышал вблизи топот конских копыт.
«Погоня, — подумал он, — ну что ж! Скрыться времени нет, но, даст Бог… Да точно топот не со стороны Берестья…».
Григорий встал и вышел на дорогу. Он увидел трех богатырей в кольчугах и шлемах, ехавших со стороны Киева. В одном из них он узнал Усмошвеца, в другом — Семена, а третий был молодой, неизвестный ему человек.
— Бог в помощь! — крикнул Усмошвец.
— Здравствуй, Григорий, — громко сказал второй.
— Бог в помощь! — ответил Григорий. — Но опоздали вы, люди ратные. Стряслась беда великая… Ярослав разбит, и вся дружина его, и воины его, а Скала убит!
— Да в уме ли ты, старче? — сказал Семен.
— Уж если Григорий говорит, — перебил Усмошвец, — значит, верно.
— Но как же это сталось?
Григорий все рассказал как было и заключил свой рассказ словами:
— И повелел мне великий князь ехать в Киев и Берестово предупредить людей о том, что сталось, предупредить Предславу.
Семен и Николай (так звали молодого) несколько раз перебивали рассказ Григория, а когда он кончил, Семен крикнул:
— А и волчья же сыть, травяной мешок — Болеслав! Да мечом я его…
— А я палицей, — добавил Николай.
— Ни мечом, ни палицей вы, хоть и богатыри, ничего с ним не сделаете. А в единоборство с вами не пойдет он…
— Верно, — сказал Усмошвец.
— Надо ехать в Киев, сказать народу, что и как, — наставительно произнес Григорий.
— Да там, поди, одни старики да бабы остались, — вставил Николай.
