После краткого пребывания во владении герцогини де Гиз, сводной сестры Мадемуазель, дворец вернулся к Людовику XIV, который и подарил его Месье, своему брату герцогу Филиппу Орлеанскому. У того был сын, тоже Филипп, рожденный от союза с принцессой Палатинской. После смерти старого короля он-то и стал регентом.
Придя к власти, Филипп уступил настоятельным просьбам своей старшей дочери, Марии-Луизы-Элизабет, вдовы герцога де Берри, которой было тогда всего двадцать лет. Юная и восхитительная герцогиня пожелала жить в Люксембургском дворце. Она хотела иметь все самое лучшее, чтобы все остальные поняли, кто настоящая королева. И поскольку она всецело властвовала над ослепленным отцом, ей не составило особого труда добиться своего и в этом случае.
Регент был хорошо образован, воспитан, был тонким дипломатом и добрым человеком, и из него, без сомнения, вышел бы отличный король Франции. Но, презираемый с детства и пришедший к власти исключительно благодаря стечению обстоятельств, он не верил в себя. Филипп быстро пристрастился к вину и увлекся женщинами, ища в них утешения. К сожалению, дочь разделяла его вкусы, и Люксембургскому дворцу привелось пережить сцены, каких не видывал даже Елисейский дворец в те времена, когда он превратился в обитель порока.
Как и ее отец, мадам де Берри обожала праздники, но праздники особого рода: достаточно, как минимум, сказать, что дворцовый этикет она не признавала. Еще она любила красивых молодых людей. Для остроты ощущений ей было вполне достаточно юношей ее собственной охраны и самых прекрасных дворян отца. Она «потребляла» их в огромных количествах. Скажем сразу: отец и дочь стали товарищами по дебошам. Пили они не закусывая, ели – без ограничений! Их «невинные забавы» не отличались скромностью, а еще они обожали сеансы черной магии по книгам Аретина, которые обычно комментировал один из дворян.
Натанцевавшись всласть, они наконец гасили свечи. Спрашивается – зачем? Яркий свет нисколько не смущал дам: они присутствовали на ужине или в простейших нарядах, или же едва завернувшись в тонкий муслин, который не скрывал аппетитных форм белых холеных тел.
Потакая своим вредным привычкам, герцогиня де Берри, обладавшая отличным аппетитом, стремительно толстела и поправилась до такой степени, что в народе ее прозвали Толстощекой Принцессой. Она страдала несварением желудка и множеством других недугов, но это не остановило ее в обжорстве. Поговаривали даже, что чем хуже она себя чувствовала, тем больше предавалась чревоугодию. И вот в Люксембургском дворце уже жила не прекрасная женщина, а «безобразная толстуха», полностью погрузившаяся в душераздирающие кошмары, что и привело ее к трагическому концу. 21 июля 1719 года герцогиня де Берри умерла, когда ей было всего двадцать четыре года от роду.
Народ сочинил про нее песню:
Прожечь могла надменным взглядом
И, презирая этикет, носила шаровары.
Ей титулы ласкали слух,
Но с таким огромным задом
Она была знатнейшей из французских потаскух.
О, Мессалина дю Берри,
Очами, полными огня, в плен тяжкий забери.
Смерть заставила умолкнуть шутки и песни, спокойствие вновь вернулось в Люксембургский дворец, и глубокая печаль овладела регентом.
Новую эру в старинном дворце Марии Медичи, эру владычества мужчин (да не просто мужчин, а серьезных политиков), открыл младший брат Людовика XVI, граф Прованский, который в 1775 году добился от короля, чтобы тот отдал ему во владение Люксембургский дворец.
Король был недавно коронован в Реймсе, и хотя уже пять лет был женат на ослепительной Марии-Антуанетте, но ребенка у них еще не было. Дело в том, что Людовик XVI страдал «деликатными интимными проблемами». Так что пока его прямым наследником был Месье, то есть граф Прованский. А молодой граф стремился занять место короля как можно скорее. И, конечно же, он предпринимал для этого все необходимые усилия.
Заговоры и тайные интриги плелись быстрее паутины в углах замка. Особенно интенсивно это проявилось, как только Месье осознал, что между ним и столь вожделенной короной Франции нет никого, кроме старшего брата. Однако пока в 1775 году граф Прованский довольствовался созерцанием чужих коронаций, и единственное, что он предпринял, это переезд в Люксембургский дворец. Там граф обосновался с независимым видом будущего наследника.
