Итак, в основном благодаря силе и энергии Сертория в распоряжении Цинны в скором времени оказалась достаточно большая армия. Тем временем в Риме консул Октавий делал очень мало или почти ничего для того, чтобы противостоять этой силе. Несмотря на то что он всегда призывал неотступно следовать конституции, Октавий добился того, что сенат принял абсолютно неконституционный декрет, лишающий Цинну его звания консула и объявляющий его общественным врагом. Затем, даже не проведя формальной процедуры выборов, он назначил консервативного сенатора по имени Мерула на место Цинны. Мерула занимал довольно значительный пост, он был жрецом Юпитера. Я даже не мог предположить, что ещё до конца года сам займу место Мерулы и стану жрецом. Однако я знал достаточно для того, чтобы понимать: подобная должность являлась для консула самой неподходящей во времена гражданской войны, потому что среди всех суеверий и табу, окружавших фламенов, есть два, которые заставляют человека, занимающего эту должность, бездействовать в такие периоды. Первое, он не имеет права смотреть на трупы, а второе — это то, что он не может и близко подойти к армии.
Однако наши шутки по поводу Мерулы и наши смешанные чувства радости и страха, когда мы говорили о приближающемся наступлении Цинны и Сертория, вскоре уступили место более личным эмоциям. Если я не ошибаюсь, то незадолго до дня моего пятнадцатилетия мы получили известия о том, что Марий был не только в безопасности, но уже высадился в Италии. С этого самого момента и до тех пор, пока мне удалось лично увидеть Мария, я стал постоянно навещать тётушку Юлию, и она часто позволяла мне слушать посланцев, которые приходили к ней и сообщали новости о её муже. Всю историю его изгнания мы услышали гораздо позже, но именно тогда узнали достаточно, чтобы забеспокоиться, удалось ли ему после перенесённых испытаний сохранить трезвость ума. В Италии его преследовали всюду как сбежавшего раба, ему приходилось совершать длинные переходы без еды и питья, однако он продолжал бороться за жизнь, несмотря на то, что все его товарищи давно потеряли надежду; его раздетого вытащили из бассейна, наполненного грязной водой, где он пытался спрятаться, и в соответствии с приказом Суллы суд ближайшего города приговорил его к смерти. Однако его величие сохранило ему жизнь. Наёмник-кимвр, служивший палачом, который вызвался убить его, не смог вынести вида сверкающих глаз старика, лежащего на полу тёмной комнаты. Он уронил свой меч и выбежал на улицу, крича: «Я не осмеливаюсь, я не осмеливаюсь убить Гая Мария!» И, услышав это, горожане устыдились принятого ими решения, предоставили Марию корабль и сделали всё от них зависящее для того, чтобы облегчить его путь. Множество злоключений ему пришлось перенести по дороге в Африку, где наконец удалось встретиться с сыном, младшим Марием, и друзьями, которые покинули Рим вместе с ним. Однако Марий оставался твёрд в своём убеждении, что ещё раз в своей жизни он станет консулом, и позже он рассказывал нам, что научился унимать боль и побеждать усталость, концентрируя своё внимание на именах и лицах своих врагов, которым он намеревался отомстить.
Итак, нам рассказали, что он вместе со своим сыном и небольшим отрядом, собранным в Африке, высадился в Этрурии. Этот отряд вскоре превратился в армию, потому что Марий не колеблясь обещал свободу рабам, которые будут сражаться вместе с ним, и записывал в ряды своей армии ремесленников, пастухов и всех недовольных или обедневших простолюдинов, которые были счастливы уже тем, что оставляли своих хозяев и даже часто убивали их перед тем, как уйти. Однако он был достаточно проницательным для того, чтобы попытаться каким-то образом легализовать своё положение. Прежде всего он послал гонца к Цинне с посланием, в котором сообщал о своём прибытии и выражал желание служить простым солдатом в рядах его армии. Конечно же это предложение было сделано в чисто пропагандистских целях. Марий хотел сам возглавлять войско, однако этот весьма характерный для него жест в то время обманул очень многих, включая меня самого.
И всё-таки Марию не удалось обмануть Сертория. Я был потрясён до глубины души, получив известие о том, что тот резко выступил против присоединения Мария к его союзу с Цинной. Я был склонен объяснять подобную позицию исключительно низменными порывами ревности и высокими амбициями Сертория. В действительности он был человеком, для которого чувства, подобные ревности, не могли повлиять на принятие серьёзных решений, и оказалось, что он абсолютно правильно оценивал сложившуюся ситуацию. Он заявил Цинне, что их армия, и так уже достаточно мощная, всё ещё продолжает пополняться, но главное в том, что, как только им удастся установить свою власть в Риме, наступит период мира, порядка и законного правления, во время которого они смогут так укрепить свои позиции, что сумеют противостоять армии Суллы на Востоке. Серторий не сомневался, что Сулла конечно же не захочет смириться с тем новым режимом, который они собирались создать. Всё это, говорил Серторий, они в состоянии сделать сами, в то время как, предоставив Марию власть, они подвергнут себя огромному риску. Он хорошо знал этого человека и потому мог догадываться, как тот будет себя вести. Его действия, вероятней всего, сильно ослабят их партию с политической точки зрения и не укрепят её военной мощи.
