Марк почувствовал, что его привлекает нарисованная Цезарем картина. Он знал, что хорошо дерется, он был доволен своими способностями. Тит гордился бы им. Интересно, что почувствовал бы Спартак. Наверное, гордость. Но также и стыд, что Марк будет сражаться и убивать ради удовольствия римской толпы, жаждущей крови. Спартак и тысячи его сторонников умерли, чтобы положить конец рабству, гладиаторским боям, чтобы покончить с опасностью, которую представлял Рим, продолжая распространять свою власть на весь мир. Они пожертвовали всем, чтобы не дать таким, как Цезарь, завоевать власть – приз, полученный за счет огромного количества других людей, на которых покоился фундамент их славы. Марк понял, что такая же судьба ждет и его самого. Если он когда-нибудь станет героем арены, это только добавит популярности его патрону, Цезарю. Он ясно осознал, что для проконсула лишь это имело значение. Все остальное было средством для достижения цели.
Марк сглотнул и заставил себя кивнуть:
– О большей чести я не могу и мечтать, господин.
– Вот это настрой! – Цезарь явно почувствовал облегчение. – А теперь иди и готовь свой походный мешок. Кампания будет трудная, даже если и закончится быстро. Я разрешаю тебе взять с армейского склада все, что посчитаешь нужным. У тебя должен быть приличный запас письменных принадлежностей. Я чувствую, что нам предстоит столкнуться с интересными вещами, которые надо будет записать. Жаль, что Лупа нет с нами, но я уверен, что ты хорошо выполнишь его работу.
– Я приложу все силы, господин.
– Конечно. Я не сомневаюсь. Ты можешь идти, Марк.
Марк перекинул через голову длинный ремень сумки и вышел из штабной палатки. На улице уже стемнело, лагерь освещался огнем от костров и факелов, не гаснущих несмотря на изморось. Холодный бриз дул с запада на Апеннины. Марк поежился и плотнее закутался в плащ. Направляясь к палатке интенданта, Марк составлял в уме список того, что ему нужно взять с собой. Не очень много, чтобы не перегружать коня, но достаточно, чтобы по возможности оставаться сухим и не замерзнуть. Запасной плащ, пропитанный жиром, и хорошая туника. Этого достаточно. И еще кожаный чехол для его оружия и письменных принадлежностей.
Его мысли снова возвратились к Дециму. Это улыбка фортуны, что Красс послал ростовщика присоединиться к армии Цезаря. Теперь, когда уже не нужно было искать его, Марк думал о том, есть ли способ заставить этого жестокого человека сказать, где находится его мать. Что бы ни говорил Цезарь, Марк твердо решил не спускать с Децима глаз, и если представится случай, они встретятся. Как только Марк получит нужную информацию, он осуществит свою месть.
Перед самым рассветом дождь кончился, но небо оставалось покрыто бесконечным одеялом серых облаков, отчего равнинная местность вокруг Аримина казалась мрачной и неприветливой. Солдаты, отобранные Цезарем для кампании, уже сложили свои палатки в фургоны, а вещевые мешки и щиты прикрепили к походному шесту. По приказу строиться каждый солдат поднял походный шест, положил его на правое плечо и поспешил в строй. Марк привязал свои два мешка к лукам седла. В одном мешке была запасная одежда и еда, в другом – письменные принадлежности. Меч на боку, кинжал и метательные ножи – в ножнах, прикрепленных к широкому кожаному поясу. Рывком вскочив в седло, Марк направил коня к небольшой группе штабных писарей, которые должны были сопровождать Цезаря.
Когда все было готово, Цезарь отдал приказ выступать, и длинная колонна двинулась вперед двумя отрядами. Первым командовал Цезарь, вторым – легат Бальб. Впереди каждого отряда шла кавалерия, за ней командир, его штат писарей, потом пехота. Последним ехал обоз с охраной. Марк повернулся в седле, надеясь увидеть Децима, но в общей массе фургонов, двигавшихся позади легионеров, невозможно было его различить.
Жители Аримина стояли вдоль дороги, по которой шла армия. Жены, возлюбленные, дети и просто любопытные смотрели, как солдаты шлепают по грязной тропе из лагеря и выходят на дорогу, ведущую на север и на юг. Если бы было тепло, зрители радостно кричали бы им вслед, но в это холодное, промозглое утро они просто стояли и смотрели. Увидев друга или любимого, они прощались с ним, желая скорого возвращения. Небольшая группа более зажиточных жителей расположилась отдельно в том месте, где тропа соединялась с дорогой, и Марк заметил Порцию, которая стояла с непокрытой головой, глядя на проходившую мимо кавалерию. Лицо ее просветлело, когда она увидела дядю и помахала ему рукой. Цезарь кивнул, давая ей знать, что видит ее. Квинт был слишком занят, перекидываясь шутками с друзьями, и не обратил внимания на свою молодую жену, оставшуюся стоять с потерянным видом. Улыбка вернулась к ней, когда она увидела Марка и подошла ближе к тропе.
