После окончания первой войны этого века места куртизанок все чаще занимают светские женщины, которые привносят в эту профессию новые высокие оттенки. Вымученная аристократия, из среды которой они выходят, теряя с каждым годом свое значение в обществе с установившимся порядком, с очень большим небрежением требует от этих женщин соблюдение моральных норм, гарантирующих поддержание указанного порядка. Праздные наследницы традиционной утонченности, воспитанные или умело выдающие себя за таковых, часто обладающие к тому же личными средствами к существованию, некоторые из этих женщин, ни разу в жизни не взявшие от мужчин ни единого су, очень рассердились бы, если кто-нибудь назвал их подлинными именами: добровольные гетеры. Другие, считающие себя ничем мужчинам не обязанными, потому что отказываются принимать от мужчин чеки, хотя принимают драгоценности, которые затем продают, а также те, которые полагают совершенно нормальным то, что мужчины оплачивают их дорогостоящие удовольствия, «потому что они их любят», оскорбились бы еще сильней, если бы и их причислили к этой корпорации. Любая содержанка считает себя морально выше всех других женщин, живущих на содержании мужчин, ибо она не знает, за что именно ценят себя и уважают эти другие женщины.
Следует добавить, что мужчины начинают платить все меньше и меньше, кроме как другим мужчинам. В наше время великими созданиями, живущими на содержании, являются гомосексуалисты. И именно некоторым «увлеченным» молодым людям – которые умудряются прожить за счет этого «увлечения» гораздо дольше юношеских лет – сегодня достаются, и это ни для кого не секрет, шикарные машины, огромные дома, богатые особняки, виллы на модных взморьях. Это для них миллиардерши-дилетантки устраивают балы, празднества, которые являются не чем иным, как триумфом ничтожеств, на которых деньги льются рекой, на которых те блистают только одно мгновение. Некоторые из этих эфебов, повзрослев, присваивают себе фальшивые титулы, подобно тому как кокотки украшают себя фальшивыми драгоценностями; под этими лжетитулами они и входят в галантную хронику. Эти франты, пребывая в возбуждении от собственной чрезмерной напыщенности, некоторым образом влияют на вкусы и определяют развитие моды; экстравагантность – неотъемлемая сторона их ремесла. Отношение женщин к ним просто удивительно: женщины над ними насмехаются, но сами вертятся вокруг них, образуют при них раздраженно-завистливые кортежи; они являются настоящими «королевами», несмотря на неодобрительное отношение к ним женщин, чьи права и доходы они узурпируют.
Не оттого ли это происходит, что женщины оставили вакантными некоторые роли, иные профессии, которые раньше принадлежали только им, и посему, за неимением претенденток, места эти сегодня оказались заняты подобными травести?
Вовсе не похожая на проститутку, куртизанка, «жрица любви», сродни актрисе, примадонне, звезде. И здесь-то более, чем где-либо, очень трудно провести разграничительную линию. Куртизанка, как и актриса, должна нравиться, блистать, привлекать к себе всеобщее внимание. Она также зависит от постоянного выбора и нуждается в одобрении и восхищении других для того, чтобы быть уверенной в собственном превосходстве над другими, в своем успехе. И она вынуждена не только принимать тяжелое бремя известности, но и сама искать эту светскую известность, а посему она живет в условиях постоянной саморекламы. Если почтенная матрона покажется на людях небрежно одетой, она от этого быть матроной не перестанет. А куртизанка не может позволить себе подобную выходку: это было бы равносильно тому, что актриса вдруг появится на сцене, позабыв надеть костюм своей героини.
Эти обе профессии характеризуются очень схожими устремлениями и поэтому требуют обладания схожими дарованиями. Многие куртизанки, чтобы испробовать свои силы, пытаются играть на сцене, равно как ряды куртизанок часто пополняются неудачницами сцены. Некоторые женщины умудряются добиваться успеха в обеих профессиях одновременно. И когда какой-нибудь глава государства направляется за кулисы, чтобы поздравить какую-то актрису, чья жизнь подробно освещена во многих журналах, рискуя отставкой с поста государственного служащего, он, по сути дела, поступает точно так же, как Генрих III.
Заметим также, что лиц, прославившихся на любовном поприще, будь то мужчина или женщина, ничуть не больше среди людей их поколения, чем великих драматических актеров и государственных деятелей. Лицо века определяют очень немногие личности.
