Но если Елизавета останется довольна, зачем говорить об этом шепотом?»
Теперь она открыла чистую страницу и написала:
«20 августа 1568 года.
Так много перемен за три недели! Мне стало гораздо спокойнее. Я пишу Елизавете, и она отвечает. Лорды согласились прибыть на судебное слушание. Итак, скоро я брошу обвинения в лицо лорду Джеймсу и Мортону, с его жуткой рыжей бородой, и Мейтленду… Я громко и ясно скажу всему миру, кто они такие. Я расскажу о сговоре в Крейгмиллере, когда они предложили избавиться от Дарнли. О, наконец-то я смогу объявить об этом! Сколько еще темных тайн мне придется раскрыть!
Думаю, это Сесил предостерег Елизавету от желания более открыто встать на мою сторону. Французский и испанский послы в Лондоне держат меня в курсе событий. Теперь мне известно больше, чем я когда-либо знала в Шотландии. Здесь нет лорда Джеймса, который перехватывал мою корреспонденцию. Но все же в Карлайле было лучше. Замок Болтон занимает такое уединенное положение, что никто не приезжает сюда. Он похож на тайное убежище посреди цветущей долины.
Семья Скроупа всегда симпатизировала католикам. Они принимали участие в «Благодатном паломничестве»[6] против Генриха VIII тридцать лет назад и дорого заплатили за это. На моем этаже находится красивая часовня, которую первый лорд Скроуп построил как поминальную молельню, где монахи могли возносить молитвы за упокой души Ричарда II. Увы, здесь больше нет монахов, поэтому его душа, наверное, до сих пор пребывает в чистилище. Но я сама хожу туда молиться, и никто не запрещает мне этого делать.
Я слышала, что многие местные семьи сочувственно относятся к старой вере; в конце концов, прошло лишь десять лет с тех пор, как Англия была католической страной. Воспоминания живут долго. Знатные роды Северной Англии, в том числе графы Нортумберлендский и Уэстморлендский, почти открыто называют себя католиками. Нортумберленд объявил себя моим сторонником и прислал мне некоторые принадлежности для религиозных обрядов, и, хотя герцог Норфолкский официально считается протестантом, его жена католичка, а сын склоняется к католичеству. Здесь я нахожусь среди друзей, и некоторые осмеливаются заявлять об этом более открыто, чем другие. Граф Нортумберлендский заверил меня, что при необходимости сможет привлечь других пэров на мою сторону.
Меня далеко не так строго охраняют, как если бы я находилась в руках лорда Джеймса. Здесь есть гарнизон, расквартированный в юго-восточной башне, но мои комнаты на западной стороне выходят в чистое поле. Я нахожусь на высоте пятидесяти футов, но могла бы бежать, спустившись по веревке, если бы имела лошадей. Однако если я попытаюсь бежать, это будет выглядеть так, словно я боюсь предстоящего суда. Нет, здесь я более сильна, хотя кажусь беспомощной и даже не имею собственной лошади. Я должна ждать, и это самое трудное для меня, так как противоречит моей натуре, в чем мы сходны с Босуэллом. Мы оба подвергаемся суровому испытанию.
Я слышала, что Босуэлл добился аудиенции у короля Фредерика на Новый год, но его так и не отпустили. Он предложил уступить Норвегии право на Шетландские и Оркнейские острова в обмен на свободу, но это возымело обратное действие: Фредерик преисполнился решимости держать его под стражей и торговаться с лордами насчет островов. Лорд Джеймс заявил, что в Шотландии Босуэлл является осужденным преступником и его следует выдать. Фредерик сослался на то, что перевозка важного и хитроумного заключенного потребует целой эскадры судов, которой он, увы, в настоящее время не располагает. Лорд Джеймс предложил прислать в Данию палача для удобства Фредерика. Должно быть, понимая, с каким подлецом он имеет дело, король отклонил это «любезное» предложение. Итак, Босуэлл в безопасности, и, судя по всему, удобно размещен в губернаторской крепости в Мальмё. Почему он не сбежал оттуда? Мне нужно более подробно узнать об условиях его содержания. Должно быть, его строго охраняют… но получил ли он хотя бы одно из моих писем? Сама мысль о том, что это не так, невыносима мне.