– Береги себя, Марк.
Он придержал коня и подъехал к ней:
– Не беспокойся обо мне.
– Присмотри за дядей.
– За ним? – улыбнулся Марк. – Цезарь сам знает, как за собой присмотреть. Верь мне.
Порция засмеялась и сказала, понизив голос:
– И позаботься о Квинте, если можешь…
Она вернулась к остальным провожающим. Марк щелкнул языком и дернул поводья, торопясь догнать штабных писарей Цезаря. Впереди кавалерия из отряда Цезаря, около пятисот всадников, повернула на север. Остальные последовали за ними, ускоряя шаг на мощеной дороге. Когда прогромыхали последние фургоны колонны Цезаря, Бальб и его отряд повернули на юг.
Марк оглянулся, и его поразило зрелище двух упорядоченных колонн, идущих на войну. Слышны были топот копыт, скрип подбитых гвоздями ботинок и грохот тяжелых фургонов. Потом он вспомнил, какова была цель этого похода: сокрушить мятежников и навсегда покончить с легендой о Спартаке. Марк уставился в спину Цезаря, который сидел выпрямившись в седле и смотрел вперед, думая только об одном – любой ценой завоевать славу и популярность.
Луп выбился из сил. Они шли уже три дня и только теперь приблизились к главному лагерю мятежников. Три дня они взбирались по крутым тропам, зачастую теряющимся в низких облаках, скрывающих вершины Апеннин. Луп даже не надеялся запомнить маршрут. Сначала он пытался запоминать его на случай, если удастся убежать и найти обратную дорогу, чтобы соединиться с Марком и другими телохранителями его хозяина. Несмотря на облака и снежную пургу, время от времени заметавшую тропинки, Мандрак и его люди уверенно и безошибочно шли к месту назначения. Тропинки были слишком трудные для всадников, поэтому Мандрак приказал им продолжать набеги на виллы и фермы, чтобы освободить еще больше рабов и раздобыть еду. По пути Луп видел совсем мало местных жителей. Лишь несколько пастухов приветствовали Мандрака и его банду и предлагали еду и кров. Другие просто поворачивались и убегали.
Они прошли через небольшую горную деревню над рекой. Она была слишком бедна, чтобы кто-то здесь имел рабов. Жители просто робко смотрели, как идут мятежники. Они не пытались задержать их и даже не закрыли ворота в низкой крошащейся стене, что когда-то защищала деревню. Глядя по сторонам, Луп видел, что люди бедны и голодны и, наверное, жизнь у них такая же тяжелая, как у тех рабов, что проходили мимо. Было ясно, что война мятежников направлена против богатых и влиятельных. Хотя жители деревни были свободными римлянами, они имели больше общего с восставшими, чем с теми, кто правил ими.
Наконец голодные и уставшие как собаки, со стертыми ногами, мятежники подошли к главному лагерю. Когда первые тени сумерек опустились на горы, Мандрак остановил своих людей и подозвал Лупа. Мальчик с опаской подошел к нему, и Мандрак улыбнулся. Его улыбка была похожа на волчий оскал.
– Сейчас ты увидишь, почему римляне никогда не победят нас.
Он повел рукой вокруг себя. Они стояли в неглубокой долине чуть выше снеговой линии. По обеим сторонам высились покрытые лесом склоны, в конце долины они соединялись, словно образуя полусферу. Никаких признаков поселения или какой-то жизни, только небольшой ручей у подножия скал слева. Вода стекала по скалам, проложив себе путь на дно долины. Местами вода замерзла, оставив на пути сверкающие льдины, но продолжала течь поверх них, делая эти льдины больше. Место было пустынным, и Луп поежился.
Раньше ему очень хотелось снова оказаться в доме Цезаря в Риме. Он мысленно проклинал тот день, когда хозяин взял его с собой в Аримин. Но потом он понял, что люди, захватившие его в плен, совсем не такие, как он о них думал. Поначалу они пугали его, и он боялся за свою жизнь. Понадобилось время, чтобы он поверил, что ему не причинят вреда. Каждую ночь Мандрак и его люди садились вокруг костра, утоляя голод едой, раздобытой в предыдущие дни, добродушно переговариваясь, а позже засыпали. Они делили еду с Лупом и обращались с ним с грубоватой нежностью, которая удивляла его.
