- Не сильно убоялся, сыночка?
Он только головой помотал.
Подошёл отец, улыбнулся скупой улыбкой:
- Он ведь сын мой старший - и, видать, не только по годам...
Это было наивысшей похвалой.
Тогда Изяслав не помышлял ни о какой выгоде для себя, даже о том, чтобы храбрым выглядеть. Он бросился братьев прикрывать, ведь они меньшенькие были. Но отец вспомнил случай с волкодавом, когда княжество завещал; когда думал, кому киевский стол[7] отдать.
Невесёлые думы мучают князя Изяслава. Мечется он по светлице, дивно изукрашенной. Тут, во дворце, немало потрудились искусные мастера. Мозаики из смальты[8], цветной мрамор и резные плиты из красного шифера с орнаментами, серебряные, бронзовые подсвечники, восточные ковры... На одной из стен изображены подвиги Ярослава Мудрого. Краски так подобраны и положены, что как живые глядят очи могучего князя. Словно спрашивают, что сделал, сын? Чем возвеличил Русскую землю и род Ярославичей?
И ещё тяжелее становится на сердце Изяслава. Подходит он к сделанной по его указу карте земли русичей - всё на ней как бы настоящее: и горы, и долы, и реки, и море, но во сто крат меньше. Есть там и Киев, и Днепр-Славутич... И на границах земли русичей застыли глиняные фигурки воинов наподобие шахмат. Их князь передвигает в воображаемых битвах. Так он готовится к настоящим сражениям, придумывает, где полки расположить, откуда нанести упреждающий удар, где устроить засаду. На этой "земле" все битвы он выигрывает. А на земле большой? Ведь там врагов во много раз больше, и нельзя их передвигать, как пожелает. Они сами передвигаются, совершают неожиданные набеги.
Уже на второй год[9] княжения Изяслава Ярославича кочевники, населявшие бескрайние южные степи, стали нападать на переяславльскую землю, на удел брата Всеволода. Дальше они пока не прорывались - храбрый Всеволод их бил, отгонял. Но становилось их не меньше, а больше, и лютовали они пуще прежнего. Сосчитать их никто не мог - всё равно что считать травинки в степи.
Знает князь Изяслав: те враги опасны для всей Русской земли. Имя им половцы...
Оттого на всех южных границах неспокойно стало. Греки в Таврии строили козни, натравливали горцев на горожан. Только на короткий срок там утихли свары, когда пришёл в Тмутаракань племянник Изяслава, Ростислав Владимирович.
Когда-то много, ох как много тревог принёс Ростислав своему дяде, великому князю киевскому. После смерти отца он остался без удела, собирал ватаги воинов и мореходов в Новгороде. Но больше всего любил он тонконогого коня, да свистящий ветер в чистом поле, да честное ратоборство. Любил князь поиграть со смертью. При всём том умел и сдержать себя, охладить силой воли яростную душу, спокойно поразмыслить и принять дельное решение. Ростислав Владимирович был прирождённым полководцем.
К нему тянулись молодые сердца. И он к ним тянулся. А больше всего к тому, что пьянит сильнее вина и обнимает крепче женщины, - к славе.
И Вышата, Остромиров сын, на что уж зрелый и рассудительный, а попал к нему в товарищи. Они сговорились тайно о ратном деле, собрали ватагу и двинулись на Тмутаракань, где правил немудрящий сын Святослава Ярославича, Глеб. Ростислав выгнал Глеба и сам стал князем тмутараканским. И сразу же сказался его приход - горцы покорились неустрашимому, греки в Тавриде затрепетали.
Вначале Изяслав разгневался на племянника, но, узнав, что касоги[10] признали себя данниками Руси, подумал: "Такая десница надобна для Тмутаракани".
Но не так думал его брат, черниговский князь Святослав. Он собрал полки да поспешил водворить обратно обиженного сына. Услышав о походе грозного князя и уважая дядю Святослава, Ростислав со своими друзьями покинул город без боя. А Святославу написал: "Не хочу проливать родной крови. Мой меч - против врага, а для тебя, княже, душа раскрыта".
На том и кончилась малая распря. Святослав угомонился, заверив, что зла против племянника больше не имеет.
А у киевского князя прибавилось забот. Как удержать касогов в узде, чтобы не нападали они на русские города-крепости?
