Джон Робинсон - Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Для понимания нашей истории необходимо разобраться в верованиях мусульманских врагов тамплиеров и расстановке их сил. Первый крестовый поход в конце одиннадцатого столетия увенчался успехом прежде всего благодаря конфликту между мусульманскими религиозными течениями, суннитами и шиитами. Новообразованному ордену тамплиеров пришлось изучить устройство мусульманского мира, как только он сделал своей резиденцией мечеть Аль-Акса на Храмовой Горе.

Так что этот труд представляет собой две книги в одной – историю рыцарей-тамплиеров и историю Святой Земли, дабы продемонстрировать их влияние друг на друга. При этом важно иметь в виду, что для полного понимания ордена тамплиеров мало рассматривать их как всего-навсего участников главных крестовых походов.

В этих грандиозных вторжениях участвовали многонациональные армии численностью от двадцати до ста тысяч человек; конечно, тамплиеры могли оказать этим войскам желанную помощь и даже руководство, но решающим военным фактором несколько сотен рыцарей стать не могли, сколь бы самозабвенно они ни бились. А вот в долгие годы между крестовыми походами регулярная армия рыцарей-тамплиеров обретала самостоятельное значение. Они были сильнейшим воинством, сдерживавшим мусульманского врага – и при обороне своих замков, и на полях сражений, и в дипломатических миссиях при исламских дворах. Если крестоносцы – воинствующие паломники – приходили повоевать и возвращались восвояси, то воинствующие монахи тамплиеры оставались в Святой Земле, дабы удержать завоеванное или навести порядок после крестоносцев, исполнивших свои обеты и покинувших поля своей славы или позора.

Здесь двухвековая история сконцентрирована до предела, втиснута в один-единственный том. Словно заказав билет на кругосветный круиз, вдруг узнаешь, что взять можно только один чемодан. Надо переворошить целые горы вещей, чтобы отобрать лишь те, что могут оказаться в предстоящем путешествии наиболее полезными.

И хотя я не один месяц провел, проверяя и перепроверяя факты, веками излагавшиеся историками и летописцами, зачастую противоречившими друг другу, я отчетливо сознаю, насколько необходимо проложить ровную тропу сквозь густую чащу имен, дат и мест. На сей счет меня частенько увещевали, что я необоснованно воздерживаюсь от сносок, придающих любой книге некое правдоподобие. Я же на это реагировал, как в детстве, когда меня уговаривали выпить какое-нибудь горькое лекарство, уверяя, что мерзкий вкус – доказательство его пользы. Цель сноски – дать дополнительную информацию, скажем, не вписывающуюся во временные рамки периода, или приводящую ссылку на источник, но помещаемую внизу страницы из нелепого соображения, что там она не помешает плавному ходу изложения. На самом же деле от меня требуют утратить нить повествования, опустить глаза в конец страницы, а после снова отыскать нужное место. Я же предпочитаю отыскивать способ просто ввести дополнение или справку прямо в повествование.

[Увы, хотя мы целиком разделяем мнение автора по этому вопросу, специфика перевода далеко не всегда позволяет обойтись без комментариев, а вводить их в текст – иной раз недопустимая вольность с нашей стороны и неуважение к автору. Поэтому нам все-таки придется порой прибегать к этому средству, но, если хотите соблюсти авторский замысел в чистоте, можете игнорировать все последующие комментарии. – Здесь и далее в квадратных скобках: примечания Александра Филонова и Etc Publishing.]

Накануне публикации я получил ряд писем историков, выражавших несогласие с некоторыми моими утверждениями. В свою защиту могу сказать лишь, что когда, к примеру, два европейских историка не сходятся между собой, а арабские летописцы противоречат обоим, мне остается только немного поразмыслить и избрать ту точку зрения, которая представляется наиболее разумной. Труднее всего опираться на своды древних летописей, ибо хроникеры обычно старались либо угодить Папе, либо ублажить монарха.

Я такой же заклятый враг и другой практики – обильно сдабривать исторические труды цитатами на иностранных языках, не сопровождаемыми переводом. Видимо, их читатель должен запросто владеть латынью, греческим, французским и средневековым английским. Я к таковым не принадлежу, хотя вовсю пользуюсь бесплатными услугами переводчика в лице своей жены, чье знание латыни и французского сэкономило мне многие часы книжных раскопок в поисках перевода.

