Ознакомительная версия.
— Мы можем попробовать вытащить младенца, — она переходит на голландский, — без ампутации руки. Меньше крови — всегда лучше. Но мне потребуется ваша помощь.
Доктор Маено поворачивается к мажордому:
— Чтобы спасти жизнь госпожи Кавасеми, я обязан нарушить приказ магистрата и присоединиться к акушерке за занавеской.
Мажордом Томине оказывается в крайне затруднительном положении.
— Обвините меня, — предлагает Маено, — в нарушении приказа магистрата.
— Решение мое, — качает головой мажордом. — Делайте, что должны, доктор.
Шустрый пожилой человек проползает под муслиновую занавеску, держа выгнутые щипцы.
Когда служанка видит чужеземное приспособление, она тревожно вскрикивает.
— Щипцы, — говорит доктор, без дальнейших объяснений.
Экономка поднимает занавеску, чтобы тоже увидеть.
— Нет, не нравится мне эта штуковина! Иноземцы могут рубить, резать и называть все это «медициной», но совсем неслыханно, чтобы…
— Даю ли я советы экономке, — рычит Маено, — где покупать рыбу?
— Щипцы, — объясняет Орито, — не режут: они поворачивают и тянут, точно так же, как пальцы акушерки, только сильнее… — Она вновь подносит лейденскую соль. — Госпожа Кавасеми, я воспользуюсь этим инструментом… — она показывает щипцы, — чтобы вытащить младенца. Не бойтесь и не сопротивляйтесь. Европейцы пользуются ими постоянно — даже для принцесс и королев. Мы вытащим ребенка наружу, осторожно и быстро.
— Сделайте это… — голос Кавасеми — приглушенный всхлип. — Сделайте…
— Спасибо, тогда я попрошу госпожу Кавасеми тужиться… тужиться… — Роженица вымотана донельзя, почти не реагирует. — Тужиться…
— Как часто, — за занавеску заглядывает Томине, — вы использовали этот способ?
Орито замечает впервые, что у мажордома сломанный нос: такой же заметный физический изъян, как и ожог у нее самой. «Часто, и никто не пострадал». Только Маено и его ученица знают, что эти пациентки — пустотелые дыни, чьи младенцы — обмазанные маслом тыквочки. В последний раз — если все пойдет хорошо — она вводит кисть в матку Кавасеми. Ее пальцы находят шею младенца, проворачивают его голову к шейке матки, скользят, находят более надежную опору, подводят к выходу и совершают третий поворот беспомощного тела.
— Пожалуйста, сейчас, доктор.
Маено вставляет щипцы, огибая введенную в матку кисть.
Зрители ахают; Кавасеми издает сдавленный вскрик.
Орито чувствует в ладони округлые зажимы: маневрирует ими, устанавливая вокруг мягкого черепа младенца.
— Сводите.
Осторожно, но без малейших колебаний, доктор сжимает ручки щипцов.
Орито берется левой рукой за рукоятки щипцов: сопротивление упругое, но достаточно сильное, словно это не череп, а желе из коннияку[2]. Ее правая кисть попрежнему в матке, поддерживает голову младенца.
Костлявые пальцы доктора Маено обхватывают запястье Орито.
— Чего вы ждете? — спрашивает экономка.
— Следующей схватки, — отвечает доктор, — которая будет очень…
Дыхание Кавасеми начинает учащаться от новой боли.
— Раз и два, — считает Орито, — и… тужьтесь, Кавасеми-сан!
— Тужьтесь, госпожа! — выдыхают служанка и экономка.
Доктор Маено тянет за щипцы; правой рукой Орито подталкивает голову младенца к родильному каналу. Она говорит служанке, чтобы та схватила его за ручку и тянула, тянула. Орито чувствует, как нарастает сопротивление, когда голова достигает родильного канала. «Раз и два… сейчас!» — придавив пуговку клитора, появляется волосатая макушка маленького тельца.
— Вот он! — ахает служанка сквозь звериные крики Кавасеми.
Макушка, лицо, блестящее от слизи…
…и остальное: склизкое, влажное, безжизненное тело.
— Ох, но… ох, — шепчет служанка. — Ох. Ох. Ох…
Вой Кавасеми переходит в стоны и потом смолкает.
Она знает. Орито раздвигает зажимы, откладывает типцы, поднимает недвижного младенца за щиколотки и шлепает. У нее нет никакой надежды на чудо: она действует по заведенному порядку, как учили. После десяти тяжелых шлепков она останавливается. Пульса нет. Она не чувствует на своих щеках его дыхания из губ и ноздрей. Нет никакой необходимости объявлять очевидное. Зажав пуповину у пупка, она перерезает хрящевидную трубку ножом, обмывает безжизненное тело водой в медном тазу и кладет его в колыбельку. «Кроватка вместо гроба, — думает она, — а пеленки — саван».
