— Да, пожалуй, хватит, — сказал Хагивара.
Он вылез из кадки, обтерся и надел купальный халат.
— Хорошо-то как стало, — пробормотал он. Не будучи богом, не знал он, что купальный халат этот станет вскоре его саваном, а это купание было омовением мертвого тела. Чувствовал он себя прекрасно, позакрывал все двери и, забравшись за полог от комаров, снова принялся прилежно читать сутры «Убодарани».
Томодзо же с супругой, заполучив вещь, подобной которой они никогда не имели, возликовали и вернулись домой.
— Какая красивая штука! — сказала О-Минэ. — И дорогая, верно…
— Нам-то, конечно, не понять, — сказал Томодзо. — Но талисман этот могучий, если из-за него привидения в дом попасть не могут.
— Везет нам…
— Постой, однако, — встревожился Томодзо. — Ведь и к нам привидения, значит, войти не смогут из-за этого талисмана, когда принесут деньги! Как же быть?
— Выйдешь к ним и поговоришь с ними на улице…
— Дура, да я же помру со страха!
— Тогда отдай кому-нибудь на сохранение.
— Нельзя, у Томодзо таких вещей быть не может, это всякий знает. Начнут спрашивать, откуда это у меня, откроется, что я украл, вот мы и пропали… В заклад снести нельзя, дома оставить тоже нельзя. Привидения заберутся к господину Хагиваре через окошечко, с которого я сдеру ярлык, а затем заедят или как-либо по-иному расправятся с ним. Когда власти узнают об этом, начнется следствие. Сразу увидят, что талисмана на теле нет. Кто украл? Заподозрят скорее всего Хакуодо и меня. Хакуодо знают как честного старика, поэтому подозрение падет на меня. Обыщут наш дом, найдут талисман, что тогда? Вот что я сделаю. Положу талисман в коробку из-под пастилы и зарою на огороде, место замечу бамбуковой палкой, тогда все будет в порядке, пусть обыскивают. Потом мы на время скроемся, а через полгода или год, когда все успокоится, вернемся и откопаем. И все будет шито-крыто…
— Правильно, — сказала О-Минэ. — Только гляди, закапывай поглубже…
Не теряя времени, Томодзо уложил талисман в старую коробку из-под пастилы, вынес в огород и глубоко закопал. Сверху он воткнул для приметы бамбуковую палку и возвратился домой. Супруги заранее отпраздновали это событие, проведя остаток дня за водкой и болтовней. Когда стало смеркаться, О-Минэ опять забралась в шкаф, а Томодзо все сидел и ждал, подкрепляясь водкой. Но вот колокол у Синобуоки пробил четвертую стражу, и мир погрузился в тишину, словно и воды застыли, и травы заснули. Еле слышно и уныло запели сверчки на стенах, и тогда снова со стороны источника явственно донесся зловещий стук гэта. «Они», — подумал Томодзо, и волосы на его теле завились в колечки от страха. Он взглянул. Привидения приближались к живой изгороди. Он зажмурился, а когда открыл глаза, привидения были уже у веранды.
— Господин Томодзо! — позвала О-Юнэ.
Томодзо почувствовал, что язык ему не повинуется. Собрав все силы, он выговорил:
— Слушаю вас…
— Простите нас за назойливость, — сказала О-Юнэ. — Мы каждый вечер обращаемся к вам с одной и той же просьбой. Но ведь ярлык на окне у господина Хагивары все еще не отклеен. Отклейте, пожалуйста, барышня так хочет повидаться с господином Хагиварой. Она меня измучила, у меня нет больше сил. Прошу вас, сжальтесь надо мною, уберите ярлык!
— Уберу, — сказал Томодзо. — Сейчас уберу. Деньги вы принесли?
— Да, я принесла вам сто золотых. Но вы убрали талисман «кайоннёрай»?
— Конечно. Он у меня, и я припрятал его.
— Вот, возьмите ваши деньги, — произнесла О-Юнэ и протянула ему сверток.
Томодзо не очень верил, что это будут настоящие деньги, но когда руки его ощутили тяжесть золота, он понял, что теперь у него столько денег, сколько не было никогда в жизни. Он даже страх забыл и тут же, трясясь от волнения, спустился во двор.
— Идите за мной, — сказал он призракам, взял лестницу и направился к дому Хагивары. Он приставил лестницу к стене, вскарабкался на дрожащих ногах к окну и стал отдирать ярлык. Но руки его тряслись, и он никак не мог закончить дело. Наконец он вцепился в ярлык и рванул, в тот же миг лестница качнулась, он кувырком полетел на землю и выкатился в огород. Не в силах подняться, он остался лежать, сжимая в руке ярлык, и только бормотал про себя: «Наму Амида Буцу… Наму Амида Буцу…»
Привидения радостно переглянулись.
— Ну вот, барышня, — сказала О-Юнэ. — Сейчас вы увидите господина Хагивару и сможете высказать ему все свои обиды. Пойдемте же!