Можно легко допустить, что матроны относятся к куртизанкам с ревностью и ненавистью. У куртизанок есть все, чему матроны завидуют: успех, роскошь, отсутствие монотонности существования, свобода выбора партнеров для занятия любовью. Но матронам следовало бы лучше быть признательными куртизанкам, поскольку те, сами того не осознавая, работают на благо матрон.
Ведь если законные жены освобождены сегодня от многих ограничений, если могут они пользоваться косметикой, носить тонкое белье, посещать без мужей общественные места, то этим они обязаны исключительно дамам «полусвета» начала века. Те, приняв на себя потоки оскорблений, пробили брешь в стене строгости или глупости нравов.
Каждая женщина, стоит ее только выслушать, охотно дает понять, что в глубине души является куртизанкой и что, пожелай она...
У каждого мужчины в душе есть уголок, где живет поэт. Но до Гёте им столь же далеко, как мыльной пене в тазике для стирки белья далеко до океанской пены.
На деле разграничение между матронами и куртизанками лежит в различии между отношениями к зачатию и к любви.
Древние цивилизации считали занятия наукой, искусством и любовью священными, что, собственно, является чисто человеческими ценностями. И это идет вразрез с христианской концепцией. Поскольку основоположники христианства, выдавая демографические потребности за волю Божью (эта ошибка идет из Библии), навязали Западу самую что ни на есть собачью половую мораль, призывая людей совокупляться только лишь для того, чтобы размножаться, то есть продлевать род. Реформация, отменив некоторые запреты и догмы, не сумела все-таки освободить людей от этого постулата о размножении. Буржуазия, даже не будучи верующей, воспользовалась церковью и навязанной ею моралью для сохранения своих привилегий – и только повторила эту ошибку. Сегодня мы представляем себе, что мы очень свободны и не подвластны обычаям. Но в любви мы не больше чем застенчивые, стыдливые и неловкие неучи по сравнению с древними.
Занятие любовью ради самой любви, ради получения наслаждения и достижения блаженства, которые доставляет это искусство, сохраняет для подавляющего большинства людей некий оттенок греховности, привкус запретного. Нам твердят, что ад расположен где-то в области таза. Но вот уже две тысячи лет «жрицы любви» ведут правую войну против этого ада.
Потомство, когда оно действительно желанно, пока оно не выступает как фатальная неизбежность, как действие биологического закона (а ведь человеческое существо имеет еще достаточно силы, чтобы побороть эту неизбежность), всегда является свидетельством неудовлетворенности, неумения самовыразиться, уступкой будущему. В желании продлить свой род и даже в самом согласии иметь потомство всегда есть некий оттенок капитуляции перед судьбой.
Люди, желающие иметь детей, чаще всего хотят, чтобы их потомки жили лучше, чем живут они сами, чтобы их чада смогли добиться в жизни того, чего они не добились сами, чтобы они продлили их род после их исчезновения, которое приводит их в ужас. Или же если они так не думают, то повинуются силе, которая превыше их.
Но люди, чувствующие, что сами держат в руках свою судьбу, не боящиеся смерти, не испытывают потребности к размножению.
Кстати, можно было заметить, что гений никогда не порождает гения. Рождаются от него самое большее биографы отца, участники памятных церемоний, которые получают в наследство должность потомков гения, подобно тому как получают в наследство банк или землю, не имея никакой возможности от этого отделаться. Но никогда у этих детей не случалось чего-то вроде совпадения способностей, характера и обстоятельств, которое позволяет сотворить великое произведение, сделать великое открытие или совершить великое путешествие.
В Византии членов императорской семьи кастрировали, когда исключительные способности выводили их на высокие посты в государстве, для того чтобы не было путаницы между их личным престижем и естественной обязанностью являться воплощением идеи Империи. И они становились стерильными, но отнюдь не слабыми. Это имело место в первые века христианства и происходило с одобрения епископов, но церковь про это забыла.
Кажется, что род людской поступает так, что, с одной стороны, через максимальное число своих членов он постоянно размножается с целью постоянного улучшения своего положения, все более полного удовлетворения своих желаний, необозримого расширения своего владычества, а с другой стороны, в рамках каждого поколения в ограниченном числе индивидуумов он демонстрирует этапы своего восхождения и подводит итоги последовательного воплощения в жизнь своей цели и, соответственно, свои успехи.
