Побледневший отец заметался по полянке. Настроение у всех испортилось. Как же теперь? Мучали догадки: что сделают с мамой, с детьми? Неужели их, — даже страшно подумать, — расстреляют?
— Рано панику подымать, — упрекнул нас отец, — о жизни думать надо. Вон, видите, среди поля островок? — указал он рукой на молодой кустарник среди вспаханного поля. — Там небольшая впадина, если доберёмся туда незамеченными, считайте — мы вне опасности, и тогда освободим наших.
И вот мы на зелёном островке.
— Видите, — радовался отец, — жить нам суждено!
До поздней ночи каратели прочёсывали лесные кварталы. До нас доносились выстрелы, разрывы гранат. И всё это делалось впустую, для острастки.
Не обнаружив нашу группу, обозлённые гитлеровцы учинили допрос матери.
— Где твой муж? — кричал полковник.
— Ушёл на заработки.
— Когда?
— Месяц назад.
— Когда вернётся домой?
— Скоро, сама жду не дождусь…
— Ты в этом уверена, что скоро вернётся?
— Надеюсь!…
Фашист нервничал, у него заиграли желваки. Но он старался владеть собой: что, если женщина говорит правду?
— А где старшие сыновья?
— Один ушёл вместе с мужем, — тихо ответила мать, — а двое схвачены вашими властями и…
— И что?
— Расстреляны… — всхлипнула мать.
— Сказки плетёшь, старуха!
— Клянусь, их нет в живых!
— Не хитри! Советую тебе передать сыновьям и мужу — пусть немедленно возвращаются домой, их никто не тронет. Слышишь? Если же сами найдём, тогда пусть не ждут пощады!
— Спасибо, господин офицер, за добрые слова.
Полковник поднялся со стула, закурил сигарету.
— Если поступишь, как я советую, всю жизнь будешь благодарна мне. Ясно?
— Как же, ясно…
— Иди домой!
Расчёт фашиста был прост: временно отпустить женщину, а когда к ней явится муж и старшие сыновья, схватить их.
— Благодарю вас, добрый офицер! — притворялась мать. — Вы угадали: муж боится и, как я теперь вижу, напрасно. Не сегодня-завтра приду к вам вместе с ним, он ни в чём не виновен, сами в этом убедитесь.
— Вот так бы давно!
Марфу Ильиничну и Катю отпустили.
В сарае гестаповцы допрашивали Володю. Ему приказали раздеться; били плётками, но он не проронил ни слова. Только изредка его тело вздрагивало от боли.
— Одевайся, мерзавец! — приказал фашист. — Сейчас мы с тобой покончим!
Володю поставили в угол сарая, лицом к стенке.
— В последний раз спрашиваю: где отец и братья? Говори!
Володя молчал. Раздался выстрел. Пуля впилась в стенку над головой мальчика. Володя оцепенел от страха… Снова выстрел. Опять мимо.
— Говори, гадёныш! — шипел гитлеровец. — Где они? Мальчика повернули лицом к истязателям.
В этот момент в сарай заглянул полковник.
— Иди сюда! — позвал он Володю. Володя подошёл к гитлеровцу.
— Марш домой. Ну! Раз-два! Шнель!
Ночью пришёл Зигмунд Гальчук. Он сказал Марфе Ильиничне, что Вася прячется у него. Все остальные тоже в безопасности.
— Зигмунд, — попросила мать, — возьми с собой Володю. Он рослый мальчик, немцы могут его схватить. Я боюсь за него.
— Хорошо, -согласился Гальчук.
Зигмунда и Володю встретили Ростислав и Жорж. Не сразу пожаловался Володя на истязателей. Он подражал нам, старшим.
— Ну, орлёнок, досталось на орехи? — подтрунивали мы над братишкой.
— Подрасту — дам сдачи, — насупился Володя.
— А сейчас не хочешь?
— Хочу, да нечем. И мама очень волнуется.
— Что же они от тебя хотели?
— Все равно по-ихнемуне вышло. Не выдал вас.
— Били?
— Даже стреляли.
— В тебя?
— Конечно. Только не попали, два раза смазали.
Володя храбрился, но в его глазах стоял испуг. А наши сердца клокотали гневом. На малыше хотели отыграться, негодяи!
Отец погладил Володю по русой головке.
— Терпи, сыночек, им за все воздастся! А ты стрелять в фашистов не боишься?
— Не боюсь.
— Ну, тогда дам тебе оружие.
И Володе вручили винтовку. Он стал партизаном.
Зигмунд успел предупредить Марфу Ильиничну, чтобы она немедленно укрылась у его знакомых в селе Городище. Едва рассвело, мать отправила туда Катю и Славика, а затем и сама незаметно покинула село. А в полдень гитлеровцы ворвались в наш опустевший дом.
