Сомнений в том, что интерес этот не односторонний, у Алиеноры не возникло, потому что, когда Людовик поднялся и обнял Жоффруа, Генрих не сводил с нее оценивающего взгляда: его распутные глаза, словно раздевавшие ее, потемнели от желания. Вожделение обуяло Алиенору. Она едва контролировала себя. Никогда еще с такой страстью не жаждала она ни одного мужчину.
Королева не без труда отвела глаза – эти блудливые глаза – от Генриха и сосредоточилась на процессе принесения оммажа, потом увидела, как Генрих следом за отцом опустился на колени и вложил свои ладони в руки короля.
– Именем Господа клянусь, – произнес он низким, сипловатым голосом, – что буду верен и предан вам, что буду любить все, что любите вы, и чураться всего, чего чураетесь вы. Никогда желанием или действием, словом или делом не совершу ничего, что неприятно вам, при условии, что вы будете обращаться со мной так, как я того заслуживаю. Да поможет мне Бог.
Алиенора была пленена. Она хотела его. Королева не могла сказать, откуда в ней эта уверенность, но, глядя на Генриха, она знала: он предназначен для нее. И получить его не составит труда, стоит только пальцем поманить. Решимость Алиеноры добиться развода укрепилась.
Она перехватила взгляд Жоффруа, но обнаружила, что смотрит мимо, почти не замечая, что тот, глядя на нее, слегка нахмурился. А она думала о том, что невидимыми нитями связана с тремя мужчинами, находящимися рядом с ней, но ни один из них не знает об этом, а две из этих нитей должны быть порваны. Забыть о Жоффруа будет легко. Алиенора наконец поняла, что слишком долго подкармливала свою фантазию за неимением лучшего. Эта связь была лишь вспышкой страсти, приукрашенной ее воображением, корни которого уходили в разочарование. Долгие годы хотела она освободиться от бедняги Людовика. И теперь вопрос только в одном: как это сделать?
– Именем Господа я официально объявляю тебя герцогом Нормандии, – нараспев проговорил Людовик, обращаясь к Генриху, потом наклонился и поцеловал молодого человека в обе щеки.
Молодой герцог поднялся на ноги и, отступив, встал рядом с отцом, потом оба поклонились.
– Мы все должны быть благодарны аббату Бернару, – пробормотал король Алиеноре, его красивое лицо осветилось приятной улыбкой, которой он не улыбался никому, кроме красавицы-жены. – Этот мир с графом Жоффруа и его сыном был заключен стараниями аббата.
Вероятнее всего, этот мир стал следствием какой-нибудь коварной стратегии, изобретенной Жоффруа, подумала Алиенора, но от комментариев воздержалась. Даже наивному Людовику показалось странным, что лукавый граф Анжуйский полностью изменил свою позицию, хотя перед тем в лицо поносил праведного Бернара, который осмелился обрушиться на Жоффруа за то, что тот поддерживает своего сына Генриха, прозванного Сыном Императрицы[5]. Но в течение ряда лет Генрих упрямо не соглашался принести оммаж своему сюзерену королю Людовику на герцогство Нормандское. Даже Алиенору это коробило.
«Этот мальчишка наглец! – в свое время кипел Людовик. – Говорят, характер у него такой, что святого из себя выведет. Кто-то должен его обуздать, прежде чем он окончательно распоясается. Да и отцу его нельзя доверять, какие бы льстивые слова он ни произносил в мой адрес».
– Не могу поверить, что Жоффруа настолько глуп, чтобы уступить герцогство этому нахальному щенку, – пробормотал Людовик с застывшей улыбкой на лице. Алиенора, охваченная страстью к Генриху, не нашла что ответить. – Даже теперь я не доверяю ни тому ни другому. И аббат Бернар тоже. Что бы там кто ни говорил, но я был прав, когда изначально отказывался признать Генриха герцогом. Ума не приложу, почему Господь в мудрости Своей поразил меня болезнью, когда я совсем было уже собрался идти на них войной.
Людовик сам накручивал себя, что должно было неминуемо привести к одной из его редких, но убийственных вспышек ярости, и Алиенора поняла, что должна успокоить его, хотя все ее существо и протестовало против этого. На них смотрели…
Людовик сжал раскрашенные подлокотники трона так, что костяшки пальцев побелели, и королева положила свою прохладную ладонь на его руку.
– Мы должны благодарить Бога за участие аббата Бернара, – успокаивающе прошептала она, вспомнив, как, невзирая на обычные ругательства и вспышки гнева Жоффруа – ну и характером наделил Господь этого человека! – аббат Бернар вмешался и совершил настоящее чудо, предотвратив войну.
– Да, сделка была справедливой, – согласился Людовик, умерив раздражение. – Никому другому не удалось бы уговорить Плантагенетов на такие условия.