Когда я вернусь на трон – о да, тогда Фредерик освободит его и вернет домой на королевском флагмане, с репарациями и извинениями за столь неподобающее обращение. Тогда прошлое станет дурным сном, и вечером мы посмеемся над нашими невзгодами и вспомним о том, как справлялись с ними… Лохлевен и Берген, Карлайл и Копенгаген, Болтон и Мальмё. Разумеется, он знает моих тюремщиков, лэрда Лохлевена и леди Дуглас, но он не знаком с сэром Фрэнсисом Ноллисом, вице-камергером Елизаветы. Это обходительный и многострадальный джентльмен. Он нежно любит свою королеву, и думаю, не только потому, что его жена происходит из семьи Анны Болейн и таким образом связана с ней родственными узами. Он любит королеву так, как я никогда не видела раньше, ни во Франции, ни в Шотландии. Он обожает и глубоко чтит ее, что выглядит странно, поскольку он гораздо старше ее. Я пыталась заставить его шутить насчет нее, но, хотя он рассказывает много забавных историй о ней, он никогда не отпускает шуток на ее счет. О, это очень трудно объяснить… язвительный юмор без шуток.
Лорд Скроуп: такой чинный и пухлый, словно фаршированный каплун. Его шея особенно толстая и круглая, так что, когда он поворачивает голову, ему приходится двигать плечами. Тем не менее он тоже любезен. Я нахожусь в обществе приятных людей в приятном месте по сравнению с животными, которые называют себя людьми и прячутся в своих замках на продуваемых ветрами утесах в Шотландии».
«Слишком много прилагательных, – подумала она, перечитав последнее предложение. – Но Шотландия как будто требует множества прилагательных, так что пусть все останется как есть».
* * *
«8 сентября 1568 года.
Рождество Блаженной Девы Марии. Я встала рано и помолилась в часовне. Мне не разрешают иметь священника. Когда я попросила об этом, мне ответили: «Теперь в Англии нет католических священников». Какое наказание они навлекают на себя подобными словами! Вместо этого Ноллис привел реформистского проповедника, который попытался обратить меня в свою веру. Он ежедневно «наставляет» меня в англиканском вероисповедании, чем доставляет удовольствие Ноллису. Я делаю вид, что готова порадовать его. Но потом я открываю молитвенник, беру четки и молю Деву Марию простить меня.
О Норфолке все чаще говорят как о претенденте на мою руку. Меня заверяют, что многие могущественные люди при дворе благосклонно относятся к такому браку – к примеру, Роберт Дадли, графы Арундел и Пемброк, а также Николас Трокмортон, мой старый знакомец и английский посол. Видимо, они считают, что так он сможет играть роль нового «хозяина», выбранного англичанами, чтобы держать меня на коротком поводке. (Это напоминает предыдущее предложение Елизаветы заключить брак с ее дорогим Дадли. Он по-прежнему не женат, но она явно не хочет повторять свое предложение.) Они полагают, что таким образом меня можно будет держать в резерве для наследования престола.
Почему никто не вспоминает, что я уже замужем? И они еще говорят, будто у меня короткая память? Уже ходили разговоры о том, чтобы выдать меня замуж за Филиппа Испанского, Джорджа Дугласа или Гамильтона, недавно овдовевшего в третий раз. О, какими же старыми мы становимся! А сегодня – я едва не лопнула от смеха – почтенный Фрэнсис Ноллис предложил кандидатуру своего родственника Джорджа Кэрри. Если они в самом деле считают меня убийцей, то их цинизм и честолюбие постыдны и достойны всяческого осуждения. Даже Макиавелли покраснел бы от такого двуличия!»
* * *
«29 сентября 1568 года. День Святого Михаила и всех Ангелов.
О! Я с трудом могу держать перо и еле дождалась темноты, чтобы остаться наедине с собой. За обедом мне хотелось крикнуть Ноллису в лицо: «Вы с самого начала знали об этом!»
Мне не позволят присутствовать на судебном слушании. Я вынуждена говорить через своих представителей. Но как они смогут говорить моими собственными словами? Они – это не я. Я надеялась, что наконец смогу встретиться с предателями лицом к лицу, но нет: это им разрешат лично присутствовать в зале. И кому – лорду Джеймсу, Мортону, Мейтленду и главному «праведнику», лорду Линдсею! Однако я останусь здесь, в сорока милях от Йорка, где состоится судебное заседание.
Самой Елизаветы там тоже не будет. Она пришлет герцога Норфолкского, сэра Ральфа Сэдлера (моего врага с колыбели!) и графа Сассекского, своего камергера, который ненавидит Шотландию больше всех остальных. Насколько мне известно, он рассказывал Елизавете, что дед учил его никогда не доверять шотландцам или французам. Из этих троих только Норфолк не считает меня злодейкой.
