Ознакомительная версия.
Прошло еще несколько минут, и до Тита донесся приглушенный резкий звук — то заиграли трубы. Словно гигантская гусеница, огромная колонна поползла по насыпи в направлении города. Когда она оказалась в пяти или шести сотнях шагов от городской стены, Титу удалось рассмотреть различные типы конницы, составлявшие авангард вражеского войска: catafractarii, с головы до пят закованные в доспехи и выглядевшие удивительно безжалостными; clibanarii в кольчугах и шлемах; легкая конница, вооруженная копьями, небольшими круглыми щитами и касками; конные лучники и прочие вспомогательные формирования. Увиденное Тит постарался сохранить в голове, используя старый цицероновский метод — так называемые «дворцы памяти», воображаемую анфиладу комнат, каждая из которых содержит определенный сегмент информации, легко припоминаемой при прогулке по «залам».
Нужно поторапливаться. При входе в город через Авреанские ворота, как и при выходе через Ариминские, колонне, конечно же, придется замедлить ход, но любая секунда, выигранная им во время возвращения в штаб с донесением, позволит командующему — полководцу Аэцию — лучше подготовиться к сражению, которое, похоже, уже неизбежно. Передвигаясь ползком, Тит добрался до выходившего на крышу люка и по приставной лестнице спустился на поддерживаемую лесами платформу — работавшие там мастера еще не закончили укладывать стенную мозаику, на которой восседавший на земном шаре Христос отделял овец от козлищ в Судный день. Великолепно прорисованное лицо Иисуса выражало несовместимые, казалось бы, чувства — доброту и силу, сострадание и мощь. Преисполненный эмоций, Тит преклонил колени перед образом и осенил его крестным знамением. (Недавно он, язычник в молодости, обратился в новую веру.) Умиротворенный и окрыленный, продолжил он свое нисхождение. Иподиакон, тайно впустивший Тита в собор, дожидался его у подножия лесов. Вместе они поспешили прочь из этого впечатляющего — пять нефов, пятьдесят шесть мраморных колонн, восхитительная мозаика, переливающаяся в сумерках голубым и желтым цветом, — строения.
— Прощай, сын мой, — прошептал клирик, заперев массивные двойные двери. Подойдя к Титу, он вложил в его руку крошечный амулет: выбитые на нем греческие литеры «Хи — Ро» символизировали христианскую веру. — Храни тебя Господь и ниспошли тебе благо.
* * *
С небольшой возвышенности, где, рядом с лагерем гуннов, находился штаб Аэция, Тит наблюдал за тем, как — примерно в километре от них — развертывает свои силы неприятель. От возбуждения и страха у него свело живот. Войско Аспара расположилось довольно-таки удачно: окружить рассыпавшихся тройной цепью на сравнительно твердом участке земли между болотами всадников не представлялось возможным. Фланги защищала тяжелая конница — catafractarii и clibanarii, в центре выстроились легкая конница и конные лучники. В тылу, на приличном расстоянии, противник поставил вспомогательные обозы. Тит бросил мимолетный взгляд на сбившихся в кучу у подножия холма гуннов — кружившая на одном месте орда, казалось, вот-вот была готова сгореть от нетерпения.
Нас ждет исключительно конное сражение, думал он, такого в долгой истории Рима еще не бывало. Вплоть до последнего времени победы добывались лишь за счет хорошо вооруженных легионеров. Но корабли, которые должны были доставить пехоту Восточной империи из Константинополя, попали в шторм, разбросавший их по всему побережью, а командующий, Ардавур, угодил в плен. Аэцию же, здесь, на Западе, не удалось собрать сильную армию, что заставило его искать союзников на другом берегу Данубия. И такие нашлись — гунны, превосходные лучники и, возможно, лучшие на земле наездники.
Гунны Аэция, с коими мало кто мог сравниться в умении держаться в седле, численностью своей значительно превосходили восточную конницу. Но, в отличие от вымуштрованных и дисциплинированных солдат Аспара, они мало походили на армию в прямом смысле этого слова. Ни одно из гуннских племен не клялось в верности другим. Любой отдельно взятый гунн был очень силен как воин, но в бою редко приходил на помощь соплеменнику, думаю лишь о добыче и трофеях. Тем не менее немногие желали видеть гуннов не на своей стороне. Даже готам, одному из самых воинственных германских племен, пришлось — лет так пятьдесят тому назад — просить прибежища на территории Римской империи после того, как внушающие ужас полчища этих до дикости безобразных кровожадных кочевников смерчем прошлись по их селениям.
