Именно из них я узнал, что наделавший столько шуму заговор Толстого-Девиера был ничем иным, как очередной интригой Меншикова. Сметливым учеником оказался Алексашка: грамоте не научился, а вот слова Петра о камне, что необходимо держать в кармане, дабы при надобности выбить зубы графу Петру Толстому, запомнил крепко. И в нужный момент этот самый "камушек" и вытащил перед умирающей императрицей. Толстой только еще пребывал в рассуждении, как укусить Светлейшего поноровистее, а тот уже запряг колымагу, каковая навсегда увезла некогда всесильного графа Петра в Соловецкую обитель. В свои 82 года сановный вельможа был лишен всех чинов и имений. Понятное дело, что долго такую жизнь Толстой выдержать не мог – через два года и помер.
Не пожалел Светлейший и зятя своего – генерал-полицмейстера Петербурга графа Антона Девиера, коего не любил давно – еще с тех самых пор, как осмелился тот посватать сестру его Анну Даниловну. Меншиков долго над ответом не размышлял – двинул жениху в зубы разок-другой и спустил с лестницы с наказом и не помышлять о руке сестры. Девиер совершил обходной маневр, один из тех, что были в ходу при тогдашнем дворе. Сей пассаж привел его прямиком в покои к Петру Алексеевичу. Петр вступился, и свадьба состоялась.
А как стал зятек столичным генерал-полицмейстером, так вообще зазнался. Вроде по форме подчинялся Меншикову как генерал-губернатору, но всегда норовил напрямую с царем все вопросы городского хозяйства решить. И по смерти Петра, уже при Екатерине, злостную клевету учинил на Светлейшего в докладе императрице. В бумаге сей говорилось, будто жаловались на Меншикова курляндцы, мол, пытался он всеми правдами и неправдами завладеть герцогским престолом.
Меншикова сии наветы немало разозлили. Чего они там только в своей Курляндии не удумают! Зачем же все к русскому престолу нести?! Зачем государыню сими малыми хлопотами утруждать? У нее за Россию-матушку душа пусть болит, а с Курляндией Александр Данилович и сам как-нибудь разберется.
Да и ясно было, что дело и не в Курляндии вовсе. Ну не хотел зятек, чтобы род Меншиковых с царским породнился. Противилось в нем все такому повороту событий. Вот козни и строил. А зря! Может быть, оно все и по-другому обернулось. А так пришлось взять его под караул и к дельцу Толстому персону его смутьянскую присовокупить. В октябре 1726 года Антон Девиер был возведен в графское достоинство, а уже в мае 1727-го лишен дворянства и титула, чинов и имений, бит кнутом и сослан в Сибирь. Сестре же надлежало жить в одной из деревень, ей принадлежащих, где она и обрела вечный покой вдали от любимого супруга.
На всякий случай был устранен из столицы и всесильный Андрей Иванович Ушаков. Для начала Меншиков ослабил его влияние, упразднив Тайную канцелярию, затем добился, чтобы Ушаков был выведен из состава Сената. И уж чтобы окончательно расставить все point sur les i, подвел его под следствие по делу Толстого-Девиера.
Правда, обошлись с Андреем Ивановичем гораздо мягче, чем со "сподвижниками" его по коварному замыслу. Всего-то двухсот дворов лишили и отправили в полевые полки: сперва в Ревель, а потом – в Ярославль. Такое наказание Ушаков должен был за честь почитать. Чинов его не лишили, званий не отняли, а что к ратному делу приставили, так ему то даже в радость. А по прошествии некоторого времени и вовсе вернулся Андрей Иванович в деревеньку под Петербургом.
Так что Меншиков, когда за Ушаковым туда посылал, так понимал, что обиду графу на него таить не за что. Ярославль – это вам не Соловки или Сибирь. Да и доходили до Александра Даниловича слухи, что больно уж сильно скучает Ушаков без настоящего дела. Поговаривали даже, что пьет горькую. Меншиков вспомнил об Андрее Ивановиче неспроста: попалась ему на глаза грамотка о масонском золоте, и решил Светлейший разобраться с сией загадкой. Долго, впрочем, он себя досужими домыслами не путал – все сводилось к одному и тому же лицу, к розыску какового он и решил привлечь Ушакова. Зачем же такому блестящему уму прозябать среди березок?.. Вот и послан был Туманов со срочным и тайным поручением.
Глава 2,
о чудесных превращениях, кои производит с человеком пара ведер воды
Ранним утром выехал Туманов из столицы. Всю дорогу он гнал коня во весь опор. Светлейший промедлений не любил, да и самому ему не терпелось увидеть бывшего патрона. Уж сколько он под его началом прослужил, какие дела они с Андреем Ивановичем раскрывали! Любо-дорого!
