Георг Эберс - Невеста Нила

Ознакомительная версия.

В голове Ориона царил невообразимый хаос, в груди творился сущий ад. Он никогда не испытывал ничего подобного, и необходимость притворяться перед людьми была особенно тяжела для него в присутствии надменной Паулы. А теперь еще эти сандалии! Их владелец, вероятно, провожал безумную. Если он видел Ориона в таблиние и выдаст его позорную тайну, что тогда делать, как явиться на глаза родителям? Юношеские проказы неожиданно приняли трагический оборот. Но молодому человеку было необходимо во что бы то ни стало скрыть свои ночные похождения. Лучше решиться на новую несправедливость, даже самую ужасную, чем положить пятно на свою честь. Орион смело поднял сандалии над головой и громко крикнул:

— Эй, люди! Кому из вас принадлежит эта обувь? Не привратнику ли?

Все молчали; привратник ответил отрицательно. Молодой хозяин задумался, сдвинул брови, и потом продолжал хриплым голосом:

— Значит, сюда приходил какой-то вор. На коже сандалий я вижу клеймо нашего дома, следовательно, обувь из наших мастерских; кроме того, она пахнет конюшней. Не правда ли, Себек? Возьми-ка башмаки с собой; завтра утром мы узнаем, кто подложил нам этот подозрительный подарок в прихожую. Ты пришла сюда первая, прекрасная Паула, не видела ли ты здесь какого-нибудь мужчины?

— Конечно, видела, — отвечала она с вызывающим, враждебным взглядом.

— Куда же он скрылся?

— Он, как трусливый зверь, пробежал по лужайке виридариума, безжалостно измяв на ней траву, и бросился во флигель, где находятся жилые комнаты.

Орион стиснул зубы, и дикая ненависть против этой загадки в образе женщины вспыхнула в его сердце. Паула, по-видимому, хотела погубить его, по крайней мере он читал в ее глазах негодование и твердую решимость не уступать ему. Что она затевала? Как смел кто-нибудь смотреть на сына Георгия, всеобщего любимца, таким презрительным взглядом? Кто в целом мире имел право упрекнуть его в чем-нибудь, что оправдало бы подобное обращение? Никогда в жизни он не встречал такой неприязни, тем более от молодой девушки. Ориону захотелось уничтожить это высокомерное, бессердечное существо, подвергавшее его унижению после того, как он явил перед ней свои нежные чувства. Паула заставляла дрожать человека, сто раз доказавшего свою храбрость. Что это значило? Какой коварный демон играл здесь злые шутки? Орион сам не узнавал себя, иначе он не позволил бы обращаться с собой таким образом. Его мать тотчас заметила, как юноша побледнел, узнав, что неизвестный человек бросился в жилые комнаты. Однако Нефорис по-своему объяснила этот испуг и воскликнула с тревогой:

— Злодей бросился туда, где находится спальня Георгия! Боже милосердный, неужели враги опять покушаются на его жизнь? Скорей, скорей, Себек, собери вооруженных людей и обыщите дворец сверху донизу! Может быть, вам удастся схватить преступника! Он затоптал траву на лужайке!… Вы должны… он не может от вас убежать!

Домоправитель бросился исполнять приказание госпожи. Паула снова оглянулась на Ориона и велела стоявшему возле нее садовнику сравнить следы ног, оставшиеся на росистой траве, с найденной сандалией.

Юноша вздрогнул и, направляясь в виридариум, сказал:

— Я беру это на себя.

Но тут ему стало стыдно, и он почувствовал, как нервные спазмы сжимают горло. Орион представился сам себе в виде пойманного вора, обманщика, жалкого негодяя; теперь он не то, чем был до роковой минуты, когда ему удалось проникнуть в таблиний.

Дамаскинка с волнением смотрела ему вслед. Неужели сын Георгия пал так низко, что не посовестится солгать и скажет при всех, будто бы широкая сандалия конюшего приходится как раз к отпечатку, оставленному на лужайке его собственной стройной маленькой ногой? Девушка ненавидела Ориона, но в то же время страстно желала, чтобы он не дошел до такой низости. Вскоре молодой человек вернулся в атриум и с очевидным смущением объявил, что он не совсем уверен в своих наблюдениях, обувь, по-видимому, не вполне подходит к оставленным следам. Дамаскинка вздохнула с облегчением и подошла к пострадавшей, которую теперь осматривал врач.

Прежде чем последовать за ней, Нефорис привлекла к себе сына, спрашивая, почему он так бледен и расстроен.

— Мне очень жаль несчастную Мандану, — запинаясь, отвечал он, указывая на раненую.

— Какое у тебя сострадательное сердце! Ты все такой же, каким был в детстве! — заметила мать.

Глаза Ориона действительно были влажны от слез, но юноша оплакивал не персиянку, а что-то бесконечно дорогое, чего он лишился в эту минуту.