Выслушав донесение Тита о силе и передвижениях восточной армии, Аэций, чье войско тогда стояло лагерем в восьми километрах от Равенны, решил дать Аспару бой. Отлично осознавая всю тщетность попыток навязать противнику ожесточенное сражение в окружавших город топях, он отдал приказ выдвигаться к северо-востоку, на менее подтопленные территории.
В сопровождении полудюжины офицеров и трибунов, и, как обычно, не забыв надеть свою вогнутую кирасу и небрежно накинуть перевязь, Аэций стремительно выскочил из командного штаба и направился к группе курьеров, разведчиков и младших офицеров, куда входил и Тит. Полководец, достаточно молодой еще человек среднего роста, просто-таки излучал энергию и уверенность. Яркое солнце, прошедшее лишь четверть ежедневного своего пути, заставило Аэция прищуриться и криво ухмыльнуться.
— Ничего бы не имел против того, чтобы повременить со сражением часов этак до девяти[2], — громко произнес он. — Тогда солнце оказалось бы позади нас, и этим глупцам несладко пришлось бы в их-то доспехах. Не уверен, правда, что удастся так долго сдерживать гуннов. — Улыбнувшись, он обвел взглядом своих офицеров. — Поэтому, если ни у кого нет возражений, объявляю игры открытыми. Трубить наступление!
Приложив губы к мундштуку своего музыкального инструмента конической формы, трубач протрубил серию звучных нот. В ту же секунду рванулись вперед всадники-гунны: приземистые, крепко сбитые воины с плоскими азиатскими лицами, в грязных, сшитых из шкурок лесных мышей, одеждах, пронеслись они мимо Тита на своих уродливых, но крепких с виду конях подобно стрелам, пущенным искусной рукой, и имел каждый из них из оружия лишь изогнутый лук да полный стрел с наконечниками из кости колчан. В благоговейном трепете наблюдал Тит за тем, как в доли секунды наводнили они все пространство вокруг холма, где стояли римляне, и волной накатились на вражескую армию, скрыв за собой линию горизонта.
Хотя и не хватало гуннам четкой организации, действовали они так, словно вела их за собой коллективная воля. Идеально исполненный конный маневр — такие не всегда удаются даже знаменитому римскому ala, и первые ряды всадников разлетелись направо и налево — тогда, когда до войска Восточной империи оставалось не более сотни стадий, и галопом пронеслись параллельно вражеской коннице, осыпая ее градом стрел. Так, волнами, напоминавшими скорее огромный водоворот, и накатывали лучники-гунны на замершую в статичном положении конницу Аспара. Ранее выражение «небо стало темным от стрел» Тит воспринимал с недоверчивой улыбкой. Теперь-то он знал, что возможно и такое.
Так продолжалось около часа. Затем гунны увели загнанных лошадей на прежние позиции, и стоявший на пригорке Тит получил возможность оценить результаты их вылазки. К немалому его удивлению, впечатляющими они не оказались. Судя по всему, стрелы гуннов отскакивали от доспехов конников Аспара, не причиняя последним никакого вреда. Основной удар на себя приняла центральная часть восточного войска — с усеянными десятками стрел щитами эти воины походили сейчас на стадо дикобразов. Потери восточная армия понесла незначительные: несколько лошадей и пара-тройка всадников — убитыми, да дюжины полторы воинов — ранеными. Для гуннов же, не имевших ни кольчуг, ни щитов, ни какой-либо другой защитной амуниции, все сложилось гораздо хуже: поле боя было усеяно рядами трупов в кожаных накидках, что явилось лучшим свидетельством силы и эффективных действий конных лучников Восточной империи. К тому же сейчас, в начале мая, лошади гуннов находились еще не в лучших своих кондициях, особенно в силу того, что на тяжелых, вязких почвах у реки Пад не росли те травы, которыми они привыкли питаться. В отличие от гуннов, восточные римляне привезли с собой в походных обозах достаточно зерна для того, чтобы их боевые лошади были готовы переносить тяжелые испытания на протяжении долгих и долгих дней, недель, а то и месяцев.
— Ну что ж, как видно, так мы ничего не добьемся, — невозмутимо произнес Аэций. — Если Аспару удастся и далее сохранять подобное боевое построение, мы можем атаковать его хоть сутки напролет — и все без толку. — В притворной мольбе он вскинул вверх руки. — Идеи, мне нужны свежие идеи! Давайте, думайте — я жду.
Ознакомительная версия.
