В 1072 году Вильгельм предпринял кампанию против Малькольма, шотландского короля. Тот женился на сестре Эдгара Ателинга Маргарет и стал подбивать на восстание англичан. Завидев армию Вильгельма, неприятель сразу же сдался, принял вассальную присягу и согласился выдать Эдгара Ателинга, которого тут же наделили землёй и поместьем и допустили ко двору Вильгельма. Из Шотландии король вернулся в Майен, жители которого, воспользовавшись беспорядками 1069 года, заставили уйти со своей земли нормандские гарнизоны. Вильгельму не составило труда покорить графство, хотя повстанцам и помогал граф Фульк Анжуйский (1073). Заговор графов Херефорда и Норфолка, в котором принимал участие граф Нортхемптон, был раскрыт Ланфранком в отсутствие короля, но Вильгельм счёл нужным вернуться, чтобы решить вопрос о наказании и пресечь волнения и недовольство англичан. Решение о казни графа Нортхемптонского было принято герцогом после долгих колебаний, хотя и полностью соответствовало английскому законодательству. Столь жестокое отношение к человеку, считавшемуся, по мнению многих, невиновным, стало одним из тёмных пятен в карьере Вильгельма. В 1076 году герцог вошёл в Бретань, чтобы поймать сбежавшего графа Норфолкского, но Филипп, король Франции, пришёл на помощь бретонцам, и Вильгельму пришлось отступить перед сюзереном. Несколько последующих лет были омрачены ссорой между королём и его старшим сыном Робертом. В 1083—1085 годах в Майене поднялось второе восстание. В 1085 году до Англии дошли известия о том, что Кнут Святой, король Дании, собирается выдвинуть претензии на свои владения в Англии. Его затея не увенчалась успехом, но дала повод для созыва известного собрания свободных граждан в Солсбери, на котором Вильгельм принёс клятву всем землевладельцам Англии уважать их права, одновременно получив в ответ феодальную присягу не только от своих непосредственных вассалов, но и всех арьервассалов[4], обязав их нести военную службу в пользу короля (1085).
Видя, что опасность ещё не миновала, герцог взялся за составление «Земельной описи» Англии (1086), с уточнением обязанностей феодалов по отношению к королю. В 1087 году он пересёк границу французской провинции Вексин, чтобы нанести ответный удар гарнизону Манта за набеги, совершаемые им на территории герцога. Войска Вильгельма захватили, разграбили и подожгли город. Но когда он въехал в город, чтобы осмотреть руины, его конь споткнулся, упал и сбросил всадника на горящие угли. С сильными болями его привезли в Руан, где он и умер 9 сентября 1087 года. Вильгельм был похоронен на территории монастыря Святого Стефана в Каене. Доска, установленная на его могиле перед высоким алтарём, сохранилась до сих пор, но кости его были разбросаны гугенотами[5] в 1562 году.
Характер. В век распутства Вильгельм отличался верностью в браке, воздержанностью и искренней набожностью. Проводя политику завоеваний, герцог совершенно сознательно шёл на применение самых жёстких мер, но в то же время был чужд бессмысленному кровопролитию и жестокости. Единственный случай опустошения города без действительной на то причины сильно преувеличен. Вильгельм был не лишён алчности, но его отношение к церкви говорит о бескорыстии и благородстве. Это был высокий полный человек со статной осанкой и неимоверной физической силой. Несмотря на лобные залысины, он всегда коротко стригся, а также носил короткие усы.
От Матильды (она умерла в 1083 г.) у Вильгельма было четверо сыновей: Роберт, герцог Нормандский, Ричард (убит во время охоты) и будущие короли Вильгельм II и Генрих I, — а также пять или шесть дочерей. Об одной из них, Аделине, известно, что она вышла замуж за Стефана, графа Блуа.
КЭРОЛ ЛИНЕНТОН
в знак дружбы и признательности
за неоценимую помощь по поиску
исторического материала
при написании этой книги.
Он ещё мал, но впереди у него вся жизнь.
Герцог Нормандии Роберт.
С рыночной площади доносился обычный шум: выкрики торговцев, голоса покупателей, желавших приобрести товар за более низкую цену. Не справившись с любопытством, Гелева[6] подошла к окну, хотя это стоило ей больших усилий, и стала разглядывать толпу сквозь щель в ставнях. В рыночные дни в Фалейс съезжались со всех окрестных деревень. Здесь можно было увидеть свободных крестьян со слугами, пригнавших на продажу домашний скот, и крепостных, разложивших прямо на земле свой скудный товар; слуг богатых людей и вооружённых солдат; дам, изящно гарцующих на лошадях, и зажиточных степенных горожан; а также юных девушек, пришедших с подружками поглядеть на происходящее. Обычно их сумочки были полупусты, зато каждой новой симпатичной безделушке они были безумно рады.