Мало кто поддержал мнение Сертория, и, так как он никогда не занимал высоких постов, ему не хватало влиятельности для того, чтобы отстоять свои планы. Цинна был честным человеком с благими намерениями, но он понятия не имел о тех силах, которые готовы были вырваться наружу, и впоследствии он продемонстрировал всем, что не имеет никакой возможности контролировать их. Он заявил, что Марий не должен оставаться в тени, что это несправедливо по отношению к великому полководцу. Я был полон восхищения, когда узнал, что он оказывает ему все почести, подобаемые бывшему консулу, и сделал его полноправным членом верховного командования объединённых сил.
Тем временем в Риме ситуация быстро ухудшалась. Консул Октавий заручился поддержкой Помпея Страбона, возглавлявшего довольно значительные силы на севере Италии. Хотя он был очень жестоким и развращённым человеком, не пользующимся уважением своих солдат, его всё-таки можно было назвать опытным командующим. В рядах его войска служил и сын, молодой Помпей, которого позже назвали Великим. Представление о том, на каком уровне была мораль в войсках Страбона, можно получить из следующего факта: молодому Помпею пришлось использовать весь свой авторитет для того, чтобы спасти своего отца от его же солдат, задумавших убить командира.
И действительно, сопротивление было быстро подавлено. Марий, искусно направлявший свой флот, занял порт Остию, отрезав таким образом Рим от всех путей снабжения. Тем временем основные силы под командованием Цинны и Сертория с разных сторон подходили к городу. И уже ходили слухи о жестокости войск Мария, в особенности больших отрядов освобождённых рабов, которых он держал в качестве личной охраны.
Я помню один день, когда мы получали совершенно противоречивые сведения и были сильно взволнованы всем увиденным и услышанным. Марий, который никогда не любил делить победу с кем бы то ни было, горел желанием первым войти в Рим и, несколько поспешно продвигаясь вперёд из Остии, занял Яникульский холм. Мне удалось улизнуть от присмотра взрослых, и я направился к холму в надежде увидеть то, что, по моим представлениям, должно было быть триумфальным вступлением моего дяди в город. Однако, приблизившись к полю битвы, я не увидел ничего подобного. Прокладывая себе путь среди огромного множества людей, которые, подобно мне, вышли для того, чтобы посмотреть это зрелище, раненые воины из армии Страбона продвигались в тыл своей армии. Но состояние тех из них, кто не был серьёзно ранен, было явно приподнятым. Они заявили, что победили Мария и заставили его отступить. Некоторые даже говорили, будто он убит. Я внимательно выслушивал все эти слухи, и, когда мне удалось подойти поближе к Яникульскому холму, я уже начал верить в то, что они говорили правду, потому что никаких признаков сражения здесь нельзя было заметить. И действительно, несколько когорт[43], которые находились в резерве, теперь выступали совсем в другом направлении. Только перед закатом нам удалось узнать, что на самом деле произошло. Выяснилось, что Марий, слишком уверенный в себе, действительно потерпел поражение, и, если бы ему противостояли более опытные легаты, это поражение могло бы оказаться очень серьёзным. В этой сложной ситуации ему помогло лишь то, что Серторий предпринял отвлекающий манёвр и атаковал укрепления города с противоположной стороны, чем вызвал смятение в рядах армии противника.
Это были последние хоть сколько-нибудь значительные военные действия. Вскоре после этого Страбон скоропостижно скончался, войска абсолютно не доверяли консулу Октавию, потому начались мятежи, а некоторые легионеры даже в открытую переходили на сторону противника, который к тому моменту полностью окружил Рим. Друзья Октавия предложили ему бежать из города, пока ещё такая возможность оставалась. Однако он как ребёнок верил предсказателям, этрусским пророкам и вычислениям гадателей. По их сведениям, ему не грозила никакая опасность, и потому он остался в Риме, а сенат тем временем, охваченный паникой, отправил Цинне послание, в котором сенаторы заявляли о своей готовности капитулировать при том условии, что им будет гарантирована полная безопасность. Цинна заявил, что, во-первых, необходимо отменить законы, лишившие его звания консула, что же касается репрессий, то он постарается быть настолько милосердным, насколько позволят обстоятельства. Итак, Мерула, который почти ничего не сделал за тот короткий промежуток своего правления, был смещён, и Цинна вошёл в Рим уже как консул.
