class="p1">– К тембру никаких вопросов быть не может, ты и сам знаешь мой тембр. Скорее всего, проблема в тексте…
– Но кто же поменял слова?
Шан Сижуй неторопливо проговорил:
– Да я и поменял их.
Фань Лянь аж поперхнулся:
– Отчего же не использовал либретто Лэй Сяохая?
– Не так хорошо, как написанное Ду Ци.
Фань Лянь подумал: «Да уж всяко лучше того, что ты насочинял». Этот Шан Сижуй знает не больше семи или восьми иероглифов, а всё туда же, разве то, что он посмел изменить текст пьесы, не блажь с его стороны? Он ещё дёшево отделался, раз его облили просто кипятком, будь это азотная кислота, и её оказалось бы мало. А всё потому, что в глазах страстных театралов «театр» – святое и возвышенное существо!
– Я помню, когда ты только приехал в Пекин, то исполнял вместе с Нин Цзюланом «Принцессу Хуа» [47], Ду Ци заполнил пропуски превосходно, я до сих пор могу вспомнить строки оттуда.
Кто-то со стороны вмешался:
– Тогда почему же об этой пьесе не говорят?
Фань Лянь с улыбкой сказал:
– Братец Жуй и Нин Цзюлан давали её только в прошлой резиденции принца Ци. – И он предложил Шан Сижую следующее: – Братец Жуй, почему бы снова не пригласить Ду Ци, чтобы он встал на страже твоего либретто?
Один из игроков спросил:
– Кто такой Ду Ци, что в нём исключительного?
Все принялись высмеивать несчастного, потешаясь над тем, что он даже Ду Ци не знает. Чэн Фэнтай вслушивался в их разговор и думал: «Я тоже не знаю никакого Ду Ци, даже будь он лучшим из лучших в своём деле, не знать его – уже какой-то страшный грех?» Он спросил Фань Ляня:
– Ну кто это, объясни в конце концов!
Фань Лянь объяснил ему:
– Что касается Ду Ци, он и правда выдающийся человек. Племянник Ду Минвэна, Ду-таньхуа [48]. В своё время Ду Минвэн по высочайшему указу императрицы Цыси дописал недостающие строки для театральной труппы «Наньфу». Свою двадцать восьмую оперу, «Заставу Фэнъюэ», он написал одним взмахом кисти после того, как осушил два кувшина вина «Чжуанъюаньхун», и этим завоевал расположение вдовствующей императрицы! Она расхваливала Ду-таньхуа, называя знатоком естественности в песне, а сам он не уступал Гуань Ханьцину! [49] Ду Ци – родной племянник Ду Минвэна, которому тот передал все свои знания, однако способностей дяди ему не досталось! Братец Жуй, я давно не видал седьмого молодого господина.
Шан Сижуй, склонив голову набок, слушал, как Фань Лянь посвящает в подробности жизни Ду Ци, он и не подозревал об их тесной дружбе с Фань Лянем:
– Ду Ци влюбился в одну барышню, что выступает в театре, и помчался за ней во Францию.
Услышав эти слова, все немедленно оживились.
– Что за распутство, его семья наверняка согласия на это не давала!
– Когда это произошло? Мы ни о чём подобном не слыхали!
– Каково происхождение этой барышни? Как она, выступая в театре, смогла добраться до Франции?
– В один из дней Ду Ци пришёл ко мне домой и сказал, что его очаровал голос Фань Алин и он может поставить нас сыграть вместе, но для этого ему нужно уехать во Францию, чтобы учиться у неё… Об остальном я и сам не очень-то знаю.
Все тут же принялись гадать, когда это в Бэйпине пребывала актриса с чарующим голосом по имени Фань Алин. Чэн Фэнтай всё понял раньше прочих, едва сдерживая смех, он назвал Шан Сижую какое-то английское слово, спросив:
– Не её ли тогда отправился навестить Ду Ци?
Шан Сижуй кивнул:
– Верно.
Следом прыснул со смеху Фань Лянь, а за ним разразились смехом присутствующие здесь господа и дамы, знакомые с современными веяниями. Шан Сижуй, поняв, что сказал что-то не то, оробел и, вспыхнув от смущения, шёпотом спросил Чэн Фэнтая:
– Над чем вы все смеётесь? Что не так с барышней Фань?
Чэн Фэнтай всё никак не мог отдышаться:
– Едва ли её можно назвать барышней.
– А кто же она?
Чэн Фэнтай задумался, не зная, как лучше объяснить. У Шан Сижуя перед глазами стоял лишь театр, прочее не тревожило его ум: ни какой сегодня день, ни какая эпоха. Он слишком отстал от этого мира, ни сном ни духом не ведал о необыкновенных занимательных диковинках, что пришли с Запада.
– Она… – Чэн Фэнтай вдруг нашёлся с ответом и продемонстрировал руками: – Это как иностранный хуцинь, но прижимают его к шее.
– И как же он звучит?
– Как раз сейчас в саду и танцевали под фаньалин [50].
Шан Сижуй, вспомнив звучание скрипки, покачал головой:
– Она не подойдёт. Струны чересчур тяжёлые, в них совсем нет просвета, они не поддержат звучания голоса! – Он глубоко вздохнул. – Ду Ци поехал напрасно.
Чэн Фэнтай не понимал профессиональных словечек и, с улыбкой глядя на Шан Сижуя, подумал, что он и впрямь забавный актёришка, способный рассмешить, к тому же ещё малость наивный и глуповатый.
Шан Сижуй сидел без дела, наблюдая за игрой Чэн Фэнтая, однако губы его беспрестанно шевелились – он что-то нежно напевал себе под нос. Чэн Фэнтай прислушался: оказалось, это отрывок из оперы. Правду говорят, хорошего певца без упражнений не получится. Да вдобавок Шан Сижуй всё время складывал руки под столом в жесты – те, которыми Ян Юйхуань [51] из «Опьянения Ян-гуйфэй» собирала и подносила к носу цветы, чтобы насладиться их ароматом. Прошло совсем немного времени, а Чэн Фэнтаю уже казалось, что Шан Сижуй вовсе не походит на прежнего сдержанного и отчуждённого юношу, сейчас рядом с ним сидел весёлый актёр, словно выступающий на сцене!
Чэн Фэнтай уже выбрал кость и только собирался ею пойти, как Шан Сижуй вдруг окликнул его:
– Не ходите этой!
Чэн Фэнтай удивился:
– Что?
Шан Сижуй повторил:
– Не ходите этой, лучше вон той.
Чэн Фэнтай, засомневавшись, проговорил:
– Так Шан-лаобань умеет играть в мацзян?
– Уже что-то понял, просидев здесь полвечера.
– Научились, только лишь наблюдая за игрой?
Услышав, что Чэн Фэнтай сомневается в его предположении, Шан Сижуй тотчас почувствовал, что его прижали к стенке. На самом деле, не зная наверняка, как обстоят дела, он никогда не стал бы болтать лишнего с другими. Однако, сам не ведая отчего, с Чэн Фэнтаем он чувствовал себя совсем иначе, словно они смело могут говорить обо всём. Вот он и не стал церемониться – стыд-то какой! Шан Сижуй выдавил из себя «угу», никак не различая и не поясняя своё мнение, лишь расплылся в неясной улыбке. Чэн Фэнтай взглянул на него и сказал:
– И всё же послушаю Шан-лаобаня! – Он пошёл костью,