Коробейники заманивали покупателей содержимым своих сундуков. Здесь были аметистовые и гранатовые броши, костяные гребни и серебряные зеркальца, отполированные столь тщательно, что в них можно было рассмотреть своё изображение так же хорошо, как в ручье, протекавшем по ту сторону замка.
Прилавки на рынке были уставлены свечами, сосудами с маслом и смолой. Воздух был наполнен ароматом восточных пряностей: гвоздики, кориандра и корицы. Купцы торговали не только свежайшей миногой и сельдью, но и такими рядовыми товарами, как пиво, сахар и перец. На прилавках стояли кувшины с ломбардской горчицей, лежали буханки хлеба с печатями пекарен. Домохозяйки раскупали чугунки и кухонную утварь, а аптекарь тем временем предлагал им мази от синяков, драконовскую воду, корень дудника и — смущённым шёпотом — любовные пилюли. Его тихий голос тонул в крике соседа, развернувшего тончайшую ткань и просившего каждого прохожего полюбоваться ею.
Но больше всего покупателей собирали иностранные купцы, у которых всегда находилось что-нибудь экзотическое: жидкость, которая после нагревания отгоняла своим запахом змей, ткань с Фризских островов, причудливые кубки и замысловатые украшения из Византии, саксонские вышивки золотой нитью из Англии, безделушки и ленточки для волос.
Увидев под своим окном как раз такого купца, Гелева представила, как она вплетает в свою толстую косу алую ленту. Милорд Роберт поймёт, как ей идёт красное. Но никто, даже такой страстный любовник, как граф, не увидит сейчас её красоты. Гелева ждала ребёнка, а граф находился в Руане, прося у своего отца, герцога Нормандии Ричарда, позволения уехать. Гелева с нетерпением ждала схваток, а затем родов, чтобы снова отправиться к замку, стоящему на утёсе, и приказать охранникам открыть ворота — ей, Гелеве Прекрасной, дочери Фулберта, правительнице Фалейса и любовнице графа Гесмеса. Невольно взгляд её остановился на замке, возвышавшемся над деревянными городскими домиками среди лесов, покрывавших холм.
Вспомнив высокомерных дам при дворе Руана, Гелева нахмурилась. В их присутствии она чувствовала себя неловко и сейчас не могла не задуматься о причине этого.
Неожиданно её внимание привлекла труппа бродячих артистов, остановившихся рядом с её домом. Певцы пришли на рынок в надежде получить несколько монет от молодых бездельников, а возможно, и отобедать в доме одного из богатых горожан. Арфист стал наигрывать популярную песенку, а жонглёр подбрасывал в воздух тарелки и шары. Он бросал и ловил их всё быстрее и быстрее, пока наконец Гелева не застыла в удивлении.
Затем она увидела отца и брата Вальтера, торговавшихся с бюргером о цене за шкурку куницы. Рядом с ними купец показывал свои безделушки восторженным девушкам.
«Если бы граф Роберт был здесь, — подумала Гелева, — он бы непременно купил своей возлюбленной золотой браслет, который купец держит в руках».
Мысль о графе опечалила Гелеву, и она с грустью отошла от окна.
Из залы, в которую вела винтовая лестница, доносился шум. Обычно там устраивались торжественные приёмы. Вот и сейчас мать Гелевы была занята подготовкой к обеду, ожидая прихода Фулберта и Вальтера, но Гелева не испытывала ни малейшего желания помочь ей. Любовнице сына герцога Нормандского не пристало возиться с кастрюлями и грязной посудой.
Гелева медленно прошлась по комнате и легла на кровать поверх покрывала, сшитого из шкур животных. Это была кровать, достойная герцогини: сделанная из отличного дерева, она была покрыта медвежьими шкурами, о которых Фулберт пробурчал как-то, что они больше подошли бы графу Роберту, чем его «милочке». Гелева уткнулась лицом в пушистое покрывало и, поглаживая мех своей маленькой ручкой, стала мечтать о графе, вспоминая, как он необычно называл её — «принцесса».
Далеко за степями, лежащими за городом, садилось солнце. Его последние лучи проникли сквозь щели в ставнях и заиграли бликами на кровати, превратив коричневый мех в тёмно-красный. С рыночной площади всё доносились обрывки разговоров, цокот копыт, неожиданные выкрики, но с приходом сумерек голоса становились всё глуше, а вскоре и вовсе затихли. Крестьяне из окрестных деревень спешили покинуть Фалейс ещё засветло; торговцы собирали товар; в сторону городских ворот вели мулов и лошадей.
