— Да, — кротко сказала тетушка Елена. — Знаю.
Тут моя мать бросила на нее гневный, испепеляющий взгляд.
— Как бы там ни было, следующее, что мы услышали, — это то, что он вызвал на поединок афинского полководца, с тем чтобы за ходом его наблюдали оба войска. В случае победы Питтака мы получаем назад Сигей, в случае его поражения мы сдаем наши позиции в Троаде: Ахиллесову гробницу и все остальное.
Тут моя мать резко встряла:
— У него было разрешение Совета выступить с таким предложением?
— Полагаю, да, — ответил Археанакс. Несмотря на свой юный возраст, он выглядел очень учтивым. — Но вы же должны понять, милая Клеида, я только посланник. Я доставляю сообщения, но не читаю их.
Все это время я сидела в углу комнаты возле очага, склонившись над рукоделием и держа себя тише воды, ниже травы в надежде, что никто не заметит меня. Я как могла сдерживалась, чтобы не расхохотаться при этом последнем замечании: мне было так приятно, что кто-то с такой искренностью и легкостью поставил мою матушку на место! Глянув на изящный орлиный профиль тетушки Елены (на который я, признаться, прежде не очень-то обращала внимание), я догадалась, что и она весьма довольна представлением, которое разыгрывает ее двоюродный братец.
Ее собственный вопрос был несколько неожиданным:
— Должно быть, афинский полководец чувствовал себя весьма уверенно, раз принял такой вызов?
— Да, ему и в самом деле не откажешь в мужестве. Он завоевал Олимпийский венок в кулачном бою, когда ему не исполнилось и восемнадцати. По моему мнению, это очень не по-афински, но это было именно так. — Археанакс снова потянулся к кувшину с вином. — Но тем не менее он не из тех ужасных бывших атлетов, которые участвуют в состязаниях только потому, что больше некому. Он выдумал наказание для провинившихся солдат: вызывал виновного на кулачный поединок. Большинство предпочитали наказание плетьми. Он также был непревзойденным и в битве на мечах.
— А уж Питтак-то как раз слабоват по сей части, — до крайности язвительно сказала моя мамочка.
— Ну, это, конечно, не так, — уважительно сказал юноша, — но что он не атлет, это верно. Я, конечно, не имею в виду, что мы все думали, будто Фринон скушает его за милую душу, даже при разнице в возрасте более чем в десять лет. Но что мы могли поделать? Он же полководец! К тому же, — улыбнулся он, — мы все подозревали, что старина что-то замышляет. Право, не такой же он болван, чтобы жертвовать жизнью ради бездумного героизма.
Моя мать нахмурилась, но ничего не сказала.
— И вот наступило утро. Оба войска расположились в сотне шагов друг от друга, глашатаи протрубили сигнал — ты не хуже меня знаешь, как все это происходит, — и на поле вышел Фринон, блистая своей броней. Рослый, стройный, — право, величавое зрелище! На нем был коринфский шлем, закрывающий щеки и нос; он стоял, переминаясь с ноги на ногу, как бы танцуя, и при этом поигрывал мечом. Питтак поглядел на него, ухмыльнулся и принялся начищать свой щит. От этого он засиял, будто солнце. Затем Питтак встал и небрежным движением надел шлем; вытащил меч из ножен и удостоверился, что щит удобно надет у него на левой руке. Похоже, о щите он беспокоился больше, чем о чем-либо другом.
Глашатаи выглядели несколько раздраженными, но теперь Питтак шагнул им навстречу, и все мы поприветствовали его. Кое-кто даже позволил себе непристойные шуточки. Затем оба соперника, после кратенькой словесной перепалки, шагнули к роковому месту — и тут мы все увидели, что солнце светит из-за плеча Фринона прямо в лицо Питтаку. Как ты помнишь, это было чудесным ранним утром. Питтак опустил левую руку, на которую был надет щит, и встал в ожидании, точно ручной медведь.
Затем глашатаи отступили, прозвучал сигнал трубы, и события стали разворачиваться очень быстро. Фринон выбросил вперед свой меч и кинулся на противника. Питтак отскочил в сторону, направил свой ярко начищенный щит прямо в лицо сопернику, тут же вытащил рыболовную сеть, которую прятал за щитом, и прежде чем ослепленный Фринон смог опомниться, он забился в сетях, словно пойманный кабан. Чем дольше Фринон бился и ревел, тем больше запутывался. Он обзывал Питтака недоноском, сыном грязной паскудной шлюхи — что, впрочем, было весьма глупо с его стороны, потому как вполне возможно, что так оно и есть на самом деле. Тут Питтак нанес ему решающий удар мечом, пронзив насквозь, да так, что захрустели ребра. Вот как все было.
