Отец, выслушав внимательно, взял ее за руку и введя в комнату, где жена его приготовляла обед, сказал: «Радуйся, жена, добрые вести, у нас появился сильный покровитель, и знаешь ли кто? Наша дочь! Она, видишь ты, сейчас идет в Петербург и хочет сама просить за нас Государя!» После того Лупалов, смеясь, пересказал все слова Параши. «Лучше бы ей, — отвечала мать, — сидеть за работой, а не задумывать такого вздора».
Бедная девушка, уже заранее приготовилась к гневу родителей, но не ожидала насмешек, они поколебали ее и она залилась горькими слезами. Минутная веселость, несвойственная Лупалову, скоро прошла, он сделался необыкновенно суров и стал бранить Парашу за ее слезы, а между тем, тронутая мать обнимала ее и, желая развеселить, говорила, подавая ей тряпку: «На-ка, сотри со стола, мы сперва пообедаем, а там ступай себе, с Богом, в Петербург».
Такие ответы родителей, конечно, скорее упреков и строгого обращения, заставили Парашу отложить разговор, но досада, что с нею обходятся как с ребенком, скоро прошла и уже более ее не тревожила. Параша твердо решилась исполнить свое намерение, беспрестанно повторяла все одно и тоже, просьбы ее были так неотступны, что отец, потеряв терпение, не шутя, побранил ее и строго запретил напоминать об этом; а мать, жалея, старалась внушить дочери, что она еще очень молода для такого предприятия.
С этих пор прошло три года, и в продолжении их Параша ни разу не смела возобновлять свою просьбу. К тому же Лупалова была долго больна и это заставляло отложить исполнение намерения до более благоприятного времени, но не проходило дня, в который Параша, к своим обыкновенным молитвам, не сомневаясь что Господь услышит ее, не присоединяла бы мольбы, чтобы отец согласился на разлуку. Такая теплая вера в благость Божию, конечно необыкновенна в простой девушке, не получившей никакого образования; это было тем более удивительно, что отец Параши как человек, ожесточенный судьбою, редко молился, а мать была женщина без воспитания.
В эти три года умственные способности Параши совершенно развились. Слова ее стали иметь более силы в семейных разговорах, а потому она смело говорила о своем намерении, на которое родители ее не смотрели уже как на ребячество. Но все же они по прежнему не соглашались отпустить ее, потому что дочь их становилась им более и более необходимою.
Эти новые препятствия действовали на душу Параши тем сильнее, что теперь родители уговаривали ее не шутками или угрозами, а убеждениями и слезами. «Мы стары, — говорили они, — у нас нет ни денег, ни друзей, ты одна все наше утешение, неужели ты решишься оставить нас одних и отправиться в опасный путь, где легко можешь погибнуть. Это скорее нас убьет, а не даст нам свободы!» Слезами отвечала Параша на такие слова, но день ото дня все более укреплялась в своей мысли.
Другое препятствие, гораздо важнее возражений отца, предстало Параше: ей был необходим паспорт, без него она не могла даже выйти из Ишима, а нельзя было надеяться что губернатор, оставлявший без ответа письма Лупаловых, согласится сделать им эту милость.
И так снова Параша поневоле должна была отложить свое путешествие до другого времени и думала только о том, как бы получить паспорт.
В это время жил в Ишиме между ссыльными, некто Нейлер, сын портного. Он недолго был в услужении у какого-то иностранца в Москве, и счел для себя выгодным прослыть в ссылке вольнодумцем. Такое вредное безумие и выгодное ремесло портного, которому он научился у своего отца, доставили ему знакомство с жителями и ссыльными. Одни отдавали ему чинить платья, а другие забавлялись его глупыми шутками, в числе последних был и Лупалов, к которому Нейлер иногда хаживал. Он знал набожность Параши и трунил над нею. Однако Параша, почитая его благоразумнее, чем он казался, думала уговорить его написать ей прошение к губернатору, надеясь, что отец скорее согласится подписать готовую просьбу.
