— А хлеба не захватил?
Бруно отрицательно помотал головой:
— Хлеб подают только за столом, а ужин еще не скоро, в половине седьмого. А у вас во сколько ужинают?
Не ответив, Шмуэль поднялся с земли:
— Думаю, мне пора возвращаться.
— Надеюсь, ты придешь как-нибудь к нам на ужин, — сказал Бруно, хотя и не был уверен, что его родные одобрят такого гостя.
— Надеюсь, — вяло отозвался Шмуэль.
— Или я к тебе приду. Познакомлюсь с твоими друзьями, — с воодушевлением добавил Бруно. Он ждал, что Шмуэль сам его пригласит, но тот, похоже, и не собирался этого делать.
— Ты не на нашей стороне ограды, — заметил Шмуэль.
— Я проползу под ней. — Бруно взялся за проволоку, и она подалась. Посередине, между деревянными телеграфными столбами, приподнять ее оказалось довольно легко, и такой невысокий мальчик, как Бруно, мог запросто пролезть в образовавшийся проем.
Увидев, как Бруно дергает проволочную ограду, Шмуэль испуганно попятился.
— Мне надо возвращаться.
— Как-нибудь еще увидимся, — сказал Бруно.
— Здесь нельзя находиться. Если поймают, меня обязательно накажут.
Шмуэль побрел к лагерю, и Бруно вновь отметил про себя, до чего же мал ростом и тощ его новый друг. Но он ни слова не проронил на этот счет, он слишком хорошо знал, как неприятно, когда тебя попрекают всякой ерундой, вроде низкого роста, и вдобавок ему совсем не хотелось дразнить Шмуэля.
— Я приду завтра, — крикнул он вслед удалявшемуся мальчику, но Шмуэль даже не обернулся. Более того, он бросился бежать к лагерю, предоставив Бруно самому себе.
Решив, что на сегодня он достаточно напутешествовался, Бруно двинул домой, предвкушая, как расскажет маме, папе и Гретель (вот уж кто обзавидуется и еще, чего доброго, разорется), Марии, поварихе и Ларсу о своих приключениях, о новом лучшем друге со смешным именем и о том замечательном факте, что они со Шмуэлем родились в один день.
Но чем ближе Бруно подходил к дому, тем сильнее его терзали сомнения: а стоит ли рассказывать? «Ведь может так случиться, — размышлял он, — что они не захотят, чтобы я дружил с этим мальчиком, и запретят мне туда ходить». К тому моменту, когда Бруно переступил порог своего дома и учуял запах говядины, жарившейся в духовке к ужину, он решил держать язык за зубами. Пусть это будет его тайной. То есть его и Шмуэля, их общей тайной.
Бруно всегда думал, что если родители, а тем более сестры, о чем-то не знают, то иногда и незачем вводить их в курс дела. Так спокойнее — и им, и Бруно.
Глава тринадцатая
Бутылка вина
Заканчивалась одна неделя, начиналась следующая, и Бруно становилось все яснее и яснее: в обозримом будущем ему не вернуться в Берлин, поэтому о перилах в их уютном доме и о встречах с Карлом, Даниэлем и Мартином лучше пока и не мечтать.
Впрочем, он постепенно привыкал к жизни в Аж-Выси и больше не чувствовал себя таким уж несчастным. Ведь теперь ему было с кем поговорить, не то что раньше. Каждый день, после уроков, Бруно совершал долгую прогулку вдоль ограды. Шмуэль поджидал его на прежнем месте. Они сидели и разговаривали, пока не наступал час возвращаться домой, и Бруно все реже вспоминал Берлин.
Однажды, когда он стоял перед открытым холодильником, набивая карманы хлебом и сыром, в кухню вошла Мария. Она резко остановилась, увидев, чем он занят.
— Добрый день. — Бруно постарался притвориться, будто ничего особенного не происходит. — Ты меня напугала, я не слышал, как ты вошла.
— Опять закусываешь? — улыбаясь, спросила Мария. — Ты же недавно обедал. Неужто снова проголодался?
— Чуть-чуть. Я иду гулять, вот и решил захватить съестных припасов на всякий случай.
Пожав плечами, Мария направилась к плите и поставила на огонь кастрюлю с водой. Рядом на столе лежала горка картошки с морковью, заготовленная для Павла, который должен был вот-вот появиться. Бруно торопился уйти, но задержался, глядя на овощи. В последнее время его кое-что беспокоило, но он не знал, к кому обратиться за разъяснениями. Пожалуй, сейчас настал самый подходящий момент: кого же спрашивать, как не Марию? К тому же здесь, на кухне, никто не помешает их беседе.
— Мария, можно задать тебе один вопрос?
— Конечно, Бруно.
— А если я задам этот вопрос, ты обещаешь, что никому не скажешь, о чем я спрашивал?
Горничная недоверчиво посмотрела на Бруно, но кивнула.
