— Все на месте, государь. А вот почета не хватает. Служу тебе верой и правдой, а толку что? Нет у других почтения к слугам твоим.
Веселость с царя ветром сдуло. Насупился опять, морщины на лбу резче проступили.
— Кто осмелился обижать слуг моих?!
— Дозволь по порядку, государь? — Иван хмуро кивнул.
Даниил говорил, постепенно воодушевляясь: — Сватов я послал к боярину Михаилу Еремеичу. Принял, ничего не скажешь, честь честью. Сваты разговор повели, поминки выложили. Боярин холопам приказал развернуть, осмотрел и говорит: «Сказываете, прислал Данилка, сын Ивана Патрикова? Обноски прислал, сваты дорогие! Знать не знаю вашего Данилку и знать не хочу!» Ему сваты: мол, Данила у государя Иоанна Васильевича в доверенных слугах ходит. А боярин свое твердит: «Какое мне дело, кто у кого в услужении? Говорю, обноски не принимаю».
Иван насмешливо спросил:
— Может, и впрямь рухлядь-то ношена была? А?
- Помилуй, государь! Послал я пять соболей, два десятка куниц, плат, серебром шитый, камки штуку. Мы порядок знаем! Не. Все потому, что мало жалуешь меня за мою службу верную. Ничем не отмечен я.
Хорошее настроение постепенно возвращалось к Ивану, он усмехнулся:
— А красна девка у боярина Михаила?
— Посмотрел я ее. Она у Трех Святителей обедню стояла. Ничего, статная. Может, токо, худовата маленько.
— Э, Данила, хочешь, я тебя пожалую? Сватом поеду, мне боярин Михаил отказать не посмеет. А девку сам посмотрю, может, и мне понравится.
Даниил заметно испугался:
— Что ты, государь!
Иван вновь насупился:
— Не возрадовался ты, Данилка, чего-то.
— Чему радоваться-то?.. У тебя и своих забот хватает, а мы уж как-нибудь сами. Вот вернусь, Бог даст, из похода Казанского, тогда и уломаю старика.
— Врешь, Данилка! Другое у тебя на уме. Боишься, а?
— Боюсь, государь! Хоть ты и женился и голубишь государыню Анастасию, а все ж прыть не потерял... Много о тебе разговоров ходит. Вдруг приглянется девка тебе...
— Вон какие среди вас разговоры! Ах ты, раб лукавый! Государю своему не веришь! Чужую девку показать боишься! Вот преданность твоя!
Судорога искривила лицо Ивана, губы растянулись, открыв зубы, он огрел нагайкой аргамака, обиженный конь присел и рванул галопом.
Скачка охладила Ивана, да и понял, что не стоило сердиться на дурацкие речи. Он начал придерживать разгоряченного коня. На взгорье Афанасий подъехал к царю и сказал:
— Государь, разреши подать сигнал псарям. Волки вон в тех зарослях, от собак сюда пойдут. Ты тут стой, а мне дозволь отъехать на ту сторону речки, там людишки наши, будем зверье от леса шугать.
Иван молча кивнул и остановил коня. Афанасий, громко трубя в охотничий рог, помчался по склону к реке.
Спиридон отстегнул от седла чекан — топорик с обушком на длинной ручке, помог царю накинуть на правую руку шелковую петлю. Вооружились все желающие принять участие в охоте.
От села донесся разноголосый лай собачьей своры.
3
Волчица и два уже взрослых волчонка бежали извилистой звериной тропой по берегу Сукромли. За ними заливались взявшие след собаки. Волчата ростом не отличались от матери, но шерсть у них была темнее, а на загривке короче. Они часто оглядывались и скалили зубы. Волчицу лай собак не страшил, на тропе среди разросшихся кустов ветлы, орешника и ольхи свора тянулась цугом и не могла окружить их. Поэтому мать-волчица трусила неспешной рысью, берегла силы. Ей не раз приходилось попадать в облаву, и она знала по опыту, что наибольшая угроза исходит не от кричащих людей и шума трещоток справа, со стороны леса, а от негромкого топота лошадей слева. Однако волчата еще не понимали этого, и каждое их движение влево она сдерживала сердитым рычанием и злым оскалом.
Еще немного, и речка впереди затеряется среди кочковатого болота. Тогда волчица ускорит бег, собаки отстанут, и она с волчатами отдохнет в тишине на хорошо известных ей сухих островках.
Но оттуда, где волчица ожидала отдых, раздался лай новой своры. Теперь ради спасения нужно было заставить волчат преодолеть страх и повернуть к лесу на шум трещоток. Она издала звук, похожий на хриплый выдох, но волчата не поняли сигнала.
Страх поборол инстинкт послушания, они рванулись влево, широкими прыжками миновали речку и на противоположном берегу зашуршали кустарником. Волчица на мгновение замерла на месте и гут же, застонав от горя, пошла за детьми.
Своры собак, столкнувшись, задержались, началась грызня, хотя и были они из одной псарни. Некоторые собаки, потеряв след, повернули к лесу на шум людей, но большая часть своры бросилась на другой берег.
Волчица неслась но прибрежным кустам несколько наискось, теперь уже не жалея сил. Она слышала, как недалеко впереди зашумели люди, тяжело затопали и захрипели кони — началась погоня. Потом характер топота изменился, она всем своим существом поняла, что там, на воле, все кончено! В два прыжка оказалась на открытом пространстве и остановилась. Трудно сказать, видела ли она смерть своих детей или нет, но явно почувствовала, как выскакивающие из кустов собаки окружают ее. Она не подумала убегать, а за секунду от общей свалки бросилась со всех ног к человеку, соскочившему с лошади, — ей представилась единственная возможность отомстить!..
4
За время службы десятник Юрша не раз бывал близ царя при его охоте. Это были пышные выезды с соколами и собаками, с огромной свитой бояр и прислуги, со многими сотнями пеших и конных загонщиков. А вот на волчью травлю с малым народом он попал впервые.
И Царь остановился на высотке, Юрша позади него, как положено, на три-конь. Ближе к царю — Спиридон. Чуть в стороне бояре, охрана и слуги боярские. Все затихли в ожидании.С первым лаем гона из кустов на поле посыпалось всякое зверье. Больше всего зайцев, они в разных направлениях прошивали поле. Лисы выскакивали реже, петляли, делали большие прыжки — запутывали следы. Темными молниями мелькали дикие козы. Иногда дичь бросалась под ноги лошадей. Лошади шарахались, охотники оживлялись, слышался приглушенный смех.
Всеобщее внимание привлекла дрофа. Огромным серым комом она не то перебежала поле, махая крыльями, не то пролетела низко над землей. В этих местах дрофа была редкой птицей, и заядлые охотники с сожалением проводили ее взглядами, но никто не погнался за ней, потому что всего три дня, как начался Петров пост, и еще почти месяц грешно есть скоромное.
Правда, когда выскочила на поле многочисленная визжащая семья вепрей, псари окружили и забили секача: Афанасий загодя получил на это разрешение царя.
Постепенно лай двух свор сближался. Вот между ними осталось с четверть версты, вот еще меньше, а волков все нет. У боярина Морозова озноб начался и шуба не помогла: а вдруг ушли? Что тогда будет! Тут забыл он и про дочь свою непослушную, которая как ни в чем не бывало остановилась неподалеку от него.
Когда своры сошлись и послышался визг собачьей грызни, Морозову стало плохо, он чуть не свалился с коня. Поэтому и не видел, как появились два волка, не видел, как рванулся за ними Иван. Немного пришел в себя, когда мимо промчались все, а с ним остался только верный слуга, с которым они и затрусили за охотниками.
5
...Аргамак царя летел птицей, Юрша начал отставать. Спиридон, изо всех сил нахлестывая своего коня, помчался краем поля, чтобы отрезать волкам путь отступления в приречные кусты. Юрша никогда не бил своего Славича, а тут стегнул. Будто понимая ответственность момента, конь в галопе стлался по траве, но расстояние до царя не уменьшалось. Оглянувшись, Юрша заметил: вся молодежь боярская мчится за ним, пока никто не нагоняет, лишь Даниил Патриков вот-вот поравняется — конь у него хорош!
А царь уже над волком, замахнулся чеканом... Вдруг аргамак его дернулся и упал на колени, тут же вскочил, но бежать дальше не мог, запрыгал на трех ногах, завизжал от боли.
Иван удержался в седле. Он еще не понял, что с конем, но вспомнил, о чем загадал перед охотой, и с болью ощутил: волк уходит, уйдет и Казань! Принялся свирепо бить коня чеканом. Через несколько секунд Юрша догнал царя, одернул свое тело с седла на круп лошади и закричал:
— Садись!
Смена лошадей на скаку — обычный прием, известный каждому коннику, но тут-то царь! Это Юрша сообразил поздно. Однако Иван не задумываясь перекинул через свое седло ногу, ухватился за луку седла десятника и очутился на его коне. Юрша соскользнул в сторону и только на земле по-настоящему испугался своей дерзости: крикнул царю как простому вою!
Пока Иван пересаживался, Даниил пронесся мимо. Царь видел, как он догнал волков, и те шарахнулись в разные стороны. Даниил успел одного из них ударить чеканом по голове, проскочил, развернул коня и погнался за другим. Но тот, почуяв смертельную опасность, припустился изо всех сил. Ему наперерез мчались три лучника. Даниил, поняв, что волк уходит, заорал:
