Поплер молча пожал руку Шевригина, приветливо ему улыбаясь.
Всадники, окружавшие посольский караван, зорко оглядывались по сторонам, держа наготове обнаженные сабли.
Но кругом не было ни души. Прежние бои напугали жителей деревень – дома стояли обгорелые, пустые. Все население их ушло в леса, в глухие места, проклиная войну, проклиная немецких рыцарей.
– Вот гляди... – указывая рукой на опустевшие жилища, говорил Шевригин, – хотел ли этого наш государь?! Наш государь ищет мира с соседями, он печется о благе своего народа, и не гневен он на мирных людей, да еще в чужой земле. Не мы жгли деревни, а сами немцы да шведские разбойники. Боимся Бога мы, любим правду, и не нашим бы глазам видеть сие разорение... О том бы и хотелось нам поговорить, о мире, – с королями да князьями зарубежными.
Поплер молча, лениво слушал слова Шевригина. Ему давно надоели европейские неурядицы. Он искал теперь тихой выгоды, поэтому свою саблю ландскнехта он и променял на должность толмача. Плохо, невыгодно становится быть ландскнехтом, особенно в войне с московскими людьми, того и гляди с жизнью расстанешься, а тут кое-что перепадет и от московского царя, и от его гостей иностранцев. Жить можно!
Х
Холодно. Ветер воет в трубе. За окном рев деревьев в саду.
В своем ковельском замке задумчиво сидит князь Андрей Михайлович Курбский, греясь у камина.
Отсвет огня падает на мрачные, под низкими каменными сводами стены, убранные разным оружием.
Здесь индо-арабские мечи в серебряной оправе с широкими кожаными поясами, вышитыми серебром и шелками; алебарды, сабли индо-персидские, сталь которых излучает в полутьме синий блеск; шестоперы, на рукоятье и перьях украшения набивного золота. Этими алебардами, саблями и шестоперами он, князь, и его приближенные били под Великими Луками московских воинов. Этому оружию особый почет – вот отчего оно и развешано на коврах.
В другом месте – сабли, копья и прочее оружие, развешанное просто на каменной стене в большом беспорядке. В углах также сложено много оружия. Все это – трофеи, собранные с мертвых воинов-москвитян. Это оружие брали с собою люди князя Курбского, когда он водил их на татьбу.
Да, у него, у князя Курбского, много накопилось на совести прегрешений.
Вот и теперь. На полу около него лежат разные доспехи и шлем закрытый с низким гребнем и крутым профилем забрала. Эти доспехи и шлем захвачены князем при нападении его на имение князя Чарторыйского, а принадлежали они когда-то одному из рыцарей войска графа Валленштейна.
Получилось и в этот день так, что только князь Андрей собрался тайно напасть на имение пана Красинского, который славился своим богатством, как в замок примчался королевский урядник и привез указ короля выступить в поход ко Пскову.
Сердито сплюнул Курбский, взглянув в угол на рундук, где лежала брошенная им королевская грамота.
Еще раз, на закате лет, ему, Курбскому, предстоит обнажить меч против своего отечества.
Мысли тяжелые, печальные тянутся в голове.
Неладно сложилась его жизнь на чужбине.
Во всем обманулся он.
Когда он вздумал самовластно распоряжаться в подаренных ему королем Сигизмундом владениях, – против него восстала шляхта. На Люблинском сейме она жаловалась на него королю и требовала у Сигизмунда-Августа, чтобы имения, пожалованные Курбскому вопреки литовским законам, были отобраны у него.
Много крови себе испортил он, князь, униженно отстаивая свои имения.
Король не уважил просьбы шляхты, но и не успокоил Курбского. Шляхта еще больше озлобилась на «московского Иуду», как некоторые в гневе его обзывали даже в глаза.
Чтобы забыться, отойти в сторону от борьбы со шляхтой, вступил он в брак с княгинею Марьей Юрьевной Голшанской. Она была владетельницей обширных и богатых поместий. Вступая в этот брак, он, Курбский, думал осчастливить себя богатством жены и родством ее с важнейшими литовскими фамилиями, но и тут все сложилось иначе, чем думалось.
Жизнь семейная не удалась. Вечные ссоры из-за денег, из-за родственников. Жена озлобилась на Курбского, сделала однажды попытку отравить его.
Дело кончилось разводом, для чего потребовалось вмешательство самого короля.
В это же время пришло известие о гибели брошенных им в России жены, сына и матери. Они умерли в темнице. Царь Иван истребил даже всех единоколенных ему, Курбскому, княжат ярославских, отнял его имения и роздал их своим новым людям.
Теперь он опять женат и новою женою своею, княгиней Александрой Петровной, доволен; уже она родила ему дочь, княжну Марину. Небогата княгиня и знатностью рода не блещет, но нрава добродетельного и предана мужу, семье до самозабвенья.