— Хорошо. О чем ты хочешь узнать?
— О Павле. Ты ведь знакома с ним? Ну, с тем человеком, что приходит сюда чистить овощи, а потом прислуживает за столом.
— О да, — с облегчением улыбнулась Мария, никакого подвоха в вопросе Бруно не обнаружив. — Я знакома с Павлом. Мы часто беседуем. А почему ты спрашиваешь?
— Ну, — замялся Бруно, обдумывая каждое слово из опасения, как бы не сболтнуть лишнего, — помнишь, когда мы только сюда приехали, я повесил качели на дубе, а потом упал с них и поранил колено?
— Помню. А что, колено снова заболело?
— Нет, все в порядке, — отмахнулся Бруно. — Но когда я его разбил, из взрослых дома был только Павел. И он принес меня на кухню, прочистил рану, промыл, намазал зеленкой, которая ужасно щипала, но, наверное, без этого нельзя было обойтись, и наложил повязку.
— И что тут странного? Обычная процедура, когда кто-нибудь поранится. — Мария больше не улыбалась.
— Знаю. Только он сказал, что на самом деле он не прислуга.
Лицо горничной окаменело. Ответила Мария не сразу, сначала отвернулась и облизнула губы.
— Вот оно что, — произнесла она. — И кто же он на самом деле, по его словам?
— Говорит, что врач. Разве это не странно? Он ведь не может быть врачом, правда ведь?
— Нет, — покачала головой Мария. — Он не врач. Он служит у нас на кухне.
— Я так и знал. — Бруно был очень доволен собой. — Но зачем он мне соврал? Какой в этом смысл?
— Бруно, сейчас Павел не врач, — тихо проговорила Мария. — Но когда-то был им. В другой жизни. До того, как приехал сюда.
Бруно глубоко задумался.
— Ничего не понимаю, — признался он.
— Не ты один, — обронила горничная.
— Но если он был врачом, то почему он сейчас не лечит людей?
Мария вздохнула, выглянула в окно убедиться, что поблизости никого нет, жестом велела Бруно сесть на стул, а сама села рядом.
— Я расскажу тебе то, что Павел рассказывал о себе, но ты не должен никому об этом говорить, слышишь? Иначе нам всем будет очень плохо.
— Никому не скажу, — поклялся Бруно, который обожал тайны и почти всегда надежно хранил их, разве что за исключением тех случаев, когда раскрыть тайну было совершенно необходимо, либо когда хранить молчание было ну просто выше его сил.
— Ладно. Вот что мне известно… — начала Мария.
В тот день Бруно опоздал на встречу со Шмуэлем, но его новый друг, как обычно, ждал на условленном месте, сидя на земле скрестив ноги.
— Прости за опоздание. — Бруно просунул сквозь проволочную ограду хлеб с сыром. Точнее, то, что от него осталось, Бруно все-таки проголодался по дороге. — Я разговаривал с Марией.
— Кто это, Мария? — Шмуэль с жадностью вгрызался в хлеб.
— Наша горничная. Она очень хорошая, хотя папа и говорит, что она нам дорого обходится. Она рассказала мне о Павле, человеке, который чистит овощи и прислуживает за столом. По-моему, он живет на твоей стороне ограды.
На мгновение Шмуэль перестал жевать.
— На моей стороне?
— Да. Ты его знаешь? Он очень старый и носит белую куртку, когда прислуживает за ужином. Ты наверняка его видел.
— Нет, — Шмуэль помотал головой, — я такого не знаю.
— Да не может быть. — Бруно даже решил, что Шмуэль нарочно отнекивается, чтобы подразнить его. — Он пониже других взрослых, седой и немного сутулится.
— Ох, ты не понимаешь, как много людей живет по эту сторону ограды, сказал Шмуэль. — Нас здесь тысячи.
— Но этого зовут Павел, — не унимался Бруно. — Когда я упал с качелей, он прочистил мне рану, чтобы не случилось заражения крови, и перевязал колено. Но я не о том хотел сказать. Самое главное, этот Павел тоже родом из Польши. Как и ты.
— Тут очень много людей из Польши, почти все, — равнодушно заметил Шмуэль. — Хотя некоторые из других мест. Например, из Чехословакии или…
— Вот я и подумал, что если вы земляки, ты должен его знать. В общем, в своем родном городе он был врачом, прежде чем приехал сюда, а здесь ему не разрешают лечить людей, и если папа узнает, что он обработал мою ногу, когда я поранился, беды не миновать.
— Военным не нравится, когда люди выздоравливают. — Шмуэль проглотил последний кусок хлеба. — Им больше нравится, когда все получается наоборот.
Бруно кивнул, хотя не совсем понял, что Шмуэль имеет в виду. Он помолчал, уставившись в небо, затем глянул сквозь проволоку и задал еще один вопрос, давно вертевшийся у него на языке:
