– Пройдя через избрание пяти пап, я почти полюбил… как бы это выразить… невзгоды кардинальской жизни. – Его голос, как и внешность, впечатлял, был низким и полнозвучным, порой на гортанных звуках слышался легкий испанский акцент. – Но я все еще помню свои первые выборы. Я был немногим старше тебя. Стоял август, как и сейчас – увы, плохой месяц для здоровья его святейшеств. Место нашего заключения в те времена, конечно, не отличалось нынешним великолепием. Комары съедали нас заживо, а от постели болели кости. Тем не менее я выжил. – Родриго Борджиа громко засмеялся без тени смущения или фальши. – Хотя, конечно, у меня не было такого замечательного отца, как у тебя, и никто не мог дать мне совета. Лоренцо де Медичи был бы горд узнать, что ты получил место в конклаве, Джованни. Я искренне сожалею о его смерти. Это огромная потеря не только для Флоренции – для всей Италии.
Молодой человек поднес руку к груди. Под рясой он хранил письмо отца, в котором тот открывал ему подноготную мира церкви: там были советы человека, умевшего с легкостью и изяществом скользить по тонкому льду. «Будь осторожен, сын мой. Рим нынче – сущий вертеп, средоточие зла. Не спеши делиться своими мыслями, пока не утвердишься в них». Со дня смерти отца прошло всего несколько месяцев, однако молодой кардинал выучил письмо почти назубок, хотя и отчаянно хотел, чтобы слова отца отличались большей конкретикой.
– Скажи мне, Джованни… – произнес Родриго Борджиа подчеркнуто тихо, будто намекая, что речь пойдет о какой-то тайне. – Как ты справляешься со своей сложной задачей?
– Я молю Господа указать нам нужного человека.
– Отлично сказано! Уверен, твой отец осуждал всепрощенчество церкви и предостерегал от фальшивых друзей, которые увлекут тебя на путь растления.
«В коллегии кардиналов почти не осталось достойных мужей, и ты преуспеешь, обезопасив себя от них». Юноша невольно положил на грудь другую руку, желая защитить письмо. «Опасайся развратителей и дурных советчиков, злодеев, которые утащат тебя вниз, считая тебя, как человека молодого, легкой добычей». Определенно, даже зоркие глаза вице-канцлера не в силах прочитать эти строки через два слоя одежды.
Снаружи воздух пронзил крик, а затем раздался выстрел аркебузы: новые времена требовали нового оружия. Молодой человек вскинул голову к темнеющему в вышине окну.
– Не беспокойся. Обычные беспорядки.
– Да нет… я и не волнуюсь.
История повторялась: Рим без папы становился неуправляемым, а жители его, вооружившись ножами, сводили старые счеты в темных аллеях или тайно замышляли новые злодеяния, пока в городе творились грабежи и убийства. Хуже всего приходилось тем, к кому судьба благоволила, ведь им было что терять.
– Ты, я полагаю, уже был здесь, когда умер последний папа из рода делла Ровере, Сикст IV. Даже Лоренцо де Медичи не смог бы сделать своего сына кардиналом в десять лет. – Родриго засмеялся. – Его племянника так ненавидели, что чернь обглодала дворец быстрее, чем это сделала бы стая саранчи. Когда конклав закончил работу, остались лишь стены да перила. – Он покачал головой, не в силах скрыть удовольствия, которое доставляли ему эти воспоминания. – А ты, должно быть, чувствуешь себя как дома, сидя под картиной фаворита своего отца, – он поднял глаза к фреске на стене: стройные тела, казалось, вот-вот оживут. – Это Боттичелли, не правда ли?
– Да, Сандро Боттичелли. – Его стиль был известен молодому флорентийцу не хуже, чем «Отче наш».
– Талантливый человек! Удивительно, насколько одухотворенными он изображает людей в своих работах. Я всегда полагал, что папе Сиксту невероятно повезло с ним, учитывая, что двумя годами ранее он организовал заговор, чтобы убить его покровителя – твоего отца, и покончить со всей семьей Медичи. К счастью, ты слишком молод, чтобы помнить все это.
Но не настолько молод, чтобы забыть. Лишь месть может быть еще более кровавой, чем нанесенное оскорбление.
– Тебе повезло, твоя семья спаслась и процветает. Чего нельзя сказать о делла Ровере, – улыбаясь, добавил Родриго.
– Мой отец отзывался о вас с почтением, вице-канцлер. Я знаю, что мне нужно многому у вас научиться.
– Я вижу, ты унаследовал его ум и дипломатические способности! – Если прежде он улыбался, то теперь послышался смех. Свеча на столе затрепетала, причудливо отбрасывая свет на лицо Родриго. Молодой человек почувствовал, как по лбу стекает капелька пота, и быстро смахнул ее рукой. Кардинал Борджиа, в отличие от него, казалось, вовсе не страдал от жары.
