Да, так оно и было. Для князя Андрея, как и для всех его братьев, возможно, исключая старшего, которого отец с митрополитом уже благословили на великое княжение и который был допущен до дел государственных, решение Ивана Великого посетить с покаянными молитвами монастыри оказалось весьма неожиданным. Уж кому-кому, а сыновьям хорошо было известно, что отец их не только с прохладцей воспринимал внешнюю церковную обрядность, но и относился к церковникам с едва скрываемым презрением, и вдруг - многонедельная поездка по монастырям, явно утомительная и весьма вредная для ослабленного затянувшейся хворью тела. Однако никто из сыновей не попытался даже молвить поперек слова, не стал отговаривать от опрометчивого решения - велик авторитет отца, к тому же самодержца.
Выехал царский поезд в день осеннего солнцестояния. Обещал он быть теплым, солнечным, поэтому Ивану Великому подали открытый возок, лишь накинули царю на ноги медвежий полог. Впереди поезда - пара сотен выборных дворян в доспехах, на ходких ногайских верховых единой саврасой[10] масти. Сыновья великого князя - на арабских скакунах под золочеными седлами и бархатными попонами, шитых жемчугами и самоцветами; следом - крытый возок с несколькими московскими иерархами; замыкала же царский поезд сотня детей боярских[11], тоже в доспехах и тоже на ногайских конях единой караковой[12] масти.
Первая ночевка в Мытищах. Поезд встречали торжественным колокольным звоном и крестным ходом священнослужителей, облаченных в дорогие тяжелые от обилия самоцветов ризы, и празднично одетых прихожан. Иван Васильевич сошел с возка и, поклонившись низким поклоном, принял благословение настоятеля соборной церкви, возглавлявшего крестный ход, поцеловал крест, что никогда прежде такого не делал.
За ночь небо огрузело тучами, и после заутрени, когда поезду подошла пора трогаться в Троице-Сергиеву Лавру, посыпал, словно из частого сита, нудный дождь. Сопровождал он путников всю оставшуюся до Троицы дорогу.
Ворота в монастырский двор отворены настежь. Князья Дмитрий[13] и Андрей, ехавшие чуть позади старших братьев - Василия и Юрия[14], вполголоса беседовали, предвкушая отдых в тепле и смену потяжелевшей от воды одежды.
- До самого до последнего промок. Живого места нет. Оденем все сухое, отогреемся у печки, - говорил мечтательно князь Андрей, скуксившийся на седле и спрятавший озябшие до синевы кисти под мокрое корзно[15] насколько позволяли поводья. - Благодать, когда тепло и сухо.
- У меня вода в сапогах хлюпает, - стараясь бодриться, поддержал брата Дмитрий. - Сменим сейчас же платья и - в баньку. Зябкость как рукой снимет. Не приготовили если баньку, попросим истопить. Труда, думаю, не составит чернецам.
Увы, сразу с дороги ни одежды им не пришлось поменять, ни банька их не ждала: отец, ехавший от Мытищ в крытом возке, не подумав ни о сыновьях, ни о ратниках, сопровождавших богомольцев, направил свои стопы в храм вслед за встретившим его архимандритом - настоятелем монастыря.
Лишь отстояв торжественную службу, опятнав мокрыми оспинами беломраморный пол, смогли они попариться на славу и знатно потрапезничать.
Несколько дней провели богомольцы в монастыре, не пропуская ни одной из пяти суточных служб. Утомительно долгих. Вроде бы пора и в Кремль возвращаться, где ждут великого князя польские послы, так нет, великокняжеский поезд тронулся в Переяславль, затем - в Ростов Великий, в Ярославль. Послы подождут.
Во всех городах поезд встречали крестными ходами и торжественным колокольным перезвоном, в каждом монастыре - долгие молитвы. Всюду одно и то же - благословение на дела добрые, державные. Везде - пожелания долгия лета. Сладкие звуки эти лились с амвона, но не шли на пользу здоровью Ивана Великого - заметно сдавал он день ото дня, но, пересиливая недуг, продолжал отстаивать все службы, удивляя тем и сыновей, и настоятелей монастырей, которые очень хорошо знали, с каким невниманием относился к ним великий князь все годы своего правления. Может, и впрямь решил он уповать на Господа Бога: авось позаботится о рабе своем, наместнике на земле российской? Но кто знал его мысли?
- О душе вспомнил! - с тайным злорадством и с надеждой получить себе выгоды обменивались мнениями сопровождющие великого князя московские иерархи и монастырские высшие чины. - Пришло вразумление от Всевышнего?!