Полночь.
Тихо в замке. Слышна только возня крыс в подполье.
Жена и ребенок спят. Они не знают, какая гроза нависла над ним, князем Курбским, ленным данником сурового и непреклонного короля Стефана Батория.
Всем известно, что король Стефан далек от покровительства Курбскому. Однажды, на приеме у короля, Андрей Михайлович сам уловил явно недружелюбный взгляд Стефана Батория, брошенный в его сторону. Притом же ему хорошо известно, что король ради угождения средней и мелкой шляхте никого не пожалеет, а эта шляхта далеко не на стороне московских князей, бежавших в Польшу.
Что делать?!
Курбский вышел в соседнюю комнату, где спал приехавший к нему королевский посланник, ротмистр Ляшевский. Ротмистру было поручено королем не только известить Курбского о королевском предписании выходить в поход, но и набрать в его владениях гайдуков для войны. Надлежало выбирать самых рослых и крепких людей на королевскую службу.
Постояв несколько минут в раздумье около спящего ротмистра, князь стал его будить.
Ляшевский испуганно вскочил со своего ложа.
– Что случилось?! – спросил он сонно.
– Ничего... – улыбнулся Курбский, похлопав его по плечу.
Ротмистр с улыбкой потянулся.
– Спать хочется... – сказал он, сладко зевнув.
– А мне не спится... Хочу спросить тебя, пан... В каких мерах я у короля?!
Ляшевский удивленно посмотрел на князя.
– Не знаю. Не мое то дело... – холодно ответил он, пожав плечами. – Мое дело гайдуков у тебя набрать. Помоги мне в этом.
– А если я не позволю тебе... Я – хозяин здесь!
– Хозяин всех земель наших – его величество король Стефан. У тебя плохая память, князь. Здесь не Московия, а наше королевство. Мои уши не должны слышать слов высокомерия от простого шляхтича... Война! Помни об этом, князь.
Ротмистр поднялся, совсем оправившись от сонливости. Был он высокого роста, с большими усами и холодным взглядом синих глаз.
Курбский счел себя оскорбленным резкостью слов ротмистра и поэтому покраснел, надулся.
– Сам я пойду на войну, – сказал он, нахмурившись. – А гайдуков не позволю вам набирать у меня.
Насмешливая улыбка скользнула по лицу ротмистра.
– Вам легче идти воевать с Москвою, чем отпустить в войско несколько парней... Мне это непонятно, князь. Я бы на вашем месте поступил иначе.
Он рассмеялся.
Курбский догадался, на что намекает ротмистр. Ему стало больно и стыдно; мелькнуло в голове: «И этот!..»
– Пускай будет так, но я не дам никому хозяйничать в моем именье, – упрямо произнес он.
– Ну что ж! – беззаботно рассмеялся ротмистр. – Завтра я уеду. Доложу королю.
Курбский промолчал.
– Из Праги прибыл гонец... Он уведомил королевскую ставку... В Рим через Прагу едет московское посольство... Император и папа готовят богатую встречу царским послам.
Насторожившись, Курбский побледнел.
– Зачем едет московский посол?
– Ищет союза с императором и папой.
– Против кого?
– Не знаю.
– И еще – царь требует выдачи московских беглецов... Даст большой выкуп за них.
Снова краска залила лицо Курбского.
– Так ли?! – глухо спросил он.
– Говорят, что так... Не знаю.
– Царь Иван давно добивается этого. Видимо, он дорожит теми беглецами. Они ему нужны для войны, – стараясь совладать с собою, наружно спокойно заметил Курбский.
– Не знаю... – с безразличным видом сказал ротмистр. И, став спиной к Курбскому, добавил: – Я думаю, вы мне позволите продолжать мой сон?!
Курбский, ничего не ответив, вернулся в ту комнату, где был раньше. Комната эта была названа им в давние времена «комнатой мести». Здесь он некогда предавался радужным мечтам о походе на Москву, о низложении с трона царя Ивана Васильевича, о возведении на престол князя Старицкого Владимира Андреевича, о возвращении своем в удельное Ярославское княжество и о многом другом.
А теперь смешно об этом думать. Владимир Андреевич давно покоится в земле. Ярославское княжество обращено в область Московии.
Горькая улыбка мелькнула на лице князя.
Когда-то он писал в своей заветной тетради. Вот она перед ним:
«...Чем затруднений больше, чем борьба сильнее, тем возвышеннее доблесть души».
«Борьба с затруднениями – неизбежный удел человека. Печатью терпенья отмечен гений великих людей. В затруднениях они видели не врага, а друга и помощника. Благо человека – в борьбе с препятствиями, стоящими на его пути».