– Пожалуйста, прости меня, если я слишком навязчив. У меня сын твоего возраста, и, карабкаясь по карьерной лестнице церкви, он постоянно нуждается в советах. Впрочем, тебе, несомненно, известно об этом. Вы вместе учились в Пизе. Чезаре нередко рассказывал о тебе, называл добрым другом. Он говорил, что у тебя талант к риторике и праву.
– То же самое можно сказать и о нем.
Его отцу. Но если бы он осмелился на правду, то назвал бы молодого Борджиа нахальным испанским выскочкой, не способным на дружбу. Что даже к лучшему. Как бы ни был Чезаре богат (а он далеко не беден, порой под его ювелирными украшениями едва виднелась одежда), незаконнорожденный отпрыск Борджиа – не ровня законному наследнику Медичи. Однако Чезаре был умен и смекалист, во время дебатов с легкостью превращал черное в белое с помощью метких аргументов, а спорные моменты выставлял во всех оттенках серого. Он не нуждался в похвалах учителей и больше времени проводил в тавернах, чем в аудиториях, причем далеко не один.
Молодой кардинал порадовался, что тени скрывают его лицо, на котором при свете дня можно было прочесть слишком многое. Эмблемой на гербе Борджиа был бык, но все знали, что членам этой семьи свойственна хитрость лисы.
– Что ж, я уважаю твое стремление к добродетели. – Родриго Борджиа подался вперед и мягко положил руку на колено молодого человека. – Она сослужит тебе хорошую службу, когда ты приблизишься к Богу. – Он немного помолчал. – Как ни горько признавать, сейчас, во времена сильной коррупции, Италия не выживет без папы, который умерит аппетиты рыскающих вокруг волков.
Пальцы у него были тонкие, изящные, с аккуратно подстриженными ногтями, и молодой кардинал неожиданно задумался о том, что за женщина делит нынче ложе с вице-канцлером. Говорят, настоящая красавица: едва ли старше его собственной дочери, молочно-белая кожа, золотистые волосы. Досадно, что красота должна мириться с таким убожеством, но когда мужчина обладает властью, его внешность уже не так важна.
– Вице-канцлер, если вы хотите заручиться моей поддержкой в голосовании…
– Я? Да что ты, нет! Подобно тебе, я лишь хочу служить Господу в нашей святой церкви. – Глаза старика сверкнули. Говорят, ярость делла Ровере способна поджарить мясо, и все же улыбка Борджиа вселяла куда больший страх. – Нет. Если я и выдвинул свою кандидатуру, то лишь из боязни, что папский престол отойдет в руки недостойнее даже моих.
Джованни смотрел на него, поражаясь, как Родриго Борджиа может столь откровенно лгать, одновременно производя впечатление чистосердечного человека. В чем его секрет? В течение последних нескольких дней ему довелось видеть его за работой, и он обратил внимание, как ловко вице-канцлеру удается избегать острых углов в общении с другими кардиналами, как он первым спешит на помощь своим старшим коллегам, а во время переговоров замолкает, если разговор пошел не в то русло. Бывало, молодой человек заходил в туалет, и голоса тут же стихали. И почти всегда там присутствовал вице-канцлер. Он добродушно кивал и похлопывал себя по огромному животу, а мужское достоинство безжизненно висело в его руке. Выглядел он при этом так, будто ничем более естественным кардинал в присутствии своих коллег заниматься и не может.
Казалось, дневной зной высосал из кельи последний воздух.
– Пресвятая Дева Мария! Нужно проявлять осторожность, иначе мы медленно сваримся тут заживо, словно святой Кирин. – Родриго театрально помахал на лицо, а после извлек из глубин своего одеяния стеклянную бутылочку с замысловатой серебряной крышкой. – Попробуй, станет легче.
– Нет, нет, спасибо.
Он макнул палец в бутылочку и щедро помазал себя какой-то жидкостью. Молодой человек уловил аромат жасмина и сразу вспомнил, что уже не раз за последние дни ощущал его – и некоторые другие запахи – то тут, то там. Неужели кардиналы, подобно своре собак, специально орошают себя ароматом, чтобы как-то выделяться?
Кардинал убрал бутылочку и встал, собираясь уходить, но остановился, словно неожиданно передумал.
– Джованни, мне кажется, ты, как достойный сын своего отца, не можешь не понимать, что здесь происходит. Поэтому я скажу тебе кое-что по секрету. – Он доверительно наклонился прямо к лицу молодого человека. – Не беспокойся. Воспринимай это как дань моего уважения к твоей семье – совет как действовать, когда воздух пахнет хуже зловонного сыра. Делла Ровере не победит на выборах, каким бы вероятным это ни казалось.