Изяслав Ярославич вспоминает брата Святослава с укором: "Лишь я один должен о родимой земле думать. А для тебя родное дитятко, пусть и немудрящее, дороже всего. Был бы Ростислав в Тмутаракани - сохранялось бы спокойствие по всей южной границе. А с Глебом кто считаться будет? Сегодня он говорит одно, завтра - другое. Довести до дела свой замысел не может, во всём на ближних полагается. Твёрдой воли не имеет, оттого и решение его - ещё не решение, и слово его - не княжеское слово. Гнётся и клонится он между ближними, выжидая, что нашепчут, в какую сторону потянут. Разве сам ты, Святославе, не видишь того? Разве не ведаешь, что сын твой для Тмутаракани не годится? Да ещё в такую тяжкую годину..."
Меряет князь тяжёлыми шагами светлицу, то подходит к карте, то отходит, обозревая её издали, думает...
- Дозволь к тебе, княже, - слышится из-за двери.
- Входи, воеводо, - отвечает Ярославич, задёргивает карту пологом, набрасывает на плечи плащ-корзно из греческого пурпура, обшитый золотым галуном и кружевом, и садится в удобное кресло с подлокотниками и подушками.
В светлицу поспешно вошёл грузный воевода Коснячко. За ним трусцой вбежал купец и плюхнулся в ноги князю.
- Заступись, господине, за своих слуг, - запричитал он. - Разор терпим от Всеслава. Его воины нападают на лодьи[11] и убивают людей. Заступись, господине. Прикрой своей милостью!
На кротком продолговатом лице князя гневно сдвинулись густые брови.
- Купецкий сын правду сказывает, - поспешил вступиться Коснячко.
- Полоцкие воины дорогу к Новгороду пресекли, - продолжал плакаться купец.
Изяслав вскочил, выпрямился во весь немалый рост, так что полы плаща взлетели красными крыльями. Сверкнули тёмно-серые глаза. Полные губы то сжимались, то приоткрывались, будто он не решался высказать княжью волю. А решение было не из лёгких. Не однажды вставал скорый на брань Всеслав, правнук Рогнеды, на великом водном пути "из варяг в греки" и нападал на суда. Он считал свой род обиженным. Ведь его дед, а не Ярослав Мудрый был старшим сыном князя Владимира и по закону должен был наследовать престол в Киеве. Доносили Изяславу Ярославичу о происках Всеслава, предостерегали. Да и то сказать: особливо опасен Всеслав, "в кровавой сорочке рождённый", в смутное время. Так и ждёт, чтобы ослаб киевский князь или отвлёкся. Не уговорить его, не образумить по-доброму. Остаётся - на меч взять. Но Изяслав помнил завет отца, Ярослава, не начинать распри. Выход пока один: сдерживать гордость и гнев, не дать им расплескаться. А это очень тяжко, если сила есть, если полки ждут твоего слова, чтобы расправиться с безумцем, если жалобы на него идут со всех сторон.
Но киевский князь должен помнить и о других, более грозных врагах, должен подавить свою гордость. А не то - ослабнет его земля, станут топтать её половецкие кони...
- Ступай! - указал купцу на дверь.
Купец, кланяясь, покинул светлицу. Князь снова опустился в кресло, исподлобья глянул на воеводу, и тот поспешно заговорил:
- Доколе молчать будем? Терпение кончается.
- А что делать? - тихо спросил князь.
- Идти на Всеслава, - твёрдо ответил Коснячко.
- Нет! Всеслав - мой племянник. Разве не ведаешь: война - что искра в угольях. Плесни водой - погаснет, брось ветвь - вспыхнет, и не потушишь.
- А где взять воды? Или отдашь свой стол в Киеве?
Изяслав ничего не отвечал. Да и что он мог сказать?
Его дед, Владимир Святой[12], Владимир Красное Солнышко, раздвинул пределы княжества, размахнулся широко... Союзничал и соперничал с Византией, перенимал её веру, дал отпор её царям. Он сбросил разных и многих идолов на Руси и провозгласил единого Господа. И как един Бог на небе, так и Владимир стал наимогутнейшим князем на Руси. Неумолимой рукой он посадил в уделы вместо строптивых князьков своих сыновей и бояр.
Отец Изяслава, Ярослав Мудрый, ещё больше расширил и укрепил державу, дал ей единый закон - "Русскую правду".
Под защитой его меча расцветали города, шла бойкая торговля на великих голубых дорогах-реках.
Но пока города были слабы, они нуждались в защите, в помощи Киева, и покорно платили ему дань. Когда же выросли, захотели самостоятельности...
А у границ Руси затаилась огромная, как море, степь. И в ней появились новые враги - неисчислимые половцы. Степь непонятная, с иным укладом, иными законами, в вечном непостоянстве своих кочевий. Труднопобедимая из-за множества диких воинов, могучая неуловимой быстротой передвижения, выносливостью всадников и коней.