Снаружи комнаты мажордом Томине отдает поручения слуге. «Сообщи Его чести, что сын родился мертвым. Доктор Маено и его акушерка старались, как могли, но оказались бессильны перед волей Судьбы».
Орито уже волнуется о родильной горячке. Необходимо полностью вытащить плаценту, на промежность нанести якумосо, с разрывов смыть кровь.
Доктор Маено покидает тент из муслина, чтобы не мешать акушерке.
Ночная бабочка, размером с птицу, влетает под тент и задевает лицо Орито.
Отмахиваясь от нее, акушерка сшибает щипцы на один из медных тазов.
Они гремят, ударившись о крышку, звук пугает какое‑то небольшое животное, неведомым образом прокравшееся под тент; оно вякает и пищит.
«Щенок? — в недоумении гадает Орито. — Или котенок?»
Загадочное животное вновь жалобно пищит и очень близко: под матрасом?
— Прогони его отсюда! — говорит экономка служанке. — Прогони его!
Животное вновь мяукает, и Орито понимает, что звук доносится из колыбельки.
«Конечно же, нет, — думает акушерка, отказываясь поверить. — Конечно же, нет…»
Она сдергивает пеленку в тот самый момент, когда ребенок открывает рот.
Он вдыхает раз, другой, третий, его сморщенное личико перекашивается…
…и содрогающийся, розовый, будто сваренный, новорожденный деспот взывает к Жизни.
Глава 2. КАЮТА КАПИТАНА ЛЕЙСИ НА КОРАБЛЕ «ШЕНАНДОА», БРОСИВШЕМ ЯКОРЬ В ГАВАНИ НАГАСАКИ
— Как же еще, — настаивает Даниэль Сниткер, — человек может вознаградить себя за каждодневное унижение, от которого мы страдаем по милости этих узкоглазых пиявок? Как говорят испанцы: «Если слуге не платят, он имеет право заплатить себе сам», — и в этот единственный раз, черт возьми, испанцы правы. Откуда такая убежденность, что компания просуществует следующие пять лет и будет платить нам?! Амстердам на коленях; наши верфи простаивают; на наших мануфактурах тишина; наши зернохранилища разграблены; Гаага — сцена для надменных марионеток, которых дергают за ниточки в Париже; прусские шакалы и австрийские волки хохочут у наших границ: Святый Боже, после стрельбы по птицам в Кампердауне[3] мы стали морской страной без флота. Британцы захватили Кейптаун, Коромандельский берег[4] и Цейлон безо всяких усилий, нас просто пнули под зад, и ясно, как божий день, что Ява — их следующий жирный рождественский гусь! Без нейтральных территорий, таких, как здесь, — он кривит нижнюю губу, глядя на капитана Лейси, — Батавия вымрет от голода. В такие времена, Ворстенбос, единственное спасение — это ходовые товары на складе. Зачем же еще, Боже ты мой, вы здесь?
Старая лампа на китовом жиру качается и шипит.
— Это ваше последнее слово? — спрашивает Ворстенбос.
Сниткер скрещивает на груди руки:
— Я плюю на ваше тупоголовое судилище.
Отрыжка капитана Лейси сделала бы честь Гаргантюа.
— Чеснок, господа…
Ворстенбос обращается к своему клерку: «Мы можем записать наш вердикт…»
Якоб де Зут кивает головой и окунает в чернильницу перо: «…тупоголовое судилище».
— В этот день, двадцатого июля 1799 года, я, Унико Ворстенбос, назначенный директор торговой фактории Дэдзима в Нагасаки, действуя по праву, данному мне Его превосходительством П. Г. ван Оверстратеном, генерал-губернатором Голландской Восточной Индии, в присутствии Ансельма Лейси капитана «Шенандоа», нахожу Даниэля Сниткера, исполнительного директора вышеупомянутой фактории, виновным в следующем: преступной халатности…
— Я выполнял, — настаивает Сниткер, — все возложенные на меня обязанности!
— Обязанности! — восклицает Ворстенбос и дает знак Якобу остановиться. — Наши склады выгорели дотла, тогда как вы развлекались со шлюхами в борделе: факт, не указанный в этой мешанине лжи, которую вы соизволили назвать ежедневным реестром. И мы бы не узнали о нем, если бы не случайная оговорка японского переводчика…
— Сортирные крысы очернили мое имя, потому что я знаю все их трюки!
— «Очернение вашего имени» состоит в том, что в ночь пожара на Дэдзиме не оказалось пожарного насоса?
— Возможно, обвиняемый увез этот насос в «Дом Глициний», — добавляет капитан Лейси, — чтобы произвести впечатление на женщин толщиной его шланга.
Ознакомительная версия.