Она взяла О-Цую за руку, покосилась на Томодзо, все еще лежавшего на земле, заслонилась рукавом от ярлыка в его стиснутых пальцах и проплыла через окно в дом.
О-Куни злорадно думала о том, что настырный негодяй Коскэ, знавший о ее сговоре с Гэндзиро, нынче же ночью умрет от руки господина, как вдруг к ней вошел Иидзима и сказал:
— Куни, Куни, что я наделал! Правду говорят: «Семижды поищи у себя, а тогда только подозревай». Пропавшие деньги нашлись! Место, где прячешь дома деньги, надо время от времени менять, вот я и перепрятал их и совершенно забыл об этом. Очень сожалею, что переполошил всех. Но деньги нашлись, радуйся же!
— Ой, как хорошо! — воскликнула О-Куни. — От души поздравляю вас.
Про себя она считала, конечно, что поздравлять тут не с чем. Она была весьма встревожена и озадачена. В самом деле, как они могли найтись, эти пропавшие деньги?
— Зови сюда всю прислугу, — приказал Иидзима.
О-Куни позвала О-Такэ и О-Кими, и те, узнав, что произошло, тоже поздравили господина.
— Позвать сюда Коскэ и Гэнскэ, — распорядился Иидзима.
Служанки наперегонки побежали в людскую.
— Коскэ! — закричали они. — Гэнскэ! Господин зовет!
Услыхав это, Гэнскэ встрепенулся.
— Слушай, Коскэ, попроси прощения. Деньги, видно, ты не крал, да что поделаешь, кошелек-то нашли в твоем ящике, значит, такая уж у тебя судьба. Попроси прощения, ладно?
— Хорошо, хорошо, — проговорил Коскэ. — У меня есть что сказать господину, когда он занесет меч. И, думается мне, ты тоже обрадуешься, когда услышишь,
— Что уж мне радоваться, — вздохнул Гэнскэ. — Ну, пойдем, господин ждет нас.
Они вышли из людской и остановились перед верандой.
— Коскэ и Гэнскэ, — сказал Иидзима. — Подойдите ко мне.
— Господин, — торопливо сказал Гэнскэ, не трогаясь с места. — Я сейчас по-всякому говорил с Коскэ у нас в людской. Не воровал он, по-моему, господин. Вы, конечно, совершенно справедливо изволите гневаться на него, но позвольте покорнейше просить вас, господин, отложить казнь до следующего двадцать третьего числа…
— Погоди, Гэнскэ, — сказал Иидзима. — Коскэ, подойди сюда.
— Казнь будет в саду? — осведомился Коскэ. — Позвольте постелить рогожу, чтобы не залить все кровью.
— Поднимись на веранду.
— Слушаюсь… Значит, казнь будет на веранде. Это неслыханная честь. Благодарю вас, господин…
— Мне неприятно, Коскэ, что ты говоришь так, — сказал Иидзима. — Слушайте, ты, Гэнскэ, и ты, Коскэ. Я виноват перед вами. Деньги нашлись, я вспомнил, что перепрятал их в другое место. Радуйтесь же. И я рад, ведь не было бы мне прощения, если бы я заподозрил чужих людей, а не собственных слуг. Я прошу вас извинить меня.
— Так деньги нашлись, — радостно вскричал Коскэ. — Значит, я больше не вор? Меня больше не подозревают?
— Да, — сказал Иидзима. — Тебя никто не подозревает. Я совершил оплошность.
— Благодарю вас, господин! Я всегда был готов умереть от вашей руки, но каково идти на смерть с мыслью о том, что вы считаете меня вором! А теперь я чист от подозрений! Казните же меня!
— Я поступил опрометчиво, — возразил Иидзима. — И хорошо еще, что ты мой вассал. Будь на твоем месте кто-нибудь из моих друзей, мне пришлось бы вспороть себе живот… Даже этого, может быть, оказалось бы мало. Мне стыдно, что я так глупо обвинил своего верного вассала, — Иидзима низко склонился перед Коскэ, уперев руки в половицы. — Прошу твоего прощения.
— Не надо, господин, — проговорил Коскэ. — Я не заслуживаю этого… Какая радость, правда, Гэнскэ?
— Еще бы! — сказал Гэнскэ.
— Гэнскэ, — торжественно сказал Иидзима. — Ты же подозревал Коскэ и даже бил его! Проси у него, прощения!
— Конечно, — с готовностью сказал Гэнскэ. — Прости и меня, Коскэ, прошу тебя…
— И ты тоже хоть чуть-чуть, а подозревала Коскэ, не так ли, Такэ?
— Не то чтобы подозревала, — сказала О-Такэ, — а просто думала, что непохоже это на нашего Коскэ… Самую малость подозревала.
— Вот и проси прощения. И ты тоже, Кими!
Служанки извинились перед Коскэ и поздравили его. Тогда Иидзима повернулся к О-Куни.
— Слушай, Куни, — строго сказал он, — ты подозревала Коскэ сильнее всех. Ты пинала его и била. Проси у него прощения… Что же ты? Даже я извинялся, кланяясь ему до земли! Тебе же надлежит извиниться еще более учтиво!
