Генрих, который сам должен был разрешить это затруднение, был атакован с обеих сторон. Когда он обедал с королевой, как это происходило время от времени, или вел с ней какие-нибудь разговоры, его укоряли за пренебрежение и сообщали, что только зловредное упрямство мешает ему принять свое поражение с должной покорностью. С другой стороны, когда он искал утешения у Анны, его также ожидала своего рода буря, которая и разразилась в начале ноября.
«Разве я не говорила вам, что когда вы ведете разговоры с королевой, она уверена в своем превосходстве? Я вижу, что в одно прекрасное утро вы сдадитесь на ее уговоры и выгоните меня. Я долго ждала и могла за это время заключить какой-нибудь выгодный брак… Но увы! Следует сказать „прости“ моему времени и моей юности, растраченным совершенно понапрасну»[70].
Вполне может быть, что король считал такие одухотворенные пассажи частью обаяния Анны, но он не воспринимал их с особым доверием, как явствует из сообщений послов, которые являются главным источником информации в связи с этими событиями. Он провел пышное, но безрадостное празднование Рождества в Гринвиче вместе с Екатериной, а затем надолго удалился с Анной в Йорк, в то время как королева оставалась в Ричмонде. Однако не только мужское достоинство Генриха находилось в опасности. Начали звучать намеки, что он собирается кардинально решить вопрос, по поводу которого папа не мог ему точно сказать, что он может и чего он не может. Послы продолжали умолять, обхаживать Рим и угрожать ему, но король Англии был также Божьим избранником и мог отвечать непосредственно перед Богом. Возникли угрозы обратиться к общему совету, что означало выведение Англии из-под папской юрисдикции, но они не были всерьез восприняты курией. Эсташ Шапуис, новый посол императора, считал их простым блефом, и большинство наблюдателей разделяли его позицию. Уолси знал обо всем лучше. Его панические предупреждения о возможности полного разрыва отношений были основаны на гораздо более глубоком знании психологии короля по сравнению с остальными людьми. То же самое настроение, которое между 1520 и 1525 годом постепенно привело его к непоколебимому убеждению в незаконности своего брака. Теперь оно убеждало в том, что папа не обладает законным правом решить это дело. Причиной сейсмического колебания королевской совести была не Анна Болейн, как и в первом случае, но она явилась поводом и для того и для другого.
Анна в конечном счете не свергла Уолси; он сам себя уничтожил. Отстраненный от короля, он предпринял тайную и в высшей степени рискованную попытку сближения с Екатериной и ее друзьями. Когда это обнаружилось, вероятно, в связи с информацией, поступившей от французов, Анне не понадобилось устраивать спектакль, чтобы убедить Генриха выступить против своего бывшего приближенного. Был отдан приказ об аресте кардинала, и во время дачи показаний в ответ на выдвинутые обвинения он умер 29 ноября 1530 года. Неоспоримая власть при дворе не могла, однако, помочь Болейнам решить матримониальную проблему короля. Несмотря на неутомимые и иногда довольно хаотичные дипломатические шаги, все, чего мог достичь Генрих, — это отсрочка приговора Рима против него, который все считали неизбежным. Между тем создался довольно неудобный menage a trois, и очевидная неизбежность взрыва, вместе с возрастающей непопулярностью Анны, вызывали ропот даже среди сторонников короля. Придворные начали тайно шептаться о том, чтобы попробовать убедить своего властителя изменить позицию, и нарастала тревога в связи с последствиями затянувшейся вражды с императором[71]. Эта атмосфера неуверенности усердно нагнеталась вкрадчивым и невероятно искусным послом, Эсташем Шапуисом, который быстро превратился в самого сильного противника Болейнов и одного из тех, кому Анна, при всем своем влиянии на Генриха, не могла ничего противопоставить. Но то, что она могла, однако, сделать, — это начать подвигать короля от бесцельного упрямства к поиску решения своих проблем в Риме. Именно она наверняка обратила его к книге Уильяма Тиндэла «Послушание христианина», где было ясно сказано о полной автономии королевской власти, и поощряла его увлечение теологическими воззрениями Томаса Крэнмера[72]. Как-то в 1530 году Генрих получил consulta, известную как collectanea satis copiosa, привлекшую его внимание к различным аргументам как теоретического, так и исторического характера, которые могли быть использованы, в целом или частично, для его освобождения из-под юрисдикции папы. Это была та линия нападения, которой друзья королевы не ожидали и против которой их неуязвимая, с точки зрения канонического закона, позиция оказалась беззащитной.