По санному пути вернулся великокняжеский поезд в Москву, и тут Иван Великий еще раз всех удивил, велев разобрать до основания Архангельский собор[16] и церковь Иоанна Лествичника и заложить новые храмы.
Это было последнее его распоряжение. Он слег окончательно, и польских послов принимал Василий Иванович с братьями.
В Кремле уныние. Церковники лишь по обязанности провозглашали великому князю многие лета. Он подал хороший знак для иерархов и паломничеством, и распоряжением обновить храмы за счет казны, теперь уже не важно, что его не будет на Соборе. Даже лучше, что не будет. Для тех, кто не желает расставаться с необъятными земельными угодьями, охотами и рыбными ловами, с несметными богатствами, кто привык сладко вкушать разносолы, запивая дорогими заморскими винами, ходить в парче, акеамитах[17] и шелках, шитых золотом, жемчугом и алмазами, а во время крестных ходов держать в руках не грубо сработанный деревянный крест, сродни тому, на котором был распят Иисус Христос, а золотой, щедро украшенный эмалью и драгоценными каменьями, - для них болезнь великого князя вместо манны небесной. Осмелели алчные иерархи, зазвучали в их речах обвинения: нестяжатели уже именовались не заблудшими в вере нарушителями единства, а еретиками.
Собор с великой легкостью превысил даже свои полномочия, приняв решение очистить огнем не только душу архимандрита Кассиана, но и подсудного митрополиту, а тем более Собору иерархов, но и служилых государева двора дьяка Ивана Волка и дьяка Митю Коноплева. Еще более жестокая участь ждала дьяка Некраса Рукова. Для назидания и устрашения нетвердых в вере Христовой ему по решению Собора должны были прилюдно, на лобном месте отрезать язык, затем, отвезя в Великий Новгород, сжечь, чтобы душа его очистилась огнем в том городе, где он особенно рьяно поносил церковь.
Вообще в списках еретиков по решению Собора оказались десятки священнослужителей и государевых слуг. Вот почему князь Андрей считал, что намеченные Собором казни не могли свершиться без воли самодержца - такое возможно только для католических стран, но не для России.
«Неужели Василий самолично дозволил, обойдя отца? Пользуясь его немощью?!» - думал князь и спросил, прямо глядя в глаза державному брату:
- Ты благословил казни?
Князь заметил мимолетное замешательство брата, но, прищурив глаза, Василий ответил не так, как хотел услышать Андрей:
- Мы оба с отцом великие князья.
- Не верю тебе. Оговариваешь отца. Сколько раз государь имел право казнить ослушников и даже бунтарей, но не решался на крайность. Твердым словом, твердой рукой добивался своего, а не мечом, и уж тем более - не огнем. Особенно мое сомнение вызывает решение о казни Ивана Волка Курицына, брата любимца великокняжеского дьяка Федора Курицына, много добрых дел свершившего во славу отечества нашего. Не меньше их и на счету Ивана Волка. Разве можно запамятовать, как ловко он прознал про тайный умысел князя Курбского[18], собравшего рать по воле нашего отца в поход за Камень[19] для приведения к присяге государю российскому тамошних народов и возмечтавшего создать за Каменным поясом свое независимое от Москвы княжество. Чтобы не дать свершиться вероломству, вредоносному для отечества, Волк предложил Ивану Великому дать Курбскому в товарищи с равными правами смелого и башковитого воеводу Салтыкова Травина. Мудрый совет. Почитай, половина Сибири присягнула Москве. А мало ли, иных добрых дел свершено Иваном Волком? Не мог отец наш, государь великодержавный, решиться на казнь верного советника. Не мог! А если дал на казнь согласие, отчего такая перемена? Я хочу сам услышать из уст отца, в чем причина опалы. Может быть, мне что-то неведомо?
- К государю тебя не подпустят. Он нынче впал в беспамятство. Лекари велели никого к нему не пускать. Даже меня.
- Выходит, мое подневольное возвращение в Москву - не его воля? Не обессудь тогда, великий князь Василий, если я удалюсь в Старицу. Ты еще не венчан на царство, стало быть, не государь единовластец.
- Верно, что не венчан, но ты забыл о благословении моем и отцом, и митрополитом. Не им ли сказано: «Властвуй, великий князь Василий Иванович, многие лета». Моя же воля такова: всем нам, братьям, быть на казни еретиков, и после того не покидать Кремль до самого выздоровления великого князя царя Ивана Васильевича. Неисполнение моей воли почту за мятежность. Тогда - оковы! Все. Почивай пока в своем теремном дворце. Казнь завтра. Не припозднись на молебен, где проклянут еретиков.