Конечно же, начало положено – есть жилище, достойное величия короля… Люксембургский дворец, пристанище целой династии коронованных женщин, показался графу вполне подходящим для его будущей роли. Увы, старый дворец хотя и сохранил свой прежний блеск, но сильно сдал от одиночества. Времена блистательных женщин закончились там в 1742 году, тридцатью тремя годами раньше, со смертью королевы Луизы Испанской, вдовы Филиппа V, урожденной принцессы из рода герцогов Орлеанских, которая жила там со времени своего вдовства. А затем – тридцать три года – никого.
Итак, Месье получил роскошную резиденцию, соответствовавшую его амбициям. Но дворец требовал ремонта, который мог бы вернуть ему подлинно королевский вид. Сумма, необходимая для этого, оказалась астрономической, и король, уже имевший жену, которая обходилась ему недешево, не обнаружил ни малейшего желания (равно как и средств) оплачивать пожелания брата, к которому к тому же он не питал особой привязанности. И не без оснований.
Тогда Месье решил сам заняться поиском денег и превратился в строительного подрядчика. Слава богу, владение было обширно, а сады – огромны. Месье отторгнул от него часть с западной стороны – около 13 400 туазов[3] – и продал. Так он получил сумму, необходимую для оплаты работ во дворце. Этих денег хватило даже на постройку восхитительного особняка на улице Мадам, предназначенного для его фаворитки графини де Бальби.
Но не ему довелось воспользоваться результатами этих трудов. Работы велись с таким размахом, что они не были закончены к тому моменту, когда разразилась революция. В ожидании дальнейших событий принц крови поселился на втором этаже Малого Люксембургского дворца – там, где нынешние французские сенаторы оборудовали себе ресторан.
Но надолго он там не задержался, и, едва события начали принимать угрожающий характер, он бросил это жилище, встав на опасный путь эмигранта.
В ночь на 20 июня 1791 года, когда Людовик XVI, Мария-Антуанетта и их дети убегали из Тюильри в желтой дорожной карете, стараясь остаться незамеченными, Месье покинул Люксембургский дворец вместе со своим другом д’Аваре. Мадам (если ее можно так назвать, ибо речь шла о доброй, но некрасивой усатой савойке, которая, однако, прекрасно готовила) отправилась в путь в другой карете в обществе мадам де Гурбийон, своей фаворитки. Жребий был брошен. Королевскую семью задержали в Варенне, но граф беспрепятственно достиг Брюсселя. Люксембургский дворец он увидит через много-много лет, когда ему суждено будет стать королем Людовиком XVIII.
Во время его отсутствия судьба дворца была весьма странной. В 1793 году у Конвента, который к тому времени успел заполнить все известные парижские тюрьмы, обнаружилась острая нехватка тюремных помещений. А так как огромное здание Люксембургского дворца пустовало, им решили воспользоваться. И вот дворец переименовали в «Национальный дом безопасности» и превратили в тюрьму.
Сначала там хотели поместить Людовика XVI после разграбления Тюильри, но Парижская коммуна воспротивилась: прежде всего, в этом дворце было слишком уж много королевского, и к тому же его было неудобно охранять. На инаугурацию в «Национальный дом безопасности» 2 июня 1793 года были приведены двадцать два депутата-жирондиста. С первыми представителями французской нации, посаженными тут за решетку, еще обращались с некоторым уважением. Вскоре к ним присоединились оказавшиеся во Франции англичане, а потом – все те, кого уже некуда было деть. Цифры поражают. В течение года число заключенных выросло с 22 до 818. Среди несчастных оказались и носители величайших имен Франции: все семейство де Ноай (старый маршал, его жена, их дочь герцогиня Айенская и их внучка), а также герцог де Леви, президент Николаи, граф де Мирепуа и многие другие. Вскоре те, кто посылал их на эшафот, тоже оказались здесь: Дантон, Эбер, Камиль Демулен, Фабр д’Эглантин (который, однако, уже не распевал сочиненную им песенку «Идет дождь, моя пастушка»), Эро де Сешелль.
После 9 термидора наступили перемены, и какие! Еще больше заключенных! Художники. В частности, Давид, который нашел тут достаточно места, чтобы работать над гигантским «Похищением сабинянок»[4]. Но всему свое время: и вот уже к власти пришла Директория…
Вначале здесь обустроили Зал Заседаний, потом – комнаты для одного из руководителей Директории, Барраса. Остальные четверо заняли Малый Люксембургский дворец, и так продолжалось до того момента, как Бонапарт привел всех к единому знаменателю: сначала разместил во дворце Сенат (после договора в Кампо-Формио), а затем переехал туда самолично.