Освещая события задним числом, поздние протестантские летописцы происходящего представляли Анну как вдохновительницу Реформации: «… всем известно, эта царственная дама была избрана Богом как его самая выдающаяся посредница и помощница в этом опасном и трудном деле…» , — писал Джордж Уайет[73]. Легко сделать обобщения из того, что впоследствии проповедники и писатели Реформации пользовались ее покровительством, но было ли это результатом убеждений или диктовалось логикой ситуации, не вполне ясно. В 1530 году у нее был стимул любой ценой пошатнуть позицию Екатерины, особенно после того, как в марте Климент резко запретил Генриху вступать в любой новый брак, пока апелляция королевы находится в стадии рассмотрения. В июне был сделан определенный шаг в этом направлении, когда сторонники Анны решили подать петицию, официально как бы от всей английской знати, прося папу удовлетворить желание короля в интересах общего благоденствия Англии. Если такого разрешения не последует, предупреждала далее эта петиция, то, хотя положение Англии станет в высшей степени плачевным, «… оно не будет безнадежным, так как можно найти выход и другим путем»[74]. К этому времени Генрих не был готов идти дальше угроз такого рода, но если бы в ближайшее время он стал действовать более решительно, это привело бы к ослаблению его поддержки. Вероятно, именно осознание этого, в большей мере, чем какое-либо конкретное событие, вызвало кризис летом 1531 года. Целый ряд весьма многозначительных акций был совершен в первые месяцы этого года, когда король обвинил весь синод в измене и заставил духовенство принять его собственную власть над собой, «настолько, насколько позволяет закон Христа». Это спровоцировало новую активность Рима, и были даны строгие указания о том, что рассмотрение дела Генриха в римском церковном суде, о чем было вынесено постановление в июле 1529 года, скоро будет совершено и что королю предстоит явиться.
31 мая была сделана последняя попытка убедить Екатерину уступить. Делегация примерно из тридцати советников и пэров посетила ее в Гринвиче, умоляя от имени короля и государства. Они напрасно потратили время и пыл. Она всего-навсего подтвердила свой статус законной супруги Генриха и свое намерение выполнить решение папского суда[75]. Трудно поверить, что король или его послы ожидали другого ответа, но это создало необходимый предлог для разрыва menage a trois. Генрих покинул двор, взяв с собой Анну и оставив Екатерину в Виндзоре. Ненадолго вернувшись, 14 июля он снова уехал в Вудсток, отдав недвусмысленное распоряжение, чтобы королева оставалась там, где она находится. Не представляя себе конкретных особенностей ситуации и четко, как всегда, отстаивая свои законные права, Екатерина решительно воспротивилась такому обращению. Король преисполнился гнева, заявив, что он больше не будет иметь с ней никаких отношений и никогда ее больше не увидит. Открыто или исподволь Анне удалось теперь лишить свою соперницу присутствия короля и положить конец тем слухам о примирении, которые распускали сами сторонники королевы. Но похоже, что ей не удалось окончательно изменить юридическую ситуацию. Ни Шапуис, ни венецианец Марио Саворньяно не считали, что что-нибудь изменилось. Брак не мог быть аннулирован, не только потому, что в этом отказывал папа, но и потому, что «... власти королевства, и духовные и земные, а также народ были против этого»[76]. Победа Анны рассеяла, однако, некоторую неопределенность. В течение лета 1531 года Екатерина держала собственный двор и постепенно становилась, хотя, быть может, и невольно, центром политической оппозиции не только по отношению к Болейнам, но и по отношению к королю.
Королевская власть Генриха теперь стояла перед испытанием. Или он должен был осуществить свои угрозы и пренебречь папой, обозначив внутреннюю оппозицию, или уступить, как он это сделал на основании Договора о согласии в 1525 году, оправдав свою неуверенность. Оптимизм Шапуиса не разделялся всеми советниками императора. В начале ноября 1530 года Родриго Нино предупредил своего хозяина о возможности того, что король попытается получить решение de facto от своих собственных епископов. Боялись даже, что, отчаявшись, Генрих убьет свою жену. Такие подозрения, однако, просто доказывали, что даже хорошо информированные наблюдатели плохо себе представляли, в каком направлении движется мысль короля. К концу 1531 года он пришел к убеждению, что папа присвоил себе большую власть, чем могли подтвердить примеры из истории или Священного Писания. Для психологии Генриха было вполне типично, что когда он действительно чего-то хотел, он мог сам себя убедить, что, совершая это, он прав с точки зрения морали и закона. В данном случае он, однако, не недооценивал трудностей, которые создавались в совокупности общим противостоянием и отсутствием ясного представления о плане действий. Уильям Тиндэл, при всех своих прекрасных идеях, был еретиком, а король гордился своей приверженностью истинной вере. Возможно, новый советник Генриха, Томас Кромвель, умный юрист-самоучка из окружения Уолси, в конце концов проложил путь сквозь эту чащу. Воспользовавшись антиклерикальными настроениями, которые поддерживались в палате общин недовольством в связи с возрастающими поборами за погребальные услуги и с внезапным всплеском преследования ересей, 18 марта 1532 года он представил в Палату петицию, озаглавленную «Жалоба на священников».
