Буденновец остановил коня и, не отрываясь, смотрел на маленькую торговку, потом усмехнулся и спросил:
- Почем петушки с мухами?
- Пятьсот тыщ... - машинально ответила она, и лишь тогда до нее дошел оскорбительный смысл вопроса.
Она сердито вскинула на всадника большие черные глаза, чтобы отбрить нахала, но вместо этого замерла с открытым ртом.
Всадник сидел подбоченясь, играя серебряной шпорой и выставив наперед устрашающую кобуру маузера.
Девочка вскочила, опрокинула табуретку с петушками и бросилась наутек. Лохматая собака, не поняв, что случилось, тоже подхватилась, гавкнула на ходу и помчалась за хозяйкой.
- Тонька! Чего ты спуталась? Это я!
Девочка бежала, путаясь в длинной юбке, падала и снова поднималась.
- Малахольная... - растерянно произнес всадник, пришпорил коня и поехал следом.
На углу окраинной улочки он остановил коня и молча глядел на корявые глиняные хатки, на тесные дворики, заросшие лебедой, и глаза его влажнели от непрошеных слез. Вон как сгорбилась от старости родная землянка, накренился, ушел в землю ветхий сарай. На улице ни души. Чья-то курица копалась у забора, разгребая жужелицу, и, как прежде, цвела белоснежными гроздьями старая акация...
Но вот со двора рыжего Илюхи показалась стая встревоженных ребят. Они таращили глаза на незнакомого всадника и готовы были броситься врассыпную при первом знаке опасности.
Левой рукой Илюха поддерживал спадающие штаны, а правой ухватился за скобу калитки; его не обманешь: миг - и спрячется во дворе.
- Здорово, Илюха! - приветствовал его гость и помахал рукой.
Рыжий молчал, глядя исподлобья, потом сказал:
- Я с покойником не разговариваю.
- Чудак... Гляди, я живой.
- Сатана кем угодно может прикинуться.
Всадник рассмеялся, подбоченяеь, даже лошадь замотала головой, будто и ей сделалось смешно.
- Неужели не узнаешь, Илюха? Я Ленька Устинов, твой сосед.
Рыжий ответил угрюмо:
- Может, сосед, а может, его душа на коне... Твоя могила в степу, поезжай, посмотри.
- Меня убить нелегко, - отозвался приезжий. - Я заговоренный: меня ни пуля, ни сабля не берет. Не веришь? Пойди пощупай.
Ребятишки, смелея, вылезали отовсюду, со страхом и любопытством прислушивались к разговору Илюхи с незнакомцем.
Потом появились ребята постарше. Их вела за собой Тонька и на ходу клялась:
- Чтоб мне провалиться! Своими глазами видела: ...левольверт спереди, а на голове тюльпаны. И сам смеется...
- Сейчас разберемся, - говорил мальчишка-инвалид, бойко переставляя колченогий костыль.
- Икону возьмите, - посоветовал Илюха, - сатана иконы боится.
- Мой костыль лучше всякой иконы, - отвечал Уча, приближаясь к всаднику. - А ну, говори, кто такой?
Буденновец с улыбкой смотрел на подходившего гречонка Учу. Неужели и он не узнает?
- Постойте... Да это же Ленька. - Уча обернулся к своим и воскликнул: - Пацаны, это Ленька!.. Здорово, нечистая сила! Откуда ты взялся?
- С неба, - пошутил Ленька и, наклонившись с лошади, пожал руку товарищу.
Тонька глядела издали и не верила. Неужели на самом деле это Ленька Устинов - белобрысый мальчишки, что когда-то хотел украсть ее, отнести в мешке на берег речки Кальмиус, там обвенчаться и жить в шалаше?
Тонька сделала два неуверенных шага и, все еще сомневаясь, спросила:
- Леня, неужели ты?
- Я.
- Тебя же убили.
- Как видишь, живой, - весело сказал Ленька, потом задумался и добавил с грустью: - Это Вася наш; убитый. Нема его больше на свете... - И Ленька потянул с головы буденовку.
Ребята тоже обнажили головы.
- Скажите, хлопцы, - спросил Ленька, - чи живы Анасим Иванович и тетя Матрена?
Мальчишки загалдели, а Уча ответил за всех:
- Анисима Ивановича замучили беляки: привязали веревкой до брички и волокли по улице. Тетя Матрена кое-как пережила зиму, а потом заперла хату и уехала в Мариуполь: кто-то сказал ей, что видели Анисима Ивановича в тюрьме. Уже месяц, как ее нема, землянка пустая стоит.
Подошел брат Тоньки Абдулка и спросил:
- Леня, а меня не узнаешь?
- Узнаю, Здорово, Абдулка.
- А нам сказали, что ты вместе с Васькой погиб и что ваша могилка в степу за Кальмиусом. Мы за ней смотрам, обкапываем, цветы посадили...
Ленька тронул коня, и толпа ребятишек устремилась за ним. Самые маленькие, забегая вперед, кричали под яростный лай собак:
- Выходите! Ленька с того света вернулся!
Возле землянки с крохотным оконцем буденновец остановил коня, спрыгнул на землю и, придерживая увесистый маузер, как придерживают кавалеристы шашку, вошел в тесный дворик. Ребята с улицы прильнули к щелям, смотрели, что будет дальше.