Но та сцена, невольным свидетелем коей ему вскоре суждено было стать, остудила служилый пыл. Едва он подъехал к барскому пруду, как тут же узрел престранную фигуру у шахматного стола, каковая никоим образом не походила на Ушакова: сей господин был небрит, облачен в несвежий халат, парик с его головы сполз, лицо обрюзгло… И в таком вот странном виде вышеозначенная персона занималась небывалыми вещами. Кто?! Сам Ушаков!!! Рыбачит и играет в шахматы со слугой. Глаза отказывались верить!
Туманов оторопел и не знал, как подойти с докладом. В недоумении наблюдал он, как Андрей Иванович залпом опрокинул очередную стопку, крякнул и отправил вслед за ней ядреный соленый огурчик. Затем утер усы рукавом парчового халата. Ясно было, что ход свой он уже сделал и теперь ждал ответного. Слуга Федор почесал нос и почтительно переставил коня на белое поле. Попугай в клетке, что находилась тут же на подставке, принялся невразумительно ворчать.
И вдруг знакомый голос нарушил утреннюю идиллию и заставил Туманова наконец поверить, что он не ошибся впопыхах:
– Ты что ж, шельмец! Опять в поддавки затеял? Я же тебя прикажу… на конюшне выпороть…
– Так, Ваше сиятельство, я же сам не заметил… – залепетал Федор.
– Егор! – позвал Ушаков, словно не замечая оправданий.
Егор нехотя подошел к шахматному столику и молча налил из графина водки.
– Ему тоже налей, – кивнул Андрей Иванович на Федора. Затем поднял полную до краев стопку и произнес с угрозой: – Еще раз мне подставу сделаешь – ей-богу за кнутом пошлю.
На тост сие замечание никак не походило, тем не менее еще одна порция горячительного напитка, сопровождаемая нехитрой закуской, отправилась догонять предыдущую. Андрей Иванович оценил эффект внутри организма, произведенный сим путешествием, опять довольно крякнул и бросил Федору:
– Играй! – Потом с сожалением посмотрел на круги, что пошли по глади пруда от удилища, и прошептал: – Эх, и наживку сожрали…
Туманов, оказавшийся не в силах более наблюдать сию мрачную картину, наконец решился:
– Ваше сиятельство, князь Меншиков требует… к себе…
– Дурья твоя башка! – послышалось в ответ.
Офицер вытянулся в струнку, довольный тем, что тяготы последних лет не изменили пылкую натуру графа, и приготовился к разгону, но вдруг услышал совсем иное:
– Я же тебе сказал, еще раз подставишь мне коня – я тебя выпорю!
Туманов в недоумении посмотрел на Егора, ища поддержки, тот ободрительно кивнул, и офицер снова начал:
– Ваше сиятельство…
Ушаков налил себе еще водки, выпил и лениво спросил:
– Давно требует?..
– Так еще поутру посылал, – радостно отчеканил Туманов. – Говорит, срочно!
Ушаков, покачиваясь, поднялся со стула, стащил с головы парик, скинул халат и, оставшись в одной нательной рубахе, крикнул:
– Егор! Воды!..
Денщик засуетился, заметил ведро, что было приготовлено для улова, зачерпнул холодной утренней воды прямо из пруда и со всего размаху выплеснул ее прямо в лицо Ушакова. Андрей Иванович фыркнул, утерся широкими ладонями, раскатистый смех его огласил округу. Он расставил руки и стал похож на могучую птицу, приготовившуюся к дальнему перелету.
– Еще!!! – раздался ликующий крик.
Федор подал Егору второе ведро.
– Эх, где наша не пропадала, Ваше сиятельство! – и денщик, смеясь от души, окатил барина очередной порцией ледяной воды.
Едва Ушаков перестал жмурить глаза, Туманов увидел, что водные процедуры произвели в Андрее Ивановиче чудесное превращение: взгляд стал ясным, лицо посвежело… И вдруг все тот же голос, что отдавал ему приказы столько лет, скомандовал: "Одеваться!". Туманов понял, что перед ним снова стоял никто иной, как Глава Тайной канцелярии. Егорка довольно покачал головой и побежал готовить платье.
Глава 3,
в коей охотник почуял добычу
Дела Александра Даниловича шли как никогда хорошо. С главными противниками своими свежеиспеченный генералиссимус и адмирал ловко расправился. Указ о назначении малолетнего Петра русским царем подсунул Екатерине за несколько часов до ее кончины. А до того уговорил ее дать свое согласие на брак царевича и своей дочери Марии.
25 мая 1727 года, после обручения, Мария официально стала государевой невестой. И тут уж, когда до заветной цели осталась пара шагов, за Петром II нужен был глаз да глаз. Дабы оградить царя от ненужных влияний, коим подвержен был его неокрепший ум, Меншиков поселил его у себя во дворце – так надежней.
