Ознакомительная версия.
Варяжская улица в городе – особенная улица. Бедных дворов здесь нет вовсе. Живут на улице волхвы, а вовсе не дружинники, не варяги. На самом-то деле иные из них большей частью при пышных храмах обретаются, кто и вовсе в княжеских палатах, но свой собственный двор все равно держат. А у кого так прямо во дворе святилище с жертвенником стоит, если невелико. И всесильные облакопрогонители, особо почитаемые земледельцами, есть на улице, и кобники, что ищут веления судьбы, рассекая голубей да петухов ножами с серебряными рукоятями; и кудесники, поющие чудесные песни-кощуны; и чародеи, подсматривающие грядущее в налитых до краев гадательных чашах; и хранильщики, что учат мастеров изображать бога так, чтоб не обиделся тот, не покарал, раздосадованный неудачным портретом. У кого-то из волхвов большое семейство, жены и дети, а у кого вся семья – лишь работники да невольники. Говорят, дети волхвов живут несчастливо или недолго. У кого как.
Либуша, ворожея молодой княгини Ольги, жила почти посередине улицы, где та изгибалась к реке. Налево широкая мощеная дорога – к кремлю, направо дорога поуже, в конце улицы уж не мощеная, песочком присыпанная – за город, вдоль реки и к лесу. Изба ворожеи не слишком богата, но красива и удобна. На фасаде три солнца под крышей, все как в жизни. Левое – утреннее восходящее, правое – вечернее. А под коньком – полдневное в зените и три длинношеих лебедя сверху. Так и катается солнце над землей каждый день, с востока на запад, в огненной колеснице, запряженной огромными белыми лебедями. Никакие навьи и злые ветры не проберутся под крышу ворожеи: резные солнца не пустят, а по кромке еще бегут деревянные узорчатые полотенца с резьбой, изображающей росу небесную. За домом амбары и хлев, дальше к Ладожке – небольшой сад с яблонями, вишней, душистой смородиной. Огорода же вовсе нет, все приносят ворожее в дар, лишь бы помогла, замолвила словечко за просителя перед своей богиней. В центре двора, обнесенного высоким частоколом, небольшой деревянный храм Мокоши-Судьбы. На стрехе уж не лебеди сидят, а сама всесильная капризная Мокошь-матушка с воздетыми к небу руками, полными грудями и две прекрасные, вечно юные всадницы по сторонам.
В избе у Либуши гость. Развалился на лавке в чистой рубахе, и не скажешь, что бродячий ведун, в широких штанах из неровной домотканой материи, а голову пристроил хозяйке на колени. Ворожея с непокрытыми очень светлыми и пушистыми, точно встрепанными, косами расчесывает его, не жалея дорогого самшитового гребешка, выискивает блох тонкими нежными пальцами, приговаривает что-то невнятно ласковое. В хлеву за домом мычит корова, как умеют мычать только пестрые длиннорогие коровы: жалобно и звонко, просит подоить, а ленивые работники не идут, наверняка спят. Но хозяйка не торопится разбудить и приструнить их, пытается задержать светлую северную ночь, их общую с гостем ночь в нарядной избе с пучком свежих кукушкиных слезок за притолокой, с широким столом, покрытым тяжелой праздничной скатертью, вытканной ромбами. А Ящер уже открывает пасть, и солнечный диск нового дня дрожит и сияет в его глотке, рвется наружу, торопится обогреть землю. Розовый новорожденный свет лезет в треугольные маленькие окошки, глядящие на восток из-под потолка. Кричат без устали птенцы на яблоне за домом: мамку зовут, выбирается на свет круглый и красный в мелкую крапинку блестящий жук из-под малинового листа, ползет на солнце. Небесные коровки всегда ползут на солнце, потому так и называются – небесные. Для жука яблоня – это страна целая, а для птицы яблоня – дом, для кошки же – всего лишь мебель, как лавки и полки у людей. Вот какой разной может быть яблоня в саду у Либуши.
– Скажи, Либуша, что за суета в городе? – сонно спросил мужчина и до хруста потянулся, освобождая голову с уже редеющей шевелюрой из приятного плена женских колен. – Мне сегодня надо бы кое с кем встретиться, потолковать. Ну раз уж у тебя задержался, хоть слухи соберу.
Хозяйка разочарованно отложила гребень, разгладила на круглых коленях богатую сорочку. Такой не постеснялась бы и боярыня: сорочка из тонкой переливчатой камчатой ткани, а у камки чудесное свойство отпугивать блох. В ней не зачешется тело, даже если сидишь у самой печи. Сорочка щедро расшита по вороту, подолу и рукавам тысячами кроваво-красных крестиков, они слагаются в изображения древних богинь Рожаниц с широко разведенными коленями и разбросанными руками, обнимающими мир. Рожаницы оберегают хозяйку от навьев, духов чужих зловредных мертвецов, и прочей скверны, что – того и гляди – норовит, как блоха, запрыгнуть за край одежды.
– Никак ты опять норовишь ввязаться во что-то, Гудила? Только ночь побыли вместе, на спокое, – ее выговор северянки смягчал упрек, убаюкивал, но гость не отставал.