Совсем вросла в землю саманная хибарка, та, что приютила когда-то Леньку. Его отца белые сожгли в коксовой печи, мать зарубили. Остался он один-одинешенек, и тогда взял его к себе Анисим Иванович - Васькин отец. Стали они с Васькой жить вместе, как два брата: спали на одном пиджаке, другим укрывались...
С болью и нежностью оглядывал Ленька знакомый дворик: когда-то вот здесь они играли с Васькой в патроны... Покосилась от старости печная труба. Ленька открыл дверь землянки, и на него пахнуло сыростью и «пустотой.
Когда Ленька снова вышел за калитку, ребята с сочувствием глядели на него. Абдулка и Уча услужливо держали под уздцы лошадь. Тонька гладила бархатистую теплую морду коня. Буланый перебирал губами и нюхал ее ладонь - искал хлеб. Ленька взял поводья и сел на коня. Ребята почтительно отошли в сторонку.
- Поехали, Валетка, - сказал он и погладил ладонью шею лошади. - Трогай вперед, поглядим, где там наша могилка.
Ехал не спеша, чтобы ребята не отставали. Разговор не прерывался, перескакивая с одного на другое.
- Лень, твоего коня Валеткой зовут?
- Это я назвал в честь Васькиной лошади. Помните, были у него Валетка и Стрепет, что сгорели под землей?
- Выходит, как будто Валетка живой остался.
- Живой, - с гордостью проговорил Ленька и снова ласково, потрепал коня по лоснящейся шее.
- Значит, ты в кавалерии служишь?
- В Первой Конной... Только пока я в лазарете лежал, моя армия ушла на Западный фронт...
- В лазарете лежал? Ранетый? - с испугом спросила Тонька.
- Так точно, ваша благородия, - пошутил буденновец, глядя на нее с коня, как с неба.
- Кто ж тебя ранил?
Улыбка сошла с лица Леньки.
- На войне разве знаешь, кто тебя ранит?.. Только на этот раз ты права, Тоня, есть человек виноватый.
- Кто?
- Кадета Шатохина, помещичьего сына, помните?
- Еще бы не помнить, гада, - сказал Уча.
- И я его, хлопцы, не забуду, - сказал Ленька, - долго буду помнить.
- Почему, Леня, что он тебе сделал?
- Расстреливал... Собственной рукой...
- Не ври, - прошептал пораженный Уча.
- Правду говорю.
- Как же это?
- После расскажу. Сперва хочу Васькину могилу поглядеть. Ведь он у меня на руках умирал...
- Выходит, Ваську убили, а тебя нет? - недоверчиво хмыкнул Илюха.
Он шел со всеми вместе, но держался подальше: кто знает, а вдруг в самом деле Ленька не Ленька, а нечистая сила? Не зря тюльпанами шапку украсил: маскируется...
- Забыл кадет, как мы его войску расколошматили? - продолжал между тем Уча. - Помнишь, как Васька его за ногу с лошади стащил?
- И шашку генеральскую отняли, - засмеялся Абдулка.
Под горой показалась петлистая речка Кальмиус, мелкая, синяя, до последней камышинки родная. Она тоже была подругой детства, текла в зеленых берегах, и точно не вода струилась в ней, а кровь и сиротские Ленькины слезы...
- Вон твоя могилка, видишь? - Илюха указал на другой берег, за речкой.
- Сейчас поглядим...
Валетка, прежде чем переходить вброд, недоверчиво понюхал воду, осторожно ступил передней ногой в прибрежные камыши и тогда только вошел в речку. На середине Ленька отпустил повод, давая коню напиться. Ребятишки обступили Валетку и смотрели, как он пьет, раздувая ноздрями круги на воде. Когда конь поднимал голову, с бархатных губ падали в воду капельки.
Выбравшись на другой берег, ребята побежали к невысокому степному холму.
Ленька спешился и, держа в поводу лошадь, подошел к ребятам. Холмик был окаймлен частоколом позеленевших, едва заметных в траве патронных гильз: сразу видно, мальчишки постарались. Они, видно, и выцарапали надпись на камне:
«ЗДЕСЬ ЛЕЖАТ ЮНЫЕ ГЕРОИ ДОНБАССА ВАСЯ РУДНЕВ И ЛЕНЯ УСТИНОВ, ПОГИБШИЕ ЗА СВОБОДУ».
Ленька стоял над своей могилой, а ребята молчали, потрясенные встречей друзей, из которых один остался жив, хотя тоже мог лежать в этой могиле.
Молчал и Ленька. Сейчас его мысли были далеко, в той темной осенней ночи, когда они с Васькой переходили здесь линию фронта...
Тогда над степью бушевала гроза. Сабли молний сверкали сквозь завесу дождя. Спрятались ребята вон в той ложбине, а может быть, за тем бугром, что зарос полынью. Пули свистели над головой. Васю ранило, но он пытался подняться. «Думаешь, не встану?» - как-то сердито, с обидой сказал он и встал, ища рукой опору. «Идем, Ленька, я буду за тебя держаться. Идем, приказ надо передать, а то наших побьют...» Ой как страшно было Леньке в той темной степи. Васька тяжело дышал, умирая, а потом последний раз приподнялся и хрипло, со злостью сказал: «Ты думаешь, я помру? Думаешь, помру, да?» Он напряг последние силы и встал, сделал два шага и упал... Уже и вспомнить трудно, как потом нашел Ленька красноармейцев и передал приказ. Все это было здесь, было...