Взбешённые неудачей, каратели схватили пятерых первых попавшихся жителей села. От них добивались, где скрываются Струтинские. Братья Юхим и Нестор Кирушки, Тадзик Багинский и двое стариков и в самом деле ничего не знали о внезапном исчезновении матери с детьми. Фашисты издевались над своими жертвами и, ничего не добившись, расстреляли их.
От Гортата мы узнали, что в наших краях орудовали головорезы генерала Шене. Фашистский предводитель бросил против партизан целый полк! Но и это не помогло. Наша группа крепла, расширяла зону своих действий.
Мать и троих младших детей необходимо было укрыть в надёжном месте. Мы понимали: если их схватят, то не пощадят, и решили— Марфу Ильиничну и Катю отправить к родственникам в Луцк, а Васю и Славика временно пристроить у Марии Степановны Мамонец, проживавшей в селе Леоновке. В Леоновку я пошёл с Ростиславом. Узнав о цели нашего прихода, Мария Степановна задумалась. Все сидели молча в ожидании, что она скажет. Честно говоря, если бы я получил отрицательный ответ, то не удивился бы: за укрытие ребёнка партизан гитлеровцы расстреливали всю семью «виновного».
Но, зная отзывчивый характер этой женщины, я не сомневался, что она подаст руку помощи, не считаясь с собственной судьбой.
Мария Степановна вздохнула:
— Брату отказать не могу. Я согласна! А вы, дети, что скажете? — посмотрела на сына и дочку.
— Мы, мама, знали, что ты не откажешь, — отвечали наперебой Николай и Ядзя.
— Сделаем все и сохраним малышей. Привезти их надо так, чтобы никто не видел, -подчеркнула Мария Степановна. — К вечеру Виктор приедет за ними. Передайте отцу — буду беречь их как родных!
Вскоре после того, как мать покинула село, в опустевший дом явился Ваня Пихур. С ним; были ещё трое. Связной Зигмунд Гальчук, заранее предупреждённый о возможном появлении Пихура, помог ему найти нас.
Пихур пришёл без оружия.
— Зато я не один, — как бы оправдывался он. — Людей привёл хороших.
— Где же они?
— Недалеко отсюда, в ельнике. Без вашего согласия не посмел их сюда привести.
— Правильно, Ваня! — одобрили предосторожность Пихура. — А кто они?
— Из военнопленных. Сами пытались связаться с партизанами, но не удалось. Ребята боевые, серьёзные.
— Ну что ж, верим тебе, Ваня. Приведи, потолкуем с ними.
Пихур направился к ельнику. Но отец окликнул его.
— Подожди. Ты выполняешь боевое поручение, а раз так, то должен быть наготове, — отец обвёл нас глазами. — Как, дети, доверим винтовку товарищу Пихуру?
— Доверим! — дружно раздалось в ответ.
— Тогда, Ваня, получай винтовку с боеприпасами, будь достойным защитником Родины!
Пихур по-военному вытянулся и, принимая оружие, взволнованным голосом произнёс:
— Друзья мои, товарищи… Я клянусь, буду с вами смело сражаться против врага. Если потребуется — отдам жизнь, но оружие из рук не выпущу. Спасибо за доверие!
Пихур поцеловал винтовку пересохшими губами, закинул её за плечо и вместе со мной пошёл к новичкам.
Пробираясь сквозь заросли, он восторгался возросшей огневой мощью нашей группы.
— Когда я был у вас первый раз, не видел и намёка на что-то огнестрельное. Скрывали от меня?
— Не обижайся, друг, конспирация — прежде всего. Тебя тогда мало знали и не рискнули довериться.
— А новичков чем вооружим?
— Найдётся.
Мой спутник улыбнулся и спросил:
— Действуете сами по себе?
— Нам народ помогает.
— Я имею в виду другое: удалось ли вам связаться с Большой Землёй?
— Пока не удалось.
— Вот если бы достать рацию…
У ельника Ваня остановил меня и показал рукой в сторону: там паслись две дикие козочки. Я вскинул десятизарядку и выстрелил. Одна козочка упала на передние ноги и забилась о землю, а вторая стремглав понеслась в чащу. Оказалось, пуля прошила передние лопатки животному.
— Вот и свежее мясо добыли! — обрадовался Пихур.
— Сперва пойдём к товарищам, а козочка никуда не денется.
Трое мужчин встретили нас у ельника.
— Командир партизанской группы Николай Струтинский, — представился я.
Первым протянул мне руку Николай Киселев, коренастый парень с правильными чертами лица и приветливыми серыми глазами. Я невольно подумал: «Такой не подведёт».
— Служил в Дунайской флотилии, затем в Днепровской, старшина второй статьи, — доложил он. — Получил ранение под Киевом, там и пленили…
Владимир Леонтьев ростом был выше Киселева, отличался богатырским телосложением. В Красной Армии служил старшим сержантом артиллерии.
— Бежал из ровенского лагеря военнопленных, хочу снова стать в боевые ряды, — отчеканил Леонтьев.