Однако разговор между матерью и сыном был неожиданно прерван — за одним несчастьем этой ночи последовало другое. Проводник каравана, перс Рустем, был внесен без признаков жизни. Он позволил себе насмешливое замечание во время спора о религиозных вопросах, и один разъяренный якобит нанес ему глубокую, пожалуй, смертельную рану подвернувшимся под руку поленом.

Врач Филипп посвятил Рустему все свое внимание. Вокруг них толпились слуги и чиновники мукаукаса, привлеченные сюда катастрофой. Они в ужасе перешептывались между собой, исполняя в то же время приказания доктора.

Осмотрев рану масдакита, тот воскликнул резким тоном:

— Вот это как раз по-египетски — ударить человека сзади! Ну что вы сбежались сюда, как на интересное зрелище? — прибавил врач, обращаясь к присутствующим. — Ступайте вон, кому здесь нечего делать! Прежде всего нам нужны носилки, а ты, госпожа Нефорис, укажи нам две комнаты: одну для бедняжки невольницы, а другую для этого великолепного юноши, который, кажется, недолго протянет, если не произойдет особенного чуда.

— На северной стороне виридариума, — отвечала хозяйка, — у нас есть свободное помещение.

— Ну нет! — воскликнул врач. — Мне нужны комнаты с хорошим, свежим воздухом, окнами на берег Нила.

— Там у нас обыкновенно помещаются гости, а теперь в одной из комнат живет племянница моего мужа. Туда мы действительно иногда приносили больных из своего семейства, но для таких простых людей… понимаешь?

— Нет, я глух к подобным речам, — возразил врач.

— Я знаю тебя, — заметила с улыбкой Нефорис, — но, право, те комнаты заново отделаны для важных гостей.

— Трудно найти более важных посетителей, чем эти двое умирающих, — перебил ее Филипп. — Помни, что они ближе тебя к Богу и вечной жизни! Эй люди, несите больных в помещение для гостей!

— Это невозможно, решительно невозможно! — воскликнул Орион, вскакивая от своего письменного стола.

События прошедшей ночи вспоминались ему теперь во всех подробностях, и он испытывал мучительное чувство раскаяния и стыда. Однако юноша спешил оправдать себя в случившемся, приписывая это несчастным обстоятельствам, а не своей вине. Да, верно, на свете существуют злые языки, коварные духи, которые толкнули его на безумное дело! Вчера вечером, после покупки ковра, Орион, по просьбе матери, отправился провожать домой вдову Сусанну. У нее в доме он встретил брата ее покойного мужа, богача Кризиппа из Александрии, весельчака и кутилу. Когда у них зашла речь о ковре и о намерении мукаукаса пожертвовать это художественное произведение вместе с драгоценными камнями в пользу церкви, старик всплеснул руками. Он вполне разделял досаду Ориона на такое распоряжение отца и воскликнул, смеясь:

— На твоем месте я воспользовался бы частью драгоценностей по праву наследника! Что скажешь на это, Катерина?

Ведь недурно было бы присвоить себе какой-нибудь бриллиантик или опал для земных целей, если почтенному Георгию вздумалось пожертвовать на церковь целый водопад дорогих камней для спасения своей души? Говорю тебе, Орион, не будь глупцом — церковная казна и без того богата; ты можешь с чистой совестью воспользоваться кое-чем из дорогой покупки!

Рассуждая таким образом, Кризипп подливал молодому гостю вина, поданного радушной хозяйкой, и наконец вздумал проводить Ориона домой, желая освежиться ночной прохладой. Зять Сусанны всю дорогу советовал юноше уговорить отца, чтобы тот не отдавал весь ковер в пользу церкви, а вынул из него некоторые камни. Оживленная беседа сопровождалась веселыми шутками и смехом. Орион мысленно соглашался с Кризиппом и подумал об Элиодоре, которая была страстной любительницей драгоценных камней. Покидая Константинополь, он обещал прислать ей на память какую-нибудь вещицу. Большой смарагд, купленный вместе с ковром у араба, представлял собой самый подходящий подарок для богатой вдовы, но молодой человек знал, что родители не отдадут ему ничего из массы сокровищ, приобретенных ими сегодня и получивших иное назначение. Однако сын мукаукаса был слишком избалован жизнью, чтобы отказаться от своей прихоти. Соображая, как ему успешнее достичь желанной цели, юноша придумал даже стихи, которые должны были сопровождать посылку.

Ключ от таблиния, где лежал ковер, был при нем. Вернувшись домой, он нашел своих служащих во дворе у костра. Отворяя дверь комнаты, Орион испытал неприятное ощущение, которое напомнило ему тот день, когда он в детстве пошел с братьями в сад украдкой обрывать плодовые деревья. Молодой человек был уже готов отказаться от своего намерения, но опять вспомнил старика Кризиппа, его советы и шутки. Отступить от задуманного плана значило проявить трусость. Элиодора должна непременно получить большой смарагд вместе со стихами: остальными же драгоценностями отец может распорядиться по своему желанию.

Ознакомительная версия.