Однажды выполоскав на реке белье, Параша собиралась идти домой, перекрестясь перед тем, по обыкновению, несколько раз, она с трудом подняла его. Нейлер случайна проходил в это время мимо, увидя ее он засмеялся. «Вот, — сказал он, — если бы вы побольше молились, да пониже кланялись, так пожалуй совершилось бы чудо и ваше белье само пошло бы домой. Дайте-ка, — прибавил он, насильно взяв у нее сырую ношу, — я вам докажу, что и безбожники, которых вы так ненавидите, предобрые люди!» Подняв при этих словах корзину, он понес ее. Параша, думая только о паспорте, дорогою сказала Нейлеру, что хочет просить его написать просьбу к губернатору о высылке ей паспорта. К сожалению в молодости, пренебрегши грамотою, философ наш не умел писать; однако ж он назвал ей одного человека в Ишиме, который мог исполнить ее желание. Параша радостно возвратилась домой, предположив завтра же воспользоваться данным советом.
Нейлер, придя к Лупалову, у которого собралось несколько человек, громко хвастался оказанною им услугою, говоря что избавил Парашу от труда ожидать чуда и надоедал подобного рода шутками; но ответ молодой девушки скоро заставил его замолчать. «Как мне не веровать в истинную благость Всевышнего, — сказала она, — я только несколько минут помолилась Ему, и белье мое, если не само собою пришло сюда, то все же принесено не мною, а руками безбожника. Чудо совершилось и я пока не прошу другого у Господа!» При таком ответе, все присутствовавшие засмеялись над Нейлером, а он, вполне пристыженный, тотчас же ушел от Лупаловых. Далее мы увидим несколько примеров подобной находчивости Параши; она и в самых трудных обстоятельствах жизни не теряла присутствия духа.
На другой день Параша поспешила посоветоваться с человеком, которого ей указали и узнала от него, что сама должна была подписать просьбу. Он взялся написать ее по форме, и, когда бумага была готова, то Лупалов, после недолгого сопротивления, согласился отправить ее в Тобольск и воспользовался случаем приложить еще новое письмо о себе самом.
С той минуты Параша сделалась спокойнее, и родители ее радовались, что она опять стала весела по-прежнему. Такую счастливую перемену произвела надежда на получение паспорта и безграничная вера в покровительство Всевышнего. Часто Параша ходила по большой дороге, ожидая почтальона. Доходя до станции, она разговаривала с смотрителем, старым инвалидом, который раздавал письма жителям Ишима и спрашивала его нет ли ей письма. Но с тех пор, как он посмеялся над ее намерением идти в Петербург, она перестала делать такие расспросы.
Месяцев через шесть после отправления просьбы, дали знать Лупаловым, что по почте пришло к ним письмо. Параша тотчас же побежала на станцию, а отец и мать вслед за дочерью пришли туда… Почтальон отдал Лупалову запечатанный пакет с паспортом, на имя Параши, и взял расписку в получении. Радостна была эта минута для всего несчастного семейства. Присылка паспорта казалась уже милостию изгнанникам. Однако в пакете не было никакого ответа от губернатора на собственные просьбы Лупалова. Дочь его конечно была вполне свободна, удерживать ее в Ишиме, было бы совершенно несправедливо. Молчание же на письма ее отца, без сомнения, было доказательством немилости к нему. Эта убийственная мысль скоро прервала общую радость, которую произвело внимание губернатора к просьбе Параши.
«Я только потому согласился просить о высылке паспорта, — сказал Лупалов, завернув его в платок и положив в карман своего кафтана, — что был уверен в отказе, и хотел избавиться от твоих докучных просьб, Параша!»
После этих слов они пошли, молча. Встревоженная девушка, на пути к дому, ни слова не говорила на с отцом, ни с матерью, надеясь на Господа и благодаря Его за исполнение душевного ее желания. Параша заметила однако с какою осторожностию был спрятан паспорт, и была даже довольна этим, потому что отец в огорчении мог бы и разорвать его. Отказ отца относила она к особой воле Божией и думала, что еще не настала пора ей собираться в дорогу. Потом она пошла в лес и там долго молилась, вполне предавшись радостным мечтам и надеждам.
