на камень, сказал Кир.
— Нет,— покачал я головой,— или не больше, чем на тридцать дней моей жизни, проведенной в Дамаске.
Кир переглянулся с эламитом. И в то время как улыбка на губах эламита не дрогнула, на лице Кира промелькнуло самое искреннее, хотя и сдержанное изумление.
— Однако ты излечил коней,— так же ровно и твердо произнес он.
— Это верно,— искренне подтвердил я.— Но должен сказать, царь, что исцеление твоих прекрасных коней и убийство твоих убийц — дела одного и того же порядка.
У Кира приподнялись брови, у Гистаспа брови, напротив, опустились. Улыбка Гобрия стала шире, вернее — «удлинилась», а в его глазах коротко вспыхнул огонек любопытства.
— Вижу, не наши вопросы, а наше молчание скорее раскроет все твои тайны,— немного подумав, заметил Кир.
Это был приказ рассказывать все начистоту. И я рассказал все, скрыв только имя Скамандра, историю школы Болотных Котов и все знания, запрещенные клятвами. Частичная правда тоже может считаться полноценной правдой, если ею не пользоваться только для своей выгоды, как пользуются ложью. Кратон Милетянин выходил просто наемным убийцей и, несмотря на молодость,— знатоком стран, обычаев и политики их правителей. До сих пор полагаю, что мой рассказ той ночью получился увлекательным, хотя и не мог бы сравниться с повествованием Одиссея, попавшего на остров эаков.
Когда я закончил, пальцы Кира несколько раз шевельнулись. Сам он казался невозмутимым. Гистасп сидел нахохлившись, а Гобрий напоминал статую, только складки его одежд чуть волновались и сверкали, как тихая вода в лунную ночь.
— Итак, ты эллин,— пробыв некоторое время в молчании, так же твердо сказал Кир, будто не понаслышке, а своей царской волей теперь раз и навсегда утверждая мое происхождение.
— Да, царь! — с гордостью принял я от него это утверждение.
— Не очень-то похож на эллина,— донесся шелестящий шепот эламита.
— Я уже сказал, что моя мать была набатейкой.
— Древний и славный народ,— с едва заметной усмешкой сказал Гобрий, глянув искоса на царя персов.
— Никогда не доводилось видеть чистокровного эллина,— признался Кир,— У нас в горах не бывает ваших сборищ,— добавил он, имея в виду рынки,— Но часто приходилось слышать, что эллины — народ, не любящий правду, будто правда — одежда слишком простая для человека, как шерсть на волке или медведе.— Он свел брови, подыскивая слово.— И неказистая. Верно ли это?
— Чужестранцы всегда преувеличивают недостатки соседей,— попытался я выгородить своих.— Но чего не отнимешь у эллинов, так это склонности украшать одни слова другими словами.
— Однако ты эллин, и справедливый Митра, спрямитель путей, видит моими глазами, что ты говоришь правду,— с некой непонятной мне торжественностью изрек Кир, словно пропустив мою апологию мимо ушей.
— Это так,— подтвердил я и попытался развести руками, открыв царю ладони, но стражи вцепились в мои руки и прижали их к моим бокам.
Царь задумался и потеребил нижние колечки бороды.
— Что ты скажешь, брат? — вопросил он Гистаспа, повернувшись к нему вполоборота.
— То, что этот негодяй открыл не все,— без всякого священного гнева, а скорее даже устало ответил Гистасп.
— А ты, мой добрый гость...— Кир в четверть оборота повернулся к эламиту,— В тебе мудрость многих веков.
— Эллины владеют своим рассудком и языком, как ласточки и стрижи своими крыльями,— осторожно прошелестел эламит,— Можно сказать, он сумел и скрыть, и честно проговориться. Из этого эллина, думаю, можно извлечь пользу.
Мое мнение об эламите раздвоилось. Я не смог побороть чувство благодарности. И было похоже, что он разгадал мои собственные тревоги и сомнения.
— Если царь позволит, можно узнать больше,— добавил он.
— Здесь повелевай, Гобрий,— охотно позволил Кир и даже, как почудилось мне, вздохнул с облегчением.
Эламит по-змеиному качнул туловищем в мою сторону.
— Потерявший голову тебе известен? — вопросил он.
— Да,— был мой ответ,— Раньше видел и голову и тело в едином целом.
-Где?
— В Милете.
— Имя знаешь?
— Нарцисс. Его многие знали в Милете.
— Что он там делал?
— Пел.
Ни одно мое слово не было ложью, но клятву молчания я был обязан сдержать.
— Пел,— усмехнулся Гобрий,— Здесь он тоже пел. Продавать в одной лавке птиц и оружие — большая ошибка. Того, кто покупает мечи, могут раздражать птичьи трели. И вот плачевный итог.
— Милет,— задумчиво проговорил Кир.— Ведь этот город очень, очень далеко.
Мне показалось, что в быстром взгляде эламита на царя персов мелькнуло снисхождение.
— Как ты думаешь, эллин, это он, певец, смог убить гепарда? — задал Гобрий странный вопрос.
— Не знаю.
— Хороший ответ,— кивнул он,— Скольких ты убил в саду и во дворце?
— Одного в саду. Одного на дворце. Двоих внутри. Всего четверых,— доложил я.
— Сражение было большим,— обратился Гобрий к царю,— раз на флангах осталось еще столько же чужих трупов.
Внезапно Кир рассмеялся — в стенах дворца как будто громыхнул раскат грома.
— Значит, большее число моих славных воинов осталось в живых,— произнес он уже без всякой улыбки.— Вот у нас есть эллин. Пусть он и ответит, какой тут был порядок всех убийств и когда полагалось умереть ему самому — до или после этого певца. Эллины верят в могущество судьбы. Пусть он даст свою разгадку.
Эламит подался назад, сверкнув складками своих одеяний.
— У меня нет разгадки,— ответил я,— кроме той, что заговор против тебя, великий царь, гораздо больше, чем могло показаться каждому из тех, кого