В комнате на мгновение воцарилась тишина.
Наконец моя мать сказала:
— Конечно же афиняне отказались признать такую победу?! — По голосу ее было понятно, что она отказалась бы.
Археанакс рассмеялся:
— А что им оставалось делать? Не признали бы — выглядели бы совсем полными глупцами.
— Я имела в виду вовсе не то.
— Простите, я не совсем понимаю…
— Но ведь есть же общепринятые законы поведения в таких случаях…
— Разве? — сказал Археанакс. — Я не знал. А мне-то кажется, что главным в поединке как раз является вывести противника из игры и не позволить ему причинить тебе вред. Если он окажется более глупым и ограниченным, чем ты, пусть пеняет только на себя.
Археанакс раскраснелся — на него явно стало действовать винцо.
— Откуда вы набрались таких мыслей, молодой человек? — спросила моя мать. — Право, не этого я ожидала бы от любого представителя благородного семейства. У нас есть определенные ценности, и мы не можем отказаться от них. Это было бы равносильно предательству наших идеалов.
Когда моя мать по-настоящему сердится, ей хочется казаться еще и напыщенной. Но боюсь, ее хватало только на банальности.
— Если я обидел вас, госпожа Клеида, — вставая, сказал Археанакс, — позвольте принести мои покорнейшие извинения.
— Погоди, я тебя так просто не отпущу, — с легкостью сказала тетушка Елена. — Во-первых, мы не дослушали конца этой истории, а во-вторых, ты не пообедал.
— Боюсь, конец получится довольно скучным. После одного-двух дней перебранки стороны согласились на перемирие, чтобы разобраться с обстоятельствами дела.
— Стало быть, война окончена, — сказала тетушка Елена.
— Похоже на то, — ответил Археанакс, и это прозвучало очень бодро. — Если все будет благополучно, вернемся к сбору винограда.
— Хорошо, — сказала мама. — А кто же выступит арбитром между Афинами и Лесбосом?
— С этим вопросом обращались к коринфскому царю Периандру[55]. Кажется, он дал согласие.
— По-моему, он не более достоин царского звания, чем любой из моих подметальщиков. Это самый обычный тиран.
— Он истинный наследник своего отца, — сказала тетушка Елена, — в связи с ним встает весьма щекотливая проблема. Сколько требуется поколений для легитимизации династии? Каков рецепт получения королевской крови?
Археанакс прокашлялся, качнулся и сказал:
— Прошу прощения. Мне еще в одном месте надо побывать.
Тетушка Елена протянула ему руку для поцелуя:
— Была так рада видеть тебя, братец. Когда отплывешь?
— Боюсь, что уже завтра.
— Ну что ж. Передай своему полководцу мой привет, — ее губы на мгновение сжались, — и мои поздравления.
Юноша взял свою палку и направился за провожавшим его рабом. Обе женщины смотрели ему вслед. Похоже, его уход был для них очень некстати.
Когда он удалился, моя мать, все еще не преодолевшая приступа раздражения, сказала:
— Да, ничего себе — Периандр!
— Могло быть и хуже.
— Да что с него возьмешь! Торгаш, он и есть торгаш.
— Ты, видимо, забыла, что здесь сложные споры о торговле. Даже несмотря на гробницу Ахилла.
— Но ведь не все же измеряется деньгами, — сказала мать.
— Так можно рассуждать, когда они есть.
Спорщицы переглянулись.
— Кроме того, — насмешливо сказала мать, — нельзя ожидать справедливости от человека без всякой морали и принципов.
— Что ты имеешь в виду? — спросила тетушка Елена.
— Ты прекрасно знаешь что, — сказала матушка, и в голосе ее зазвучало неприятное шипение, являющееся признаком ярости. — Он и его мать…
— Может, ты еще была с ними в одной постели? — пренебрежительно бросила тетушка Елена. — Ну почему люди готовы верить любой ерунде, если только она имеет хоть какое-то отношение к плотским утехам?
— Может быть, у них на то есть основания.
— Ну что ж, возможно. Ну, на самого Периандра мне в общем-то наплевать. Но главное, за что он мне так отвратителен, коль скоро мы уж заговорили о вопросах морали, — это за его неуправляемый нрав. Человек, который способен избить свою жену ногами до выкидыша, после которого она вскоре умирает, — и все из-за гнусной сплетни, рассказанной ему наложницей, — такого едва ли можно назвать человеком с мужским характером. Впрочем, я вижу, что не это главное, из-за чего ты отвергаешь его.