Алиенора не могла не признать, что уступка Вексена – спорной земли на границе Нормандии, – на которую пошел Генрих в обмен на признание его герцогом Нормандским, была красивейшим решением спора.
– Мой господин, – сказала она, – все ждут. Давайте же начнем развлекать наших гостей.
Принесли вино со сладостями, и король, королева и их важные гости смешались с толпой придворных. Алиенора бродила среди них в огромном мрачном зале в поисках герцога Нормандского, с трепетом предвкушая возможность перекинуться с ним несколькими словами, еще раз услышать его голос, но неожиданно лицом к лицу столкнулась с праведным аббатом Бернаром, которого, кажется, эта встреча смутила не меньше, чем ее. Было широко известно, что он не любит женщин. Алиенора не сомневалась, что аббат просто боялся того воздействия, какое женщины могут произвести на него. Господи милостивый, он даже выразил неудовольствие, узнав, что его сестра с радостью выходит замуж за богача. Алиенора всегда ненавидела Бернара, этого вечно недовольного, убогого старика, и антипатия, конечно, была взаимной, но теперь правила вежливости требовали, чтобы она поприветствовала его. Душок непорочности не очень располагал к светским беседам. «Вот уж воистину – душок!» – подумала она.
Бернар уставился на нее своим суровым, аскетическим взглядом. Выглядел он изнуренным, кожа была натянута на череп. Весь мир знал, как истово аббат постился из любви к Господу. От него почти ничего не осталось.
– Моя госпожа… – сказал он, чуть поклонившись и уже собираясь улизнуть.
Но тут Алиеноре пришло в голову, что сейчас аббат может быть полезен для нее.
– Святой отец, – остановила она его с самым умоляющим выражением лица, на какое была способна, – мне необходим ваш совет.
Аббат молча уставился на нее. Он был не из тех людей, что готовы тратить слова впустую. Алиенора чувствовала его антипатию и недоверие. Бернар сразу ее невзлюбил и не делал тайны из своего мнения о ней, поскольку считал, что королева всюду сует свой нос и слишком заносчива.
– Я уже говорила с вами об этом, – сказала вполголоса Алиенора. – Я имею в виду мой брак с королем. Вы знаете, какой пустой и горькой была моя жизнь. Знаете, что за четырнадцать лет совместной жизни я родила ему всего двух дочерей. Я отчаялась принести королю сына и наследника, хотя много раз молила об этом Деву Марию. Но боюсь, Господь отвернулся от меня. – В ее голосе послышался своевременный всхлип. – Вы сами оспаривали законность нашего брака, и я тоже не раз задумывалась об этом. Мы с Людовиком слишком близкие родственники. Мы не получили разрешения Церкви на брак. Скажите мне, святой отец, что я могу сделать, чтобы заслужить милость Господа?
– Многие разделяют вашу озабоченность, дочь моя, – ответил Бернар с мукой в голосе, словно ему было больно хоть в чем-то соглашаться с ней. – Сами бароны побуждали короля искать способа расторжения брака, но он не хочет терять ваши громадные земли. И, помоги ему Господь, король вас любит. – Аббат скривил губы.
– Любит? – эхом отозвалась Алиенора. – Людовик – он как ребенок! Невинный, и боится любви. И он редко приходит ко мне в спальню. Откровенно говоря, я вышла замуж за монаха, а не за короля!
– Это меньшая беда, чем ваше незаконное супружество, – вспыхнул Бернар. – Почему вы всегда думаете о плотских вещах?
– Потому что без плотских вещей не родится наследник! – отрезала Алиенора. – Мои дочери в силу их пола не могут наследовать корону, а если король умрет, не оставив наследника, Франция погрузится в пучину войны. Людовик должен получить свободу, чтобы снова жениться и родить наследника.
– Я поговорю с ним еще раз, – сказал Бернар, с трудом скрывая раздражение. – Существуют весьма основательные причины, по которым этот брак должен быть расторгнут.
Алиенора прикусила губу, исполненная решимости не признавать подразумеваемое словами аббата оскорбление. Потом она увидела в толпе Генриха Анжуйского, который попивал вино, разговаривая со своим отцом Жоффруа, и ее сердце екнуло.
Бернар тоже увидел его и фыркнул.
– Не верю я этим Плантагенетам, – мрачно сказал он. – Они семя дьяволово – к дьяволу и вернутся. Это проклятая ветвь. Граф Жоффруа скользкий как угорь, и он никогда не нравился мне. Богохульствуя прямо мне в лицо, он раскрыл свое истинное «я». Но Господь воздаст ему должное. Попомните мои слова, моя госпожа, граф Жоффруа не проживет и месяца!