Ради облегчения понимания, я позволил себе вольность время от времени употреблять современные названия, как-то: Иран и Ирак вместо Персии и Месопотамии – и перенес действие в области, называемые Ливаном или Югославией, хотя в те времена этих государств не было и в помине. Все это исключительно потому, что я пишу не ради того, чтобы наставлять или поучать, а чтобы поделиться со всеми тем, что люблю. Я всего-навсего желаю, чтобы путаница и недоумение не погасили восторг и изумление перед повестью легендарных рыцарей.

И наконец, если нас огорчает сознание того, что после веков раздоров древняя этническая вражда и предрассудки по-прежнему не забыты, мы можем хотя бы припомнить безудержную жестокость феодальной эпохи и утешаться тем, что на самом деле с той поры мы шагнули далеко вперед.

В то время, когда начинается наш рассказ, римская церковь ведет отчаянную борьбу за верховенство папизма на двух фронтах: с одной стороны ее осаждают христианские правители Европы, а с другой – греческая православная церковь, принятая в лоно Византийской империи, сердцем которой был Константинополь, не признававший за Папой никаких полномочий свыше. Час Рима пробил, когда Византия обратилась к нему за помощью в обуздании покушавшихся на нее турков. Папа мог убить двух зайцев одним выстрелом, спровадив воинствующую знать из Европы Византии на выручку, а заодно наверняка вынудив греческую церковь признать превосходство римской, под религиозной хоругвью Великого Крестового Похода спасающей от мусульман Святые Места, благословенные памятью Иисуса Христа. Так в одиннадцатом столетии начались крестовые походы в атмосфере веры, алчности и вражды.

день воскресный в середине одиннадцатого столетия патриарх греческой православной церкви как раз справлял торжественную обедню в величественной базилике Айя София в Константинополе, когда трое мужей вошли в храм и затопали обутыми в сапоги ногами через неф прямо к престолу. Предводитель троицы припечатал ладонью к алтарю принесенный документ, после чего, не проронив ни слова, пришельцы развернулись и промаршировали прочь. Все трое были кардиналами- князьями римской церкви. А упомянутый документ представлял собой декреталии Папы римского Льва IX, отлучавшие от церкви императора Византии и всех патриархов, священников и монахов православной церкви, равно как и всех граждан Восточной Римской империи. Выбор был невелик – либо обречь себя на вечное проклятье, либо подчиниться господству римской церкви.

То был лишь последний враждебный выпад в неослабевающей распре между папским престолом и православной церковью. С самого момента распада Римской империи в четвертом столетии обе столицы – Рим и Константинополь – испытывали неизменную взаимную ненависть, как светскую, так и религиозную. Каждая объявляла себя истинной наследницей Кесаря, каждая провозглашала свою веру единственно правильной, отвечающей воле Господа. Восточная церковь просто-напросто хотела, чтобы ее оставили в покое, дозволив поклоняться Богу на свой лад, но римская была настроена куда более агрессивно. Папа требовал, чтобы весь мир признал его исключительное право влиять на умы верующих как наместника Святого Петра и самого Иисуса Христа. Это первенство римской церкви еще четче определил клюнийский монах Гильдебранд, вступивший на престол Петра как Папа Григорий VII. Григорий довел до крайности то обстоятельство, что римскому епископу уготована особая роль, – он поставлен над прочими епископами света,- отведя титул Папы (или Попа) сугубо епископу Рима и запретив наделять этим титулом хоть кого-либо еще на всем белом свете. Но этим он не ограничился. Зачастую дворяне свидетельствовали свое почтение к епископу целованием его ног. Отныне же, провозгласил Григорий, и впредь князья будут лобызать только ноги Папы, причем не добровольно, как дань уважения, но в обязательном порядке, предписываемом каноническим уставом.

Что же до богоданных прав королей, то сама их божественность означает, что они исходят от Бога небесного к земным правителям только через посредство наместника Христа на земле. По мнению Григория, только в папской власти даровать или изымать эти священные права. То есть, Папе дана власть приказать гражданам любой страны забыть присягу на верность любому мирскому венценосцу и свергнуть любого короля или императора. Мотив вполне основателен, ибо власть духовная исходит непосредственно от Бога, в то время как мирская зачата в первородном грехе.