– Какой покой, весь город забит пришлыми людьми. Я столько народу не видал отродясь, понимаешь. От суматохи голова кругом и чих нападает. Добро бы праздничная ярмарка, тут уж, дело какое, суматоху терпи. Но до праздника не меньше недели. Сам Вещий Олег, что ли, в новый большой поход собрался? Вон сколько разноплеменных наемников по улицам шляется без дела, не сидится им в крепости. Говорят, князь Игорь ему новую дружину в довес набирает, врут, поди?
Либуша не поддержала разговор, а попыталась отвлечь и соблазнить гостя свежими ватрушками с гоноболем: квашня уж подошла, долго ли напечь в поддымке, в горле печи, где пироги обретают особый аромат и румяную, но нежную корочку. Но Гудила, обычно готовый за пироги либо мягкую курочку собственные штаны отдать, слушал рассеянно и явно намеревался улизнуть, не дожидаясь ватрушки.
– Не нравится суета, не ходи в город, – отчаялась Либуша. – Здесь-то чем плохо?
– А у тебя двор – не в городе разве? – резво возразил он. – Так что слышно, будет новый поход или нет?
Хозяйка печально вздохнула:
– Неугомонный, что и ну! Потому и судьба у тебя изломана… Слушал бы разумных друзей, да дешевым медовым варевом не увлекался, был бы нынче богат и знатен, ходил бы с долгой бородой да жил подле светлого князя.
Гудила грозно нахмурил смешные неровные брови, и женщина сделала вид, что напугалась. Покачала головой, приступила к рассказу; бусинами катились слова, бежали мелким речным жемчугом. Получалось у нее, что поход будет, но не так чтоб скоро. Хотя у женщин время совсем по-другому исчисляется, иной раз им неделя – долго, час – долго. А попроси ее что-нибудь серьезное сделать, месяца мало, что так скоро требуешь, спросит. Но уверяла ворожейка, что прежде похода князь Олег обязательно прибудет в Ладогу, чтобы не пропустить игрища на празднике Перуна. Хочет лично проследить, как праздник справляют, хорошо ли, широко ли, нет ли кому обиды. Плохо привыкает народ к главенству одного бога, а вещий Олег, видишь ты, Перуна уважает, перед прочими ставит.
Эту новость, то есть парадный, причесанный советниками вариант, Гудила уже слышал и в городе, и от самой хозяйки еще вчера, пусть им с нею некогда было особенно разговаривать, другие дела нашлись, а все ж парой слов перекинулись. Но разве женщины помнят о том, что вчера говорили? Так и будет толочь новости, известные любому сопливому мальчишке в посаде. Прикрикнул Гудила, потребовал передать, что слышно в тереме у молодой княгини Ольги, ведь ворожее все секреты ведомы – правда? – все двери на женской половине кремля открыты для нее, а не открыты, так щелочка найдется или замочная скважина. А ему надо, очень надо знать, что на самом деле будет.
Женщина покусала румяные губы, еще пару раз вздохнула, потеребила кончик густой косы, переброшенной через плечо, но ответила. Тяжело совладать с неукротимым любопытством гостя, а тяжелей не поделиться с любимым тем, что ему так хочется получить.
– А на деле… Князь Олег едет проверить, какую дружину ему набрали в Ладоге. Сам знаешь, собирать князь-Игорю поручали, а тут дело непростое. Игорю особого доверия нет от князя Олега. Советник Свенельд присматривает за Игорем, но больно молод советник-то, да и не поймешь, кому в первую голову угодить старается: старому князю или молодому. Я так полагаю, что Свенельд-красавчик вовсе о себе лишь думает…
Гудила услышал то, что хотел, но нельзя, чтобы она поняла это, женщины слабые да разговорчивые, пусть считает, что не понял ничего:
– Ты мне бабьи сплетни не пересказывай, про молодых советников только тебе интересно!
Либуша усмехнулась, к лучшему Гудила перебил ее, так бы и выложила по извечной бабьей слабости все секреты. А секреты чужие. Княжьи секреты. Усмехнулась, помолчала да и продолжила:
– Будет поход в Персию. Новую дружину к весне обучить надо, перед тем как выступать. Свою-то старшую дружину князь Олег дома в Киеве оставит, в новой столице. Устала дружина, умоталась по чужим землям и морям, пусть отоспится, отъестся. Заберет Олег свою дружину после, когда к Русскому морю двинется. Сюда же с небольшим отрядом приплывет, вместе с последним купеческим караваном из грецкой земли. Ты же знаешь, он благоволит купцам, вот сам не гнушается караван сопровождать, охранять от лихих людей. А то, Гудила, послушай, до Перунова дня еще – ой как, а до Купалы – седмица, Русалья неделя. Народу будет немерено, и бояре, и витязи. Поживешь у меня? Русалья неделя быстро проходит. Поживи до праздника, у нас весело будет, – уговаривала хозяйка и знала, что понапрасну, что он давно все решил, но разве совладаешь с собственным языком. – Без меду весело.
Ознакомительная версия